Аньес Мартен-Люган - У тебя все получится, дорогая моя

Аньес Мартен-Люган

У тебя все получится, дорогая моя

Гийому, Симону-Адероу и Реми-Тарику, которые делают меня счастливой

Agnès Martin-Lugand

Entre mes mains le bonheur se faufile

Перевод с французского Натальи Добробабенко

Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко

© Editions Michel Lafon, 2014

© Marianna Massey, cover photo, 2014

© H. Добробабенко, перевод на русский язык, 2015

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2015

© ООО "Издательство ACT", 2015 Издательство CORPUS ®

Глава первая

Счастье – это воплощение детской мечты во взрослой жизни.

Самый лучший наряд для женщины – объятия любимого мужчины.

Как всегда по воскресеньям, ехать мне не хотелось. Как всегда по воскресеньям, я, как могла, тянула время. А толку? – Ирис! – позвал Пьер. – Ты скоро?

– Да-да, уже иду.

– Давай скорей, мы опаздываем.

Почему муж так рвется на обед к моим родителям? Я, например, что угодно отдала бы, лишь бы отвертеться. Единственный плюс – можно надеть новое платье. Вчера вечером я успела закончить его, и оно мне понравилось. Я старалась по возможности не разучиться шить, не терять навыки. К тому же за шитьем я забывала обо всем: о смертельно скучной работе в банке, о повседневной рутине, о том, что мы с мужем больше вместе не спим. У меня пропадало ощущение, будто я живу в полусне. Напротив, я чувствовала себя живой: когда я работала в паре со своей швейной машинкой или делала зарисовки моделей, в душе звучала музыка.

Я в последний раз взглянула на себя в зеркало и вздохнула.

Потом спустилась к Пьеру в прихожую, где он нажимал кнопки на телефоне. Я на секунду остановилась, чтобы понаблюдать за ним. Я знаю его почти десять лет. С тех пор его воскресный наряд не изменился ни на волосок: сорочка из “рогожки”, льняные брюки и вечные топсайдеры.

– Я тут, – сообщила я.

Он вздрогнул, словно его поймали на месте преступления, и спрятал мобильник в карман.

– Наконец-то, – проворчал он, надевая пиджак.

– Смотри, вчера закончила. Как тебе?

– Очень красиво, как всегда.

Пьер уже открыл входную дверь и шел к машине. Он даже не взглянул на меня. Как всегда.

Ровно в 12.30 наша машина затормозила перед домом родителей. Отец открыл дверь. Выход на пенсию не пошел ему на пользу, он набирал вес, и воскресный галстук едва не впивался в шею. Он пожал руку зятю, наспех чмокнул меня и тут же увлек Пьера в гостиную, к бутылке традиционного портвейна. Я тоже зашла в гостиную, чтобы поздороваться со старшими братьями, приступившими уже ко второму бокалу.

Один из них облокотился на каминную доску, другой читал газету на диване, они обсуждали политические новости. Затем я отправилась на женскую половину – в кухню. Мать в фартуке следила, как она это делала все последние сорок лет, за воскресной бараньей ногой, жарившейся в духовке, и открывала банки с зеленой фасолью. Невестки кормили обедом своих чад. Самых маленьких грудью, а те, что постарше, оторвались от праздничного блюда – картофельных крокетов с холодной бужениной, – чтобы чмокнуть свою тетю. Я стала помогать матери – высушила латук и приготовила уксусную заправку, слушая, как они втроем сплетничают о мадам Х, устроившей скандал в аптеке, и о месье N, у которого нашли рак простаты. Мать несколько раз повторила: “Постыдилась бы, так себя не ведут” и “Вот беда-то, такой молодой…”. Я хранила молчание: ненавижу сплетни.

Я продолжала молчать и за обедом, которым, как всегда, дирижировал отец. Время от времени я бросала взгляд на Пьера – он чувствовал себя в кругу моей семьи как рыба в воде. Я же откровенно скучала и томилась. Чтобы немного развлечься, я подавала на стол, как раньше, когда была “единственной девушкой в доме”. Впрочем, ничего удивительного, ведь из всех присутствующих только у нас с Пьером нет детей. Когда я вернулась к столу с сырной тарелкой, ко мне обратилась одна из невесток: – У тебя классное платье, Ирис! Где купила?

Я улыбнулась ей и наконец-то почувствовала на себе взгляд Пьера.

– На собственном чердаке.

Она нахмурилась.

– Я его сама сшила.

– Ах да, я и забыла, что ты немножко умеешь шить.

Мне захотелось ответить, что не одна она такая забывчивая, но я удержалась. У меня не было ни малейшего желания устраивать скандал.

– Слушай, у тебя настоящий талант, я в шоке! Может, и мне что-нибудь сошьешь?

– Если хочешь, потом обсудим.

Ее желание надеть платье было, однако, из области чудес. Смену имиджа невестки можно было рассматривать как вызов, который я почла бы за честь принять. Ведь свои пышные формы – подарок нескольких беременностей – она обычно скрывала под широкими брюками и свитерами на размер больше, чем нужно.

От воцарившегося за столом молчания повеяло холодком, а я предпочла сесть на место и прекратить разговор на эту тему: встреча с разбитой мечтой давалась мне нелегко.

– Жаль все же, что Ирис не пошла в свою школу, – произнес мой старший брат.

Я поставила бокал, не успев сделать и глотка, и искоса посмотрела на него. Он выглядел как человек, который ляпнул чего не следовало. Я повернулась к родителям – они не знали, куда деваться.

– О какой школе вы говорите?

– Ты неправильно поняла, – ответила мать. – Твой брат просто сказал, что ты могла бы добиться успеха в этой области.

Я ухмыльнулась:

– Ну да, мама, ты меня здорово поддержала в моих начинаниях, не забуду никогда!

Меня словно отбросило на десяток лет назад. Я сшила ей выходной наряд. Думаю, если бы она дала мне тогда пощечину, мне было бы не так больно.

– Ирис, ты что, хочешь, чтобы я надела эту тряпку на свадьбу твоего брата? На кого я буду похожа? – бросила она мне в лицо, швырнув платье на стул.

– Мама, ну хотя бы примерь, – умоляла я. – Я уверена, оно тебе очень пойдет, я столько просидела над ним…

– Ну и что получилось? Лучше бы ты потратила это время на подготовку к экзаменам.

Голос брата вернул меня в настоящее. Он изучал лица родителей и вроде был доволен тем, что затронул предмет наших постоянных разногласий, продолжавшихся всю мою юность.

– Да ладно вам, уж расскажите ей. Срок давности истек, и это никак не изменит ее жизнь!

– Кто-нибудь может объяснить мне, о чем речь? – Я занервничала и вскочила из-за стола. – Папа? Мама?

Невестки вопросительно взглянули каждая на своего мужа и тоже встали. По счастливому совпадению, их детям срочно понадобились мамы. Тут и Пьер поднялся, подошел ко мне, обнял за плечи.

– Успокойся, – прошептал он мне на ухо, а потом повернулся к остальным. – Что это за история?

– Ладно, сдаюсь, – провозгласил старший брат, предварительно убедившись, что в столовой не осталось детей. – Ирис, после коммерческой школы ты, никому не сказав ни слова, подала заявление в школу кройки и шитья, так?

– Откуда ты знаешь? Да и какое это имеет значение, все равно меня не приняли.

– Ты так решила, потому что не получила ответа. Тут-то ты и ошибаешься…

Горло сдавило, я задрожала.

– Приняли, но от тебя это скрыли.

Голос брата пробивался ко мне сквозь пелену тумана. Он рассказывал, что родители распечатали письмо и узнали, что я затеяла у них за спиной. А я тогда подумала, что после окончания этой чертовой коммерческой школы, куда они меня запихнули силой, наплевав на то, что я день и ночь бредила швейными машинками и домами моды, у меня появилось право делать то, что мне нравится. В конце концов, я была уже совершеннолетняя и спрашивать их не собиралась. Однако, как теперь выясняется, все вышло иначе: они тайком прочли письмо и сожгли. Они меня предали. Я чувствовала себя так, будто по мне прошелся дорожный каток. Родители украли у меня жизнь. Коленки подгибались, и я с трудом удерживала подкатывающую тошноту. Впрочем, недомогание быстро прошло, его вытеснила нарастающая ярость.

– Прости, мы, наверно, должны были тогда вмешаться…

Плевать я хотела на извинения братьев! Они не испытали на своей шкуре родительскую авторитарность. Во-первых, поскольку они мальчики. Во-вторых, они выбрали юриспруденцию и медицину, что соответствовало представлениям нашей семьи о достойной карьере. Я повернулась к родителям, готовая кусаться, вцепиться им в глотку.

– Как вы могли? Вы… вы… Это подло!

– Твой сдвиг на шитье всегда был смешным, – холодно парировал отец. – Как мы могли позволить тебе стать швеей на фабрике?

– После этой школы я бы не попала на фабрику! А даже если бы и попала, то что?! Мне же это нравится! Простые рабочие вам не по вкусу? Вы не имели права встревать, делать за меня выбор, все ломать…