Прем Шуньо - Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра Страница 64

Бывать в доме Ошо и знать, что в любой момент я могу его потревожить, даже сама того не замечая, стало для меня сильным стимулом учиться быть в моменте. Когда я осознанна и нахожусь здесь и сейчас, мое бессознательное не может шуметь.

Во время стирки я следила за тем, чтобы не витать в облаках, потому что знала, что именно в такие моменты подсознание и работает. Я внимательно следила за теми моментами, когда мое подсознание могло делать свое дело без моего ведома.

Однажды, возвращаясь с обеда, я встретила Амрито, который ждал меня возле входа в Лао-цзы. Он передал сообщение Ошо, что я и Анандо должны немедленно покинуть дом. Думаю, я восприняла это не слишком болезненно, потому что в последние несколько дней испытывала благодарность за то, что Ошо подталкивал меня к самой себе. После того, как я провела большую часть дня, осознавая свои шаги на пути к обнаружению внутреннего «Я», я почувствовала себя хорошо. Я поблагодарила Амрито и пошла собирать вещи. Единственное, меня почему-то тошнило.

Ко мне пришли друзья, чтобы помочь мне все упаковать. Однако тошнота усилилась. Я думала, что это из-за слишком жирного обеда.

«Конечно, – успокаивала я себя, – это вовсе не эмоциональное, это просто жирная пища».

Наконец, все мои вещи были вынесены, и какой-то Свами уже был готов занять мою комнату.

Я шла от ворот Лао-цзы в свой новый дом по мраморной дорожке и смотрела на дерево, которое мы называли «Лесное пламя». Я любовалась тем, как его ветви раскинулись над дорогой, создавая ажурный полог удивительной красоты. Каждый вечер, когда Ошо возвращался на машине из Будда-холла, дерево усыпало дорогу ярко-оранжевыми цветами. Ежедневно к семи часам дорогу поливали из шланга и подметали, так что не было видно ни единого опавшего листочка. Но затем, прямо перед возвращением Ошо, дерево осыпало дорогу цветами, и это выглядело как подношение богов Ошо, едущему на машине сквозь дымку оранжевых цветов.

Я шла мимо «Лесного пламени». Мне было ужасно грустно, что я покидаю дом Мастера вот так. Кто знает, может быть, это было началом глобальных перемен в ашраме? Может, теперь ашрамом будут управлять мужчины? Ошо был первым мистиком, давшим женщинам шанс прикоснуться к миру духовности, но, возможно, женская обусловленность настолько глубока, что не стоило этого делать. А вдруг это конец всем женщинам? Я вошла в свою комнату, и меня вырвало.

Мы с Анандо переехали в новые комнаты в доме Мирдада, прямо через дорогу от ашрама. Но когда все вещи были перевезены, нам позвонил Амрито и сообщил, что, как только он сказал Ошо, что мы с Анандо выехали из дома, Ошо сказал: «Скажи им, что они могут вернуться». Я села на пороге и расплакалась.

В тот же день Ошо выехал из своей новой комнаты. Он провел в ней всего две недели. Он называл ее «магической», «уникальной» или «настоящей Калифорнией». Ошо спросил Амрито, может ли он вернуться в свою старую спальню (Ошо хотел, чтобы ее переделали в комнату для гостей). Пока Амрито кивал головой, Ошо встал с постели, вышел из «Калифорнии» и прямиком направился в свою прежнюю комнату. Он так и не объяснил почему, и никто его об этом не спрашивал.

Ошо вырвали десять зубов, и после недельного отдыха он сказал, что снова будет приходить в Будда-холл и сидеть с нами в тишине, а я могу его сопровождать. Когда я его увидела, я поразилась, настолько он изменился. Его походка стала другой – медленнее и какой-то детской. Он казался легче и при этом абсолютно незащищенным и ранимым. Но, что самое странное, он выглядел еще более просветленным! Казаться «более просветленным» вообще-то бессмысленно. Я сказала об этом Ошо, и он улыбнулся.

Несмотря на то, что я очень долго и усиленно пыталась обнаружить свою подсознательную обусловленность, мне это так и не удалось. Я провела много времени просто в тишине, чувствуя, что та горная тропа, по которой я шла, была очень узкой и в то же время бесценной. Однако я так и не увидела никаких признаков обусловленности до тех пор, пока однажды в присутствии Ошо до меня неожиданно не дошло. Я осознала свою женскую потребность быть нужной. Она проявлялась в том, как я говорила, как двигалась, как смотрела на него. В каждом моем жесте был вопрос: «Ты меня любишь? Я нужна тебе?» Все мое тело было одним сплошным вопросом. Когда я это поняла, я впала в шок, мне было чрезвычайно стыдно. После всего того, что он мне дал, моя женская обусловленность все еще была во мне. А потом я осознала, что обусловленность была во мне всегда, просто я впервые ее увидела.

И тогда я спросила себя: «Почему так происходит? Отчего эта обусловленность все еще во мне?» Наверное, я все еще не соприкоснулась со своим истинным существом. Я не понимала, что моя истинная суть ни в ком и ни в чем не нуждается. Я до сих пор общаюсь с этим миром через свое женское начало, а не через внутреннюю сущность. А пока я женщина, я чувствую, что мне чего-то не хватает. «Женщина» не нужна. Но достаточно соприкоснуться со своим существом – и любые желания и потребности уйдут.

Амрито теперь проводил рядом с Ошо почти весь день. Я будила Ошо в шесть вечера. Мне всегда было как-то неловко его будить, ведь это он пытался «разбудить» меня. Он вставал, принимал душ, затем отправлялся в Будда-холл, а в семь пятьдесят четыре уже снова лежал в постели. Он копил всю свою энергию для того, чтобы каждый вечер встречаться с людьми. Он очень медленно входил на подиум и уже больше не мог танцевать. А потом часто спрашивал: «Люди скучают по моим танцам?» Однажды я ему ответила: «Мы не можем все время от тебя зависеть, ты не можешь постоянно помогать нам в нашем праздновании бытия. Нам нужно найти свой собственный источник танца». Сказав это, я почувствовала себя странно. Мои слова прозвучали холодно, и все же это была правда. Ему нравилось видеть, как мы празднуем, как мы счастливы. Он обращал внимание на каждого из нас. Как-то он сказал, что Нилам выглядит спокойной и довольной.

Ему нравилось, что в медитациях мы погружаемся все глубже и глубже в тишину, и не раз он отмечал, что наконец-то люди начинают что-то понимать. «Тишина становится такой явной, что ее можно даже потрогать».

Он редко работал или разговаривал с кем-то, кроме Анандо. И то это случалось, когда у нее было что-то действительно важное. Он проводил с ней минут десять. Когда же он спрашивал меня, например, хотел ли Джайеш с ним поговорить, и я отвечала «нет», Ошо удовлетворенно вздыхал: «Как прекрасно, что люди стали настолько любящими и восприимчивыми, что больше ничего от меня не хотят». В тот период я была счастлива и думала, что еще очень долго мы будем вместе с Ошо.

В последний раз, когда я была с ним наедине, он спросил:

– Я ведь не выгляжу очень слабым?

– О, нет, Ошо, – ответила я, – ты всегда выглядишь великолепно. Людям трудно поверить в то, что ты болен.

На следующий день я заболела сама. Почему-то раз в три-четыре месяца я простужалась. Подозреваю, что причина была какой-то психологической. Когда-то очень давно, во время дискурса, Ошо сказал:

«Иногда вы подходите ко мне совсем близко и тогда наполняетесь светом. Именно это случилось с Четаной. Несколько раз она была очень близка, и было видно, как она светится. Но потом она решала искать темноту и уходила от меня.

Так происходит с каждым из присутствующих. Вы то приближаетесь ко мне, то отдаляетесь. Вы похожи на маятник, иногда вы очень близко, а иногда далеко. Но так нужно. Вы не можете вобрать меня всего прямо сейчас. Вам нужно учиться, учиться вмещать в себя нечто настолько огромное, что похоже на смерть. Много раз вам еще будет нужно сохранять дистанцию» («Мудрость песков»).

В последние три месяца перед тем, как Ошо покинул тело, я видела его только в Будда-холле. Теперь Анандо будила его, а Амрито заботился о нем круглые сутки.

Нирвано работала с Джайешем и Читеном уже почти полтора года. Каждую неделю дня на два или на три она ездила в Бомбей. Она говорила мне, что ей нравится то, что она делает. «Все так насыщенно и интересно!» Иногда она приходила на вечернюю медитацию, и то, как она праздновала существование, затмевало всех остальных. Иногда она долго не приходила, в течение нескольких недель у нее была депрессия, но однажды она пошла потанцевать с Миларепой и Рафием и потом всю следующую неделю появлялась в их компании.

9 декабря я стирала белье. Неожиданно ко мне прибежала Анандо и сказала, что Нирвано умерла от передозировки снотворного.

Глава 20

Секс и смерть

Для меня всегда было странно, что Ошо называют «гуру секса». Скорее всего, так говорят те люди, которые никогда не слышали бесед Ошо о сексе и никогда не читали его книг. Он не осуждал секс так, как это делают религиозные деятели. Но именно за это его и критикуют. Читая журналы и газеты, я вижу, что мир буквально помешался на сексе. Предполагаю, что если слово «секс» поставить в заголовке газетной статьи, то успех и статье, и газете обеспечен.