Чарльз Бомонт - Ночная поездка

Чарльз Бомонт

Ночная поездка

Сухопарый белый паренек с глазами наркомана, не знающий, куда девать свои руки, но что-то такое в нем было. Можно судить по тому, как он огибал столы, весь сам по себе, как потом он отодвинул табурет и сидел на нем не двигаясь. Не он пришел ради музыки: это музыка должна прийти к нему. А он подождет.

Макс спросил:

— На взводе?

Я покачал головой. Так ведут себя со свежей иглы, но потом задремывают и все становится по барабану.

— Может, травка, — сказал я, но сам так не думал.

— Брось в него монетку, Дик, — тихо сказал Макс. — Заведи его.

Мне не потребовалось. Ладони парнишки поползли и устроились на клавишах. Они начали прогулку медленно и легко, наслаждаясь временем. Никакой интродукции. Никаких аккордов. Просто откуда ни возьмись музыка. Да она же все время здесь была, Поппа-сан, как ты не замечал?

Я не расслышал всего в этом первом приступе, но и услышанного было до фига. Настоящий звук, совершенно определенно, и не случайный. Дьякон оказался смертельно прав. Отчалил с блюза, изложил мелодию, потом размазал импровизации на каждой ноте, а под конец все это снова собрал в мелодию — и все сошлось. Конечно, это нутряная музыка, но у парнишки есть мозги, и ему нечего их стыдиться.

Макс ничего не сказал. Он держал глаза закрытыми, а уши нараспашку, и я понял, что его зацепило. Я лишь надеялся, что дело не дойдет до старого нытья. За год мы пробуем с полдюжины игроков на ящике.

Хотя, не таких, как этот.

Парнишка переключился на конфетки, вроде «Госпиталя св. Джеймса» и «Билла Бейли», но что он с ними сделал было ужасно. Святой Джеймс оказался местом, полным пауков, змей и вопящих баб, а Бейли стал ублюдком, который бросил женщину, когда она нуждалась в нем больше всего. Он сыграл «Звездную пыль», словно бойскаут, помогающий калеке перейти через улицу. А хотите что-то узнать о «Милашке Джорджи Брауне»? Просто еще один потасканный мошенник, слишком усталый, чтобы удачно провернуть трюк, вот и все.

Конечно, никто не понял, что он делает. Для клиентов эта смазанность, промахи и призвуки были только ошибками, а может их уши вообще ничего не заметили.

— Как его зовут? — спросил Макс.

— Дэвид Грин.

— Попроси подойти, когда закончит.

Я проделал дорогу сквозь толпу, похлопал парнишку по плечу, сказал ему кто я. Его глаза немного ожили. Но не слишком.

— Макс Дейли здесь, — сказал я. — Хочет поговорить.

Восемь нот — и больше никогда не притронешься к «Лауре».

— Окей, — ответил парнишка.

Я вернулся. Он на время оставил выпендреж и сыграл «Кто?» просто, чертовски просто. Так, как я и услышал прошлой ночью, когда было слишком жарко спать и я вышел прогуляться. Забавная штука с этим ящиком: миллион парней умеют молотить по нему, играют быстро, попадают во все ноты, транспонируют отсюда до пятницы. Но один раз на миллион, бывает, наткнешься на такого, кто знает ящик насквозь. И, скорее всего, он не может играть быстро и не станет выходить из си-мажора. Дейви Грина вы бы точно не назвали виртуозом. Не попадал он во все ноты. Только на нужные.

Через какое-то время парень подошел и уселся.

Макс схватил его лапу.

— Мистер Грин, — сказал он, — у тебя лихие пальцы.

Парнишка кивнул; это могло означать «спасибо».

— Ты сделал не все, но в основном хорошо. Дьякону это понравится. — Он снял свои темные очки и очень-очень медленно сложил их. — Я человек тугой на комплименты, мистер Грин, — сказал он. — Я здесь по другой причине.

Из дыма выпрыгнула красотка в зеленом саронге. У нее было немного здесь, немного там.

— Парни?

— Бушмиллс и содовую, — сказал Макс, — а если вы этого не держите, то Бушмиллс и ничего. Мистер Грин?

— То же самое, — сказал он.

Моя реплика: я встал и прикончил остаток своего мартини. Максу всегда нравится соло-бизнес.

— Надо звякнуть, босс, — сказал я. — Встретимся снаружи.

— Хорошо.

Я сказал парнишке, что, может, еще увидимся, он ответил, конечно, может быть, и я растворился.

Снаружи было жарко и влажно, как всегда в НО. Я прошелся по одной стороне Бурбон-стрит, спустился по другой, разглядывая баб. Забрел в кабачок, но хлебово было водянистое, а танцорка дела не знала. Размером вся в пинту, с нервным тиком и розовыми щечками. Да и двигалась с грациозностью скальпеля. Я вымелся.

Джаз возможно и родился в Нью-Орлеане, но родной дом он покинул уже очень давно.

Макс дожидался меня перед Готча-клубом, не улыбался, но и не хмурился. Мы прошли несколько кварталов. Потом совсем шепотом он сказал:

— Дик, думаю, наверное, у нас есть ящик.

Я почувствовал гордость, о да, вот как я себя почувствовал.

— Ку-ку.

— Хотя надо, чтобы все уладилось правильно. У парнишки неприятности. Большие неприятности.

Он улыбнулся. Такой улыбкой улыбается палач схваченному убийце, но я этого не знал. Я не знал даже, что тут есть какое-то преступление. Я думал только о том, что «Банда Ангелов» получила новые десять пальцев.

Мы расстались на платформе, но поезд все равно уходил лишь в восемь следующего вечера, поэтому я устроил себе вечеринку. Не помогло. Мне всю ночь снилась та девчушка, я продолжал сбивать ее машиной и отъезжать, снова сбивать и смотреть, как она истекает кровью.

Забавно, что на этот раз в машине был не я, а Макс, а маленькая девочка была Дэвидом Грином.

Парнишка прицепился к нам в Мемфисе. Никакого чемодана, все в той же одежде, с теми же глазами. Мы делали пять вечеров в «Пикок-Рум», выступали весьма хорошо, но ничего такого, чтобы повесить в рамочке на стену.

— Вот и я, — сказал он. — Хотите, я сяду?

Макс сказал: нет.

— Ты послушаешь. Некоторое время, потом мы поговорим.

Парень пожал плечами. Либо ему было плевать, либо он был где-то далеко.

— Привет, мистер Джонс, — сказал он.

— Привет, мистер Грин, — ответил я. Яркое начало. Он сел в кресло, сунул голову в руки, вот и все.

Никто не был на взводе, поэтому мы играли стандартные танцевальные мелодии, имитировали джем-сейшн и слегка попиликали до двух. Потом собрали манатки и направились в отель.

— Вот она? «Банда Ангелов», — сказал Макс, но сказал он это не прежде, чем мы были все внимание, все присутствующие, и были пересчитаны. — Дьякона Джонса ты уже знаешь. Он труба и корнет, а иногда, когда мы в Калифорнии, то флейта. Я басс, ты это тоже знаешь. Длинный урод вон там, это Бад Паркер, гитара. Ролло Вигон и Парнелли Мосс, сакс и клапанный тромбон. Хьюги Уилсон, кларнет. Саг Шульман, наш ударник, вот этот тихий задумчивый парень справа от меня. Все вместе — самые лучшие в мире — когда хотят ими быть. Джентльмены: наш новый рояль — Дэвид Грин.

Парнишка выглядел испуганным. Он прошелся по комнате, давая пожать вялую руку, словно в этот момент хотел бы оказаться где-то в другом месте. Он чуть не подпрыгнул, когда Макс проговорил ему обычное. Да и кто бы не подпрыгнул?

— Мы — джаз-банда, Грин. Ты понимаешь, что такое джаз?

Дейви метнул в меня взглядом, провел рукой по волосам.

— Расскажите мне.

— Я не могу. И никто не может. Это глупый вопрос. — Макс был удовлетворен: если бы парнишка попытался ответить, было бы худо. — Скажу тебе только одно из того, чем он является. Это словарь. Способ что-то сказать. У тебя может быть маленький словарь или словарь громадный. У нас он громадный, потому что у нас прорва чего на уме. Если хочешь играть с «Ангелами», то должен это помнить.

Сиг начал нетерпеливо выстукивать на столе какой-то ритм.

— Еще одно. Ты должен забыть о категориях. Некоторые группы играют головную музыку, другие — нутряную музыку, всегда либо ту, либо эту. Что ж, мы работаем не так. Джаз это джаз. Иногда мы неделю лабаем традиционно, а потом переворачиваемся и начинаем там, где бросил Чико Гамильтон. Все, что нам есть сказать, мы говорим лучше всех. Вот так мы себя ощущаем в данное время. Усекаешь?

Дейви ответил, что да. Когда на Макса находила такая лихорадка и начиналась проповедь, не стоило даже пытаться спорить. Потому что так оно и было, он знал, о чем говорит. Большинство из нас наверное в двадцатый раз слушали эту нудятину, но в ней был смысл. Почти все думают о джазе от сих до сих. А у нас не существует никаких ограничений. Кто более «прогрессивен» — Стравинский или Моцарт?

Дейви не знал, как для него важно правильно ответить, но справился прекрасно. На несколько минут он отложил все свои заботы.

— Я никогда не думал об этом, — сказал он. — Это только теория.

— Подумай об этом, Грин. Подумай хорошенько. То, что делаешь ты, высоко, но однобоко. Я верю, что ты сможешь стать всесторонним. Я верю в это, потому что верю в тебя.

Он хлопнул Дейви по плечу, почти так же, как уже много лет делал с каждым из нас, и я видел, что он ударил мальчишку так же сильно.