Джошуа Феррис - И проснуться не затемно, а на рассвете

Джошуа Феррис

И проснуться не затемно, а на рассвете

© Романова Е., перевод на русский язык, 2015

© ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Ха! Ха![1]

Сын незнакомца

Глава первая

Рот человека – странное место. Он расположен не внутри, но и не снаружи, это и не кожный покров, и не орган, а нечто среднее: темное, влажное, открывающее доступ к тем местам, на которые люди предпочитают не смотреть – где начинается рак, где разбивается сердце, где живет (или нет) душа.

Я всегда настоятельно советую пациентам пользоваться зубной нитью. Увы, к моему совету редко прислушиваются. А зря. Чистка зубов нитью помогает бороться с заболеваниями десен и может продлить жизнь человека на семь лет. При этом она отнимает кучу времени, и вообще – кому охота возиться? Это я сейчас не как стоматолог говорю. А как обычный парень, который пришел домой с вечеринки, его то и дело пробивает на «ха-ха», в животе бултыхается пяток коктейлей, и вот он берет в руки зубную нить… и говорит себе: «А зачем?» Рано или поздно сердце остановится, клетки умрут, нейроны погаснут, бактерии сожрут поджелудочную, в мышцах заведутся опарыши, жуки прогрызут сухожилия и связки, кожа превратится в творог, кости растают, и зубы унесет отливом. Я это все понимаю. Но вот ко мне в очередной раз приходит пациент, который за всю жизнь ни разу не чистил зубы нитью, да что там – палец о палец не ударил, чтобы не доводить себя до ненужных мучений – гнилые зубы, распухшие десны, – и в груди у меня вновь рождается надежда, отвага, прямо-таки духовный протест. Еще пару дней я хожу и твержу всем своим пациентам: «Пожалуйста, пользуйтесь зубной нитью, зубная нить – это спасение, зубная нить избавит вас от многих бед».

Стоматолог – врач лишь наполовину. О своем внутреннем патологоанатоме он предпочитает помалкивать. Да, он возвращает здоровье тому, что болит. Но то, что погибло, он лишь приводит в презентабельный вид. Сверлит дырку, вычищает гниль, заваливает яму, замуровывает вход. Дергает гнилые зубы, отливает искусственные, прилаживает их на место, красит под цвет остальных. Открытые кариозные полости – как глазницы черепов, моляры торчат из десен подобно надгробным плитам.

Мы называем это «практикой», и никогда – бизнесом, но успешная стоматологическая практика – это самый натуральный бизнес. Я начинал с небольшого стоматологического кабинета в Челси: два кресла, ни единого окна. В конце концов я открыл собственную клинику рядом с Парк-авеню, занимавшую половину этажа в многоквартирном комплексе под названием «Афтергуд армс». В восточном крыле размещалась бухгалтерская контора «Бишоп и Бишоп» – в то время ее как раз уличили в нарушении правил бухгалтерского учета.

Парк-авеню – самая цивилизованная улица в мире. Швейцары, по-прежнему одетые в фуражки и перчатки, как в 40-х, почтительно распахивают двери перед знатными пожилыми дамами и их собаками. Навесы и козырьки зданий доходят до самых бордюров, чтобы в дождливые дни никто не промок, садясь в такси, и прямо на асфальте лежат ковровые дорожки – обычно зеленые, иногда красные. Стоит дать волю фантазии, как перед глазами невольно встают времена лошадей и экипажей, когда разбогатевшие в Индии европейцы месили ногами здешнюю грязь, стараясь не запачкать трости и юбки. Остальной Манхэттен постоянно терпит какие-то потрясения, районы меняются местами, город преображается, пока его жители спят. Но Парк-авеню, хорошо это или плохо, остается Парк-авеню – респектабельной и многолюдной квинтэссенцией Нью-Йорка.

Чтобы как следует отремонтировать новое помещение, я влез в серьезные долги. И дабы поскорее с ними расплатиться, я плюнул на советы строителей, на возражения миссис Конвой, собственные желания, общепринятые нормы для стоматологических клиник… и отказался от личного кабинета. На его месте я установил пятое кресло и следующие десять лет провел в забое: мне приходилось ежедневно обслуживать пять кресел, без конца сетовать на полное отсутствие личного пространства и купаться в деньгах.

Человек всегда чем-то недоволен. Конечно, я не имел права жаловаться. Честное слово, мне самому было противно. В конце концов, что может быть лучше, чем работать в хорошей клинике, которая к тому же принадлежит тебе самому? Рабочий день у меня был не длиннее вашего, только вот четверги… По четвергам мы иногда засиживались на работе до десяти вечера. Зато ночью с четверга на пятницу я почти хорошо спал, и снотворное казалось почти излишней мерой. (Первое, от чего избавляешься благодаря снотворному, – это сны. Во всем есть свои плюсы, говорил я себе, теперь после пробуждения тебя не мучает отчаянное желание поведать кому-нибудь о ярких образах твоего богатого внутреннего мира.)

Да, человек всегда недоволен, но ведь моя жизнь, в сущности, была не настолько прекрасна. Успешная карьера – еще не все. Довольные и здоровые пациенты, полуденный мокаччино и пицца по пятницам – еще не всё. Банджо – к сожалению, тоже не всё. Смотреть прямо по телевизору любые фильмы… сначала, когда такая возможность только появилась, я был на седьмом небе от счастья, но любые чудеса быстро приедаются. «Ред Сокс» долгое время были для меня всем, однако и они в конце концов подвели. Величайшее разочарование жизни постигло меня в 2004-м, когда «Ред Сокс» свергли с трона «Янкиз» и одержали победу в Мировой серии.

В какой-то момент – на целых два месяца – всем стал для меня гольф. Я уж было подумал, что до конца дней буду посвящать ему все свободное время, все силы, всю страсть… так оно и было. Целых два месяца. Пока я не понял, что могу посвящать гольфу все свободное время, все силы, всю страсть – до конца дней. Это вогнало меня в жуткую депрессию. Последний мячик, который я закатил, перед падением покружил вокруг лунки; траектория его движения намертво отпечаталась в моем сознании – а с ним и чувство, что вся моя ничтожная жизнь уходит в сточную трубу.

Словом, работа, развлечения, полная самоотдача какому-то большому и важному делу – той же работе, гольфу, любимой бейсбольной команде – это еще далеко не все, даже если каждое из этих занятий помогает достойно скоротать час. Я буду похож на человека, пытающегося рассказать свой сон, если начну перечислять маленькие радости моей работы. Вы не представляете, какое это удовольствие – вставить искусственный зуб вместо сгнившего, чтобы пациент снова мог улыбаться. Я сотни раз помогал людям заново обрести человеческое достоинство – а это чего-то стоит. И пицца по пятницам тоже дорогого стоит. И несчастный мокаччино в полдень. И в тот вечер в 2004-м, когда хоум-ран Дэвида Ортиса помог Бостону одержать историческую победу в серии против «Янкиз», я тоже был самым счастливым человеком на свете.

Я был бы рад поверить в Бога. Вот это хобби – лучше не придумаешь. Вера подарила бы мне душевный покой, гармонию и радость жизни. Наконец-то можно забыть о страхах! В моем распоряжении – целая вечность! Моя душа бессмертна! Я наслаждался бы громовыми раскатами органа и искал глубокий смысл в пространных речах англиканских епископов. Надо только отринуть сомнения и поверить всей душой, сделать шаг в эту манящую пропасть… Но, оказываясь на ее краю, я всякий раз рывком возвращал себя в безопасное уныние. «Мысли здраво! – кричал я. – Держи себя в руках! Жизнь и так – сплошное удовольствие, а ты еще хочешь полностью положиться на волю Господа – не жирно будет?» Таков был ход моих мыслей – разумный, упертый, скептический ход моих мыслей. У Бога, как вы понимаете, не было шансов.

«Non serviam!» – заявил Люцифер. Не буду служить! Он вовсе не хотел объедать лица младенцам, он просто не пожелал служить. А если бы пожелал, остался бы самым обыкновенным ангелом, чье имя сегодня вспомнил бы далеко не каждый верующий.

Я пытался прочесть Библию. Никак не могу продраться дальше разговоров о тверди. Твердь – это такая штука, которая отделяет воду от воды. Здесь, стало быть, у нас твердь. А рядом с твердью – вода. Если долго плыть по воде, рано или поздно врежешься в другой участок тверди. Точнее сказать не могу: при первом упоминании тверди я начинаю заливаться слезами невыносимой скуки. Пальцы сами листают страницы. В общем, Библия устроена примерно так: твердь, супердлинная середина, Иисус Христос. Можно полжизни читать про неплодных жен, гнев Господень и прочая, и прочая, да так и не добраться до самого главного – того места, где написано про «во всем поступайте с другими так, как хотите, чтобы поступали с вами». А может, это и не самое главное. Может, самое главное спрятано где-нибудь во Второй книге Царей. А как через Первую-то продраться?! Думаете, просто? И вот что меня поражает больше всего. В метро рядом со мной почти всегда сидит человек, читающий Библию. Она у него обязательно раскрыта прямо посередине, на тысячапятидесятой странице, и каждое предложение подчеркнуто или выделено цветным маркером. Я, конечно, думаю, что этот татуированный латиноамериканец один разворот так подробно разукрасил, чтобы в метро выпендриваться, но потом он листает дальше и… чтоб тебя, опять все разукрашено! Да еще разными цветами! А на полях красуются заметки священника! И парень-то не просто одну страницу перевернул, а триста или четыреста – полез за каким-то разъяснением, – но и там все сплошь расцвечено маркерами. Ей-богу, не перевелись на свете люди, которые всю свою жизнь посвящают изучению Библии. Обычно это или старушки-негритянки, или чернокожие мужики среднего возраста, или латиносы в шейных платках, или здоровущие белые лбины – странно, что белые. Тысячи часов кряду они читают и подчеркивают строчки из Библии, пока я сплю, смотрю бейсбол или занимаюсь самоудовлетворением в кресле перед телевизором. Иногда мне кажется, что я прожил свою жизнь впустую. Конечно, я прожил ее впустую! Разве у меня был выбор? Был: двадцать лет читать по вечерам Библию. Но кто мне скажет, что даже при таком раскладе моя жизнь – благочестивая в каждом своем проявлении, правильная, разложенная по полочкам, по-монашески аскетическая и открытая Господу каждой мыслишкой и душевным порывом – оказалась бы лучше и значительнее этой, с ее пьяными вечерами, осоловелыми рассветами и ромом «Сент-Джеймс»? В этом суть великого «пари Паскаля»: что предпочесть – потенциально вечную жизнь или короткий заезд на карусели?