Анастасия Карабанова - Пассажир 15-го маршрута

Анастасия Карабанова

Пассажир 15-го маршрута

Едва обосновавшись на новом месте, Виталий Кольчугин отправился в город искать знакомых. Более всего на свете его пугало отсутствие друзей — без них он чувствовал себя совершенным сиротой. Город, в котором покойные родители завещали ему квартиру и куда он теперь перебрался на постоянное жительство, напоминал ему родной: те же широкие линии проспектов, люди, одетые почему-то в серое, и квадратные плечи домов. Повторялись даже названия улиц и магазинов, отчего первое время, бродя в одиночку по сумрачным переулкам, Кольчугин ощущал еле заметное дежавю — будто он уже бывал здесь когда-то раньше и даже что-то говорил и делал.

Сначала он отыскал Лёву. Человек этот был лет двадцати пяти, работал фотографом в местной газете с каким-нибудь примитивным названием — «Новые времена», «Неделя» или «Городские ведомости» — потому найти его казалось делом несложным. Каждый вечер, после обязательной прогулки до дома через три ветреных квартала, Кольчугин варил себе кофе и, включив старенький «ORION», садился смотреть местные новости. А по утрам, наспех завтракая перед походом в контору, читал прессу, выискивая информацию о важных общественных мероприятиях, будь то встреча мэра с жителями, забастовка рабочих или спортивные соревнования. Наткнувшись на интересное событие, Кольчугин бросал все дела и незамедлительно шел туда в предвкушении знакомства. Лёва действительно отыскался почти сразу, правда оказался чуть ниже ростом и голос имел хриплый, прокуренный. Он встретился Виталию на площади во время акции протеста, устроенной одной из оппозиционных партий: подобные события были в городе не редкостью, но количество присутствовавших на них корреспондентов почти всегда превышает количество самих протестующих.

— Стыдно смотреть, — сказал Кольчугин, кивая в сторону трибуны. Там, выкрикивая лозунги и размахивая транспарантами, столпилось человек пятнадцать неопределённой наружности — невозможно было различить или запомнить ни единого лица.

Лёва опустил фотоаппарат и вытер пот со лба. Солнце пекло нещадно, и демонстрация в центре города, на раскаленной площади, которая даже по форме своей напоминала сковороду, была сейчас совсем некстати.

— Так мы, чай, не в столице, — сказал Лёва. — Это там люди тысячами на площади выходят, а у нас тут что? Одни подростки да старики.

Кольчугин еще немного помедлил и протянул фотографу руку.

— Виталий, — представился он.

— Егор, — ответил Лёва, пожимая руку своей вспотевшей рукой.

Колю Кравцева найти оказалось сложнее. Для этого Кольчугину, вопреки своей любви к чтению газет и вечерним прогулкам, пришлось обойти чуть ли ни все бары в городе — свободные вечера Кравцев коротал исключительно там, за кружечкой тёмного, в компании подозрительных типов или малознакомых дам. Чтобы завести дружбу или хотя бы разговор с Кравцевым, не нужно было проявлять находчивость, — такие, как он, по природе своей люди приветливые, открытые, с рождения готовые на любой риск. Кольчугин несколько раз натыкался не на тех Кравцевых, на подделки, которые только притворялись его другом. Однажды он чуть было не влип в историю, ошибочно приняв за Колю какого-то бывшего заключённого, отмечавшего в баре «Семь морей» свою заново обретённую свободу. Но в конце концов Кравцев всё-таки нашёлся.

В этом городе его звали чуднО — Арсений, он был немногословен и женщинами почти не интересовался. Каждую пятницу и субботу он приходил в ирландский паб, садился в углу зала за самый маленький столик и заказывал одну за другой, пока совсем не хмелел. Он много курил и часами мог наблюдать из своего тёмного укрытия, как движутся по залу официантки в белых передниках, как через входную дверь заходят и выходят люди — кто тихо и поодиночке, кто галдящей компанией, а кто парой — но это бывало редко. Арсений никогда ни с кем не знакомился, а на попытки других заводить знакомство с ним отвечал с осторожностью и подозрением. Несмотря на все эти несоответствия, человек этот был вылитый Коля Кравцев, в том не было никаких сомнений. Просто что-то в жизни его пошло не так, что-то необратимое случилось, оттого он стал таким непохожим на себя. Кое-что всё-таки совпадало: Арсений был так же холост, сутулился и имел непосредственное отношение к строительству — работал проектировщиком, в то время как Кравцев закончил архитектурный. Это последнее сходство особенно обрадовало Кольчугина.

— Твой отец, случайно, не служил во флоте? — поинтересовался он.

— Служил, в Севастополе, — по обыкновению коротко ответил Арсений, потирая запотевшие с улицы очки. В город неожиданно хлынула студёная осень.

— А мама у тебя, случайно, не из деревни?

— Из деревни, — Арсений снова надел очки и пристально посмотрел на Кольчугина. — И откуда ты только всё знаешь?

— Я не знаю, я просто так угадываю. Мне вот почему-то кажется, что ты всё своё детство в деревне провел, и что родня твоя по материнской линии очень любила домашних животных. Может, даже разводили их…

Арсений от удивления зацокал языком — точь в точь, как Кравцев, когда чего-то не понимал.

— И то правда! Ты погляди, вот интуиция… Разводили когда-то кроликов. Я даже помню, как первых двух звали — Паша и Глаша. Детьми мы, знаешь, любили этих кроликов в дом наш деревенский заносить и там с ними играться. А когда летние каникулы заканчивались, мы возвращались в город, а родители приезжали всегда чуть позже. Они привозили кроличьего мяса, из него мама готовила рагу и поджарку, и мы с братьями никогда не знали, какого именно кролика едим. Того ли, с которым играли пару дней назад в деревне? А родители нам не говорили — они, кажется, этих кроликов вообще не различали. Потому-то мы и дали имена только первым двум, только Паше и Глаше, а остальных никак не называли.

Марину Кольчугин встретил почти случайно — он увидел её со спины, стоящей в книжной лавке возле раздела зарубежной классики. Одета она была по обыкновению строго, волосы длинными кудрями падали на полные плечи, и чувствовалась в ней какая-то обворожительная небрежность, которая так взволновала Кольчугина, будто он на мгновение очутился в прошлом, в студенчестве, в самом начале чего-то смелого и ещё не пережитого.

— Извините, — он подошёл к ней, не в силах скрыть радость. — Вас случайно не Мариной зовут?

Девушка оторвалась от книг и посмотрела на Кольчугина. Сухие губы выделялись на её бледном лице тонкой капризной линией.

— Нет, не Мариной, — ответила она.

— Вы не подумайте ничего, просто вы очень похожи на одну мою старую знакомую, — продолжал Кольчугин, улыбаясь и запинаясь. — Вы ведь, наверное, и театр любите, и кино. Вот я смотрю сейчас на вас, и мне кажется, что мы сто лет знакомы… Вам кто из современных авторов нравится?

Девушка продолжала смотреть на него своими маленькими карими глазами, внимательными и спокойными.

— Извините, — она подняла руку, и узкая полоска блеснула между пальцев. — Я замужем.

Она вышла из магазина, а Кольчугин так и остался стоять на месте, перебирая острые страницы попавшегося ему под руки Волошина. Как же возможно, при таком сходстве? Марина, та настоящая Марина, не могла выйти замуж. Она мужчин презирала, да и сама была как мужчина в юбке. Кольчугин знал её дольше всех друзей — сухая, умная, упивающаяся чувством своего превосходства. Она бы и на пушечный выстрел никого к себе не подпустила, уж он-то знает… Ей Кольчугин рассказывал о своих романах и изменах, у неё просил денег взаймы, к ней ходил за советом. А тут — замужем. И нет никакой возможности с ней познакомиться, объяснить, что он, дескать, без всяких притязаний, просто так.

Всю следующую ночь он ворочался в постели без сна. Отчего здесь, в этой новой жизни, его подруга и терпеливая слушательница так жестоко с ним обошлась? Лишила его возможности даже разговаривать с собой, даже подходить к себе. Кольчугин знал почти наверняка, что никогда больше не увидит Марину — это была единственная их встреча и возможность. А ведь он даже не успел спросить, как её, Марину, здесь зовут.

Прошло время, и уже наступила глубокая осень, когда завещанная родителями квартира приобрела пригожий вид: на место старой мебели встала другая, кремового цвета, напоминавшая оттенком и формой раскрытые жемчужные раковины. Кольчугин взял в кредит новенькую бытовую технику — микроволновку, телевизор, газовую плиту. Купил комнатные цветы, расставил их по подоконникам, повесил зеркало в прихожей. Кажется, всё в его жизни и доме было готово к знакомству с Таней.

Таня работала певицей в ресторане. Пела она прекрасно, — кажется, у неё даже был талант, хотя Кольчугин всегда боялся произносить это слово — потому искать её требовалось в самых дорогих заведениях. Один или с друзьями, он исследовал один ресторан за другим. Вечера тянулись унылой чередой, когда перед ним, яркие, в слепящих одеждах, проносились певицы всех мастей и жанров, с бархатными и звенящими голосами, зовущими куда-то прочь из накуренных залов. Но ни одна из них не была Таней. Несколько недель кряду Кольчугин не находил себе места, просиживал выходные дни у знакомых, а ночи — в барах в компании людей, лица которых наутро забывал. Его дом, прибранный для начала новой истории, казался ему пустым и неприветливым.