Монах Меркурий - В горах Кавказа (Записки современного пустынножителя) Страница 19

Поздно вечером, преодолев последнюю, двадцать седьмую переправу, путник едва смог выбраться на берег: не было сил. С трудом стянул с себя дерматиновые брюки и повесил на первый попавшийся куст. Затем вылил воду из сапог, выкрутил обмотки и как смог отжал верхнюю одежду. После этого, почувствовав значительное облегчение, черепашьим шагом, уже в потемках, добрел до своей кельи.

Из каждого происшествия пчеловод привык делать выводы на будущее. Вот и сейчас, проболев бронхитом три недели после приема ледяных ванн, он решил: “Никогда нельзя действовать необдуманно, утешая себя безрассудным "авось, пронесет"! Как только возникает первое сомнение, нужно откладывать выполнение задуманного до более удобного случая. Если бы я, увидев мутный поток, вернулся к монахиням, переночевал у них, а на другой день рано утром ушел бы в свою пустынь через горные перевалы, то не потерял бы, валяясь в постели, три недели из желания сэкономить один день. У меня же получилось по старинной пословице: поспешил — людей насмешил”.

ГЛАВА 20

Странности совместной работы — Брат-ленивец — Больной служит здоровому — Красная повязка — Наконец-то непрестанная молитва — Ночлег в охотничьем балагане — Бесовские страхования

Но вот начались весенние работы на огороде. Учитывая прошлогодние трудности с продовольствием, братья решили расширить посадочные площади. Под них нужно было валить лес, корчевать пни, убирать с площадки огромные камни, скатывая их с помощью лаг вниз по склону. На плечи брата-пчеловода легла двойная нагрузка: вместе с работой на огороде одновременно заниматься и пасекой, ежедневно подкармливать пчел сахарным сиропом, изготовлять и наращивать дополнительные рамки, а затем устанавливать их в ульи. Кроме того, он делал черенки для лопат, граблей и кирок, часто точил пилы и топоры. Но вот какое странное явление он заметил: как только ему случалось отлучиться с огорода по какому-либо делу, работа сразу же останавливалась. Все садились отдыхать до тех пор, пока он не возвращался. Каждый, вероятно, думал: “Теперь он где-нибудь отдыхает, отдохнем и мы”.

Как ни странно, ранним утром происходило нечто подобное. Если пчеловод не оставлял какое-либо начатое им дело и не шел трудиться на огород, никто и не думал выходить на общие работы, даже если тот бывал занят на пасеке до полудня. Брат-ленивец усердствовал меньше всех. Ни на кого не взирая, он раньше других садился отдыхать, говоря: “Мария же благую часть избра, яже не отымется от нея” (Лк. 10,42), и сидел без зазрения совести дольше всех, перебирая четки.

Несомненно, ревность к молитвенному деланию весьма похвальна. Но возникал законный вопрос: если бы все братья только молились, то кто бы их кормил и выполнял необходимые хозяйственные обязанности? Как известно, во все века монастырские старцы-наставники внимательно следили за своими подопечными, одергивали своевольных, наказывали ленивых и принуждали их строго соблюдать установленные монастырскими уставами порядки. Но здесь, в горах, хотя братья и жили совместными трудами, общего руководства они были лишены, а потому появилась беспрепятственная возможность проявлять своеволие.

В делах молитвенного трудничества брат-ленивец для всех был достойным примером. Обычно, ни минуты не помедлив, он всегда вовремя начнет молитвенное правило. Не проспит и часы ночного бдения. В полночь, как только прозвенит будильник, он быстро, будто по военной тревоге, подымется со своей лежанки, сделает три земных поклона, чтобы преодолеть состояние сонливости, и сразу же станет на полунощницу. Однако сей молитвенник постоянно увиливал от общих работ, возлагая их на плечи ближних, что приводило к различным искушениям.

Ленивец жил в одной келье с больным братом, который в полном смысле слова сделался его слугой и один занимался всеми житейскими делами по келье: мытьем пола, заготовкой дров, топкой железной печки и проч. “Хозяин” только читал книги или “тянул” четки. Но что самое удивительное — у него раньше всех началось внутреннее действие непрестанной молитвы, отпала и необходимость пользоваться четками. Позже других непрестанная молитва появилась у брата-пчеловода. Это долгожданное состояние, о котором все имели лишь отвлеченное понятие из прочитанных аскетических книг, теперь вдруг возвеселило каждого поочередно, воодушевив надеждой на возможность дальнейшего преуспеяния.

Для того чтобы напоминать себе о часто ускользавшей молитве, пчеловод в свое время придумал маленькую хитрость. На кисть правой руки он повязал красную тряпицу, чтобы она мелькая во время работы перед глазами, напоминала ему о необходимости возобновить утерянную молитву. Но вот пришел, наконец, долгожданный момент, и красная повязка стала уже не нужна. Самодвижная непрестанная молитва пошла легко, при любом деле, без понуждения. Не прекращалась она и во время исполнения молитвенного правила. Приходящие помыслы без труда отсекались. Однако во сне никто из братьев этой молитвы в себе не ощущал. Она останавливалась.

Наконец, закончились длившиеся более месяца огородные работы. Брату-пчеловоду захотелось увидеть: продолжается ли еще половодье на реке. Захватив топор, он спустился по горному склону к берегу. В одном месте, где река промыла глубокое русло, вдоль крутых берегов росла высокая и не слишком толстая ольха. Решив перебраться на другую сторону, он срубил два дерева. Они упали очень удачно. Получился мостик, по которому он легко переправился на противоположный берег и направился к озеру.

Еще ранней осенью на склоне ближнего отрога, пчеловод заметил незнакомую тропу, и сейчас ему захотелось выяснить, куда она ведет. Кое-где поперек тропы лежали огромные деревья-валежины, достигавшие метра в диаметре. В них были кем-то пропилены широкие проемы, чтобы можно было легко пройти, не перелезая через огромные стволы. Долго шел по тропе, пока, наконец, она не вывела его к охотничьему балагану. Построен тот был добротно. Внутри с обеих сторон были сделаны нары для ночлега, посередине место для костра и поленница нарубленных дров. Теперь стало ясно, что тропу проложили когда-то охотники-промысловики из селения, лежавшего на другой стороне хребта, от которого ответвлялся этот отрог. Путник двинулся дальше. Впереди открылась седловина, через которую тропа, извиваясь меж громадных камней, уходила на другую сторону хребта.

Чтобы определить время, пустынник взглянул на небо и понял: пора назад. Солнце уже склонилось к западу, касаясь далеких вершин с розовыми снегами. Нужно было спешить, но топор, который он держал в левой руке, мешал хвататься за ветви кустов при спуске, что сильно замедляло движение. Наступал вечер. Быстро темнело, а до кельи было еще далеко. Решил ночевать в балагане…

Подошел к нему уже в темноте, открыл дверь, сел на нары и только собрался прилечь, как вдруг вспомнил: “Охотники здесь спят только осенью и зимой, когда уже нет ни змей, ни скорпионов, ни клещей. Но сейчас ложиться на них опасно. Весной и летом скорпионы имеют самый сильный яд. Один укус может быть смертельным”. Он поднялся, нащупал в настиле две широкие отесанные жерди, положил их поперек балагана между двумя лежанками. Получилось удобное сиденье. Собрался уснуть сидя, но через час почувствовал дрожь во всем теле.

В высокогорье, в течение всего лета, как только скрывается солнце, становится так холодно, что даже в июле на ночь приходится надевать теплую одежду. На пчеловоде же была только рваная душегрейка с вытертым мехом поверх насквозь мокрой от пота рубашки.

Курящие мирские люди всегда имеют при себе спички. А монахи, хотя и живут в горах и часто сталкиваются со всевозможными, иногда катастрофическими “случайностями”, почему-то почти всегда забывают захватить их с собой. А как было бы хорошо разжечь сейчас костер и обогреться! Но, увы, снова нет спичек…

Он расстегнул воротник рубахи и стал дышать внутрь, стараясь, чтобы теплый воздух попадал на левую часть грудной клетки, туда, где сердце. Наконец, удалось немного согреться. Дрожь прекратилась. Постепенно рубаха на теле высохла.

Пчеловод уже засыпал, как вдруг сквозь сон услышал звон колокольчика, приближающийся откуда-то с горы. У самого балагана звон прекратился, послышались шаги. Кто-то остановился за дверью. Отшельник в недоумении и страхе прислушался. Вокруг — тишина. Лишь заунывные крики совы да продолжительный писк санополчков, прячущихся в зарослях рододендрона. Нащупал в темноте топор и положил рядом. Через некоторое время вновь послышался приближающийся звон колокольчика, таинственный незнакомец снова подошел к балагану. Эта диавольская шутка повторялась трижды в течение ночи. Но когда таинственные шаги приблизились к балагану в третий раз, дверь неожиданно распахнулась и с такой силой ударила о стену, что содрогнулся весь домик. Брат, находясь среди непроглядной тьмы и ничего не видя, вздрогнул от ужаса и вскочил, ухватившись за топор обеими руками. Казалось, сейчас произойдет что-то невероятное…