Александр Лапшов - Тёзка

Александр Лапшов

Тёзка

или

«За боевые заслуги»

«И на груди его широк

Блестел полтинник одинокий».

Из песни, исполняемой в

электричках инвалидами после войны.

9 мая 1984 года это было. Поведал мне сосед одну историю, случившуюся с ним в Великую Отечественную. И история эта, на первый взгляд очень-то смахивающая своей неправдоподобностью на многочисленные фронтовые и околофронтовые байки, у меня не вызывает никаких сомнений в правдивости рассказчика, поскольку дядя Ваня, Иван Арсентьевич Матросов интеллектом обладал, скажем так, не особо богатым, а значит придумать подобный шпионский детектив был просто неспособен. Ну, да всё по-порядку.После обычных в этот день Победы праздничных мероприятий и застолья у деда, тогда на войне «этот день приближавшего, как мог…» в составе третьего кавалерийского корпуса, возвращался я домой. Заходящее солнце светило прямо вдоль улицы мне в глаза и из-за его слепящих лучей я не сразу заметил сидящего на лавочке между нашими с ним домами дядю Ваню.

— С праздником, Санёк! Садись, покурим.-

— С праздником, дядя Вань! С Победой тебя! Да, убери свою «вату». — так мы с ним прозвали довольно плохонькие украинские сигареты «Ватра», — Возьми вот эти, «офицерские», как ты говоришь. –

Я достал пачку «Казбека». Закурили.

— Чего-то, дядь Вань, я тебя на кладбище не видел. –

— Да, не хожу я туда уже давно. Ноги не те стали. А потом… Давай-ка вот сейчас с тобой помянем всех погибших. –

С этими словами он достал из карманов пиджака висевшего на палисаднике бутылку «Московской» и два «маленковских» стакана. На открывшемся взорам лацкане в свете раннего заката тускло заблестело серебро одинокой медали «За боевые заслуги».

Выпили, как принято, «по сто грамм». Снова закурили. Я опять взглянул на медаль. Перехватив мой взгляд, Иван Арсентьич вдруг как-то внутренне помрачнел и посуровел, хотя обычно выглядел эдаким добродушным стариканом-увальнем «гренадёрской» комплекции.

— Что, удивляешься тому, как я, будучи старшиной батареи РГК (т. н. резерва главного командования), а затем контрразведки СМЕРШ, после признанный инвалидом войны третьей группы, не заимел-заслужил более солидный «иконостас»? Так ведь я с этим самым СМЕРШем в такой переплёт попал, что мог бы без всякой медали у стенки оказаться, еще тогда в сорок четвёртом, а так, глядишь, с тобой «казначейскую» пью и «курятиной» закусываю. Могу рассказать, если хочешь. Пока моя Лизанька от сестры не вернулась. Да и стемнеет теперь не скоро. –

— Расскажи, дядь Вань, расскажи. –

И вот, что рассказал тогда мой старый добрый сосед дядя Ваня.

* * *

Призвали меня в начале 42-го. В Воронах, ну ты Саш знаешь; что от Першина недалеко, я работал тогда возчиком на лошади, женат ещё не был, а вот кандидатом в члены ВКП (б) уже стал, в партию же меня в учебных лагерях под Гороховцом приняли и сразу на потом на фронт отправили. Грамотёшки моей всего один класс, да и то выгнали меня из школы-то, не дав и один-то год доучиться, за то, что у дьякона нашего помидоры с огорода своровал. Мы то, ребятня думали, что это яблоки у него такие, ведь никто в 15-м то году не сажал помидоры кроме дьячка-то, а они мягкие да кислые оказались, ну мы их ему в ворота все и побросали; за это-то хулиганство, собственно, и выгнали, а не за воровство, которое и за воровство-то тогда не считали; так, шалость детская. Но силёнка, несмотря на мою малограмотность, имелась и немаленькая, а потому определили меня к этим самым знаменитым и большим пушкам РГК подносчиком-заряжающим. Там один снаряд 130 кило был, не считая порохового заряда, а подъёмники и прочие приспособления почти всегда были разбиты после артиллерийской дуэли с их тоже знаменитой «Дорой», «Дорофеей», как мы её «перекрестили», а ещё хуже после налёта бомбардировщиков. Вот после одного такого ночного налёта наша батарея «приказала долго жить», а меня «взял в оборот» особый отдел фронта. Да ещё как взял…К тому времени я после первого ранения с контузией уже был переведён из заряжающих на более лёгкое назначение: командовать артиллерийским спецобозом. Мы на обыкновенных телегах или санях перевозили боеприпасы для наших сверхсекретных орудий под сеном или дровами, а всего лучше какими-никакими продуктами, для маскировки. И в конце 43-го меня опять ранило, правда, на этот раз легко и дальше нашего медсанбата нужды отправлять не было. Ну, а дело-то молодое, приглянулась мне там одна врачиха, старший лейтенант медицинской службы, Ну, и я ей тоже глянулся. Стали мы вроде бы как семейной парой; без «росписи», разумеется. Таких, как она, «походно-полевыми жёнами» звали, но какая-никакая, а любовь, однако. А после Нового года в нашу с ней землянку стал один интендант в звании капитана заглядывать из соседнего «хозяйства», как мне моя Зинаида сказала брат он её сводный. Ну, брат так брат. Часть наша была не гвардейская, поэтому голодновато бывало, а через интендантов, сам понимаешь, всегда можно было дополнительный харч раздобыть. Кабы знать тогда, чем мне эти его тушёнка с селёдкой обернутся…В марте 44-го вышли мы уже к белорусским лесам и болотам. Ударили «в лоб»: наступление «захлебнулось»; уж больно сильная оборона у немцев была. Значит, предстояла большая работа для наших пушек; нужно было раздолбать эшелоны их глубокой обороны. И вот пасмурной и тёплой ночью отправился я со своим обозом малым как всегда доставлять пять снарядов для нашей батареи. Больше-то «огурцов» мы фрицам не «отправляли», чтобы не засекли наши координаты. По той же причине батарея часто меняла позиции. Тогда, же из-за распутицы мы смогли недалеко отъехать с прежнего места дислокации, но всё равно достаточно, чтобы нас не накрыли. Однако не успели мы ещё разгрузиться, как в небе загудели невидимые бомбовозы и на нас посыпались фугасы. Больше я ничего не помню.Очнулся я под упавшей елью. Ватник в клочья, кровь течёт отовсюду, но, слава Богу, ничего серьёзного, одни царапины, А вот из остальных батарейцев не уцелел никто. Орудия тоже были уничтожены. Надо было отправляться в штаб фронта, доложить о гибели батареи, ведь мы подчинялись фронтовому командованию непосредственно. Но перед этим заглянул в свою землянку, хотел привести себя в порядок, ну и с Зинкой тоже повидаться хотелось, как-никак из такой передряги живым вышел. А там меня уже ждали особисты.Не видел, не чувствовал я за собой никакой вины, и не представлял за что же меня арестовали. Лейтенант, что с двумя автоматчиками вёз меня за 120 километров на разбитой-перебитой «полуторке» в штаб 2-го Белорусского, твердил только одно: «Там разберутся». И действительно, разобрались по совести. Даже по зубам ни разу не получил, хотя, честно говоря, было за что.В штабе меня ждал, разумеется, не маршал Рокоссовский, зато сам начальник оперчасти контрразведки СМЕРШ майор Спиридонов. После обычного допроса: где родился? да на что пригодился? повернул он ко мне папку с делом, бросив насмешливо-небрежно: «Узнаёшь красавицу?». Там на фотографии и в профиль и анфас была моя Зинка, только в форме обер-лейтенанта, как понимаешь, не Красной Армии. «Ну, что, старшина, надо тебе объяснять, что тебя ждёт за связь с подобной особой, или как? Охотилась она вместе с ряженным капитан-интендантом за вашей батареей и охота эта у наших «друзей» из Абвера удалась. Бомбардировщики-то вслепую на заданный квадрат бомбы-то скинули, а координаты эти передали немцам по рации наша парочка. Следили они за тобой всё это время, и особенно в прошлую ночь. А ты, растакой-разэдакий, элементарную бдительность не проявил. Мог бы я тебе «пришить» сотрудничество с разведкой противника, да зачем мне лишние хлопоты, когда и так «вышка» тебе, Иван Матросов, светит. И вот помочь тебе не стать мишенью для двенадцати оболтусов из комендантской роты я постараюсь, если при этом ты постараешься помочь мне. Очень постараешься.Ну, эту фря (майор кивнул в сторону раскрытой папки с фотографиями Зинки) мы уже вряд ли достанем; ушла она по минным полям на ту сторону фронта. А вот её напарника-капитана, якобы Василия Кузьмина, надо и нужно взять. Взяли бы мы его и без тебя, да он, гад, опытный шпион-то, ни одной фотографии нигде не оставил, а ты его знаешь как облупленного лично, значит тебе и искать. Порешим так. Я тебя из артиллерии перевожу к нам в особый отдел и отправляю в командировку в тыл за этим субъектом. Предположительный его маршрут нам известен, а там уж смотри по обстоятельствам. Дело же твоё расстрельное останется вот в этом сейфе. Возьмёшь сукина сына, закрою и сдам его в архив, ведь особой-то вины за тобой нет, а что и есть, так ты, выполнив задание, всё и искупишь. Ну, а упустишь или пришибёшь его ненароком, тогда, уж извини, придётся встать к стенке».Форму я не сменил, так и ходил потом всю войну с пушками на погонах. Да и удобнее так было при выполнении и этого и всех последующих заданий; не так бросалось в глаза принадлежность моя к грозным органам. И поехал я, Санёк, на попутках в только что освобождённый город Клинцы, что на Брянщине, куда по догадкам моего нового начальства должен был направиться «наш неуловимый капитан Василий». Да только не оказалось его уже там. За сутки до моего приезда, как сказал мне железнодорожный комендант этого городишки, внешне подходящий под мои описания капитан (разумеется, с другими документами) отбыл в Брянск. Через два дня в Брянске, та же самая «петрушка»: отбыл в Смоленск. И пошло-поехало. Смоленск, Калуга, Можайск, Калинин, опять Можайск, Подольск, Ногинск, Александрово. И везде я опаздывал к его отъезду, где на сутки, а где всего на несколько часов. Из Александрова «мой интендант» поехал в нашу сторону, на Иваново-Кинешму. Честно говоря, я уже собирался сойти с очередного поезда в Тейкове или в Пелгусове, и побывать хотя бы немного в Воронах, раз уж всё-равно сходил на каждой станции и расспрашивал о своём «крестнике» комендантов, военкомов и особистов, где те имелись. Но не побывал.Доехал лжекапитан до Нерли и вдруг вернулся в Александрово. И дальше я чуть-чуть не потерял его след, потому как он оставил железную дорогу и продолжил колесить по стране на попутках. Ну, да как бы там ни было, а привёл он меня за собой в Горький. И вот тут я его потерял, как мне показалось, что совсем. Город огромный, военных пруд-пруди и с его обычной в общем внешностью тоже, а документы, как я убедился, подделывать он был мастак, скрываться ему там было совсем нетрудно. В общем, хожу-брожу по улицам, с жизнью прощаюсь. Думаю, что раз уж всё-равно майор Спиридонов передаст моё дело в трибунал, то побываю-ка я напоследок на родине. И уже взял билет на пароход до Кинешмы. Ан удача-то улыбнулась мне всё-таки.В ожидании парохода хожу это я, значит, по пустырю на берегу Волги между портом и автозаводом, ГАЗом знаменитым. Это уже май месяц был, только вторая половина, а погода ну прям как сейчас вот. Самогонкой разжился, решив выпить с горя. Вдруг вижу: прямо у самой воды на камне сидит офицер и что-то в планшетке не то чертит, не то пишет. Вгляделся я получше и прямо-таки онемел-похолодел от радости: это был тот, кого я так искал. Но, найти-то я его нашёл, а как взять-то? Место открытое, незаметно к нему не приблизишься, а так, «в полный рост», как в атаку, идти, и думать не моги, потому как узнает он меня тут же и «положит», не из пистолета, так ножом, ибо у него спецподготовка, а у меня, увальня деревенского, что?.. И тут, на моё счастье, патруль появился на берегу. Проверили у него документы и ко мне направились. А «мой капитан», наверняка что-то заподозрив или тоже узнав меня, встал и быстро-быстро пошёл от нас прочь. Пока старший патруля, сержант, проверил моё удостоверение, и пока я объяснил, в чём дело, мой недруг был уже далеко и вот-вот должен скрыться в кустах. Тогда… Из моего старенького нагана его уже не достать, да и боязно; помню, что если убью ненароком даже, то всё-равно расстреляют. Кто мне в тот момент помог, ловкости и «соображалки» прибавив, не знаю; Господь Бог, наверное? А только выхватил я у бежавшего рядом солдата-патрульного автомат и дал длиннющую очередь по ногам преследуемого. Где-то с пол диска сразу от волнения выпустил. Опустив затем ствол, понял что попал, потому как тот сидел на земле на коленях. Подумалось: хорошо, что ППД (пистолет-пулемёт Дегтярёва) попался; ни ППШ, ни ППС не достали бы так далеко…Когда мы вчетвером подбежали к нему, он пытался изобразить улыбку даже сквозь гримасу от боли и протягивал мне свой ТТ рукояткой вперёд. «Бери, тёзка, и пистолет и меня. Ловко же ты меня выследил. Молодец. Авось, не загнусь в вашей Сибири, тогда и свидимся, ежели Бог даст». Я не понял и спросил: «Почему тёзка-то?». А он: «Да потому Вань, что никакой я не Василий Кузьмин, разумеется, а твой тёзка не только по имени, но по фамилии тоже: Иоганн Матросманн, или, если угодно, по-русски, Иван Матросов».* * *

— Вот за это дело я, Саш, и получил эту самую медаль. — дядя Ваня разлил остатки «Московской» по стаканам. — Вообще-то за подобное не ниже «Красной Звезды» полагалось. Да мне тогда и этого «полтинника» не надо было; рад был и тому, что жив остался. Ну, за Победу, сосед, по последней! –