Гектор Манро - Хроники Кловиса

Саки (Гектор Хью Манро)

Хроники Кловиса

Саки: Биография

Саки (псевдоним Гектора Хью Манро) родился в 1870 году в Бирме, где его отец был старшим чиновником бирманской полиции. Жестокость некоторых его рассказов приписывается подавляюще строгому воспитанию в доме двух незамужних тетушек в Девоншире с возраста двух лет. Он обучался в Эксмутском колледже и в Бедфордской грамматической школе. Позднее с отцом он широко путешествовал по Европе. Г.Х. Манро вступил в бирманскую полицию, но ушел в отставку по плохому здоровью, стал журналистом, а потом писателем. Он опубликовал несколько сборников рассказов, включая «Хроники Кловиса» (1911) и «Звери и суперзвери» (1914). Он написал также два романа «Невыносимый Бассингтон» (1912) и «Когда пришел Уильям» (1913). В 1914 году, вступив рядовым в армию, он отказался комиссоваться, был направлен во Францию и убит в 1916 в чине сержанта. Солдаты в траншее услышали его последние слова: «Брось эту чертову сигарету» — после чего послышался выстрел снайпера. Его блестящие рассказы выделяются лаконичностью и черным юмором.

Эсме

— Все охотничьи истории одинаковы, — сказал Кловис, — как одинаковы все ирландские истории, и одинаковы все…

— Моя охотничья история ни капли не похожа ни на одну слышанную вами, — сказала баронесса. — Она случилась довольно давно, когда мне было двадцать три года. Тогда я еще не жила отдельно от мужа; понимаете, никто из нас не мог дать возможность другому жить отдельно. Несмотря на все пословицы, бедность больше скрепляет семью, чем разрушает ее. Но мы всегда охотились в разных стаях. Однако, это не имеет отношение к моей истории.

— Мы еще не приблизились к месту встречи охотников. Предполагаю, там была встреча охотников, — сказал Кловис.

— Конечно, встреча была, — сказала баронесса, — присутсвовала вся обычная толпа, в частности Констанция Бродл. Констанция — из тех рослых цветущих девушек, что так хорошо смотрятся в осеннем пейзаже или среди рождественских украшений в церкви. — У меня предчувствие, что должно произойти что-то ужасное, — сказала она мне, — я очень бледна.

Она была такой же бледной, как свекла в обмороке.

— Ты кажешься бледнее обычного, — сказала я, — но тебе это легко. Прежде чем до нее дошло мое замечание, мы уже уселись в седла; собаки нашли лису, залегшую в кустах дрока.

— Понятно, — сказал Кловис, — в любой истории об охоте на лис я всегда слышу о лисе в кустах дрока.

— Констанция и я умели хорошо держаться в седле, — спокойно продолжала баронесса, — и у нас не было трудностей на первом этапе, хотя началась крепкая скачка. Однако, ближе к финишу мы должно быть слишком оторвались от цепи охотников, потеряли собак и бесцельно брели куда-то в неизвестность. Это сильно меня раздражало и мое настроение понемногу начало сдавать, когда наконец, продираясь сквозь кусты изгороди, мы были обрадованы видом собак, завывающих в голос возле впадины прямо перед нами.

— Вот где они, — закричала Констанция и добавила с изумлением: «Ради бога, что они нашли?

Конечно, перед ними находилась не обычная смертная лиса. Стояло нечто, вдвое выше ростом, с короткой, уродливой головой и ненормально толстой шеей.

— Это гиена, — сказала я, — она наверное сбежала из парка лорда Пабхэма.

В этот момент загнанный зверь повернулся и посмотрел на своих преследователей, а собаки (их было всего шесть) стали полукругом и выглядели глуповато. Очевидно, они оторвались от остальной своры на след чужого запаха, и были не вполне уверены как относиться к добыче теперь, когда они они ее настигли.

Гиена приветствовала наше появление с явным облегчением и демонстрировала дружественность. Она, очевидно, привыкла к всеобщей доброте людей, а ее первый опыт общения со сворой собак оставил у нее плохое впечатление. Собаки выглядели более чем смущенными, когда их добыча с внезапной интимностью прошествовала к нам, и слабый призыв горна вдали был воспринят сворой как желанный сигнал для отбытия. Констанция, гиена и я остались одни в наступающих сумерках.

— Что нам делать? — спросила Констанция.

— Сколько у тебя вопросов, — сказала я.

— Ну, не можем же мы оставаться здесь всю ночь с гиеной, — настаивала она.

— Я не знаю, какие у тебя представления о комфорте, — ответила я, — но я не думаю оставаться здесь на всю ночь даже без гиены. Мой дом может быть и несчастен, но по крайней мере там есть горячая и холодная вода, домашние удобства и всякое другое, чего эдесь мы не найдем. Нам лучше держаться деревьев справа; кажется, дорога на Кроули проходит там.

Мы медленно поехали вдоль слабо выраженной тележной колеи, зверь радостно следовал за нами по пятам.

— Что все-таки нам делать с гиеной? — последовал неизбежный вопрос.

— Что вообще делают с гиенами? — спросила я сердито.

— Я раньше не имело дела ни с одной, — сказала Констанция.

— Что ж, я тоже. Если бы мы знали ее пол, то могли бы дать ей имя. Наверное, можно назвать ее Эсме. Подойдет в любом случае.

Было еще достаточно дневного света, чтобы различать объекты по сторонам и наш утомившийся дух получил внезапный толчок, когда мы проехали мимо маленькой полунагой девочки-цыганки, собирающей ежевику в низких кустах. Внезапное появление двух всадниц и гиены привело ее в состояние плача, да и в любом случае мы едва-ли могли собрать крохи какой-нибудь полезной географической информации из этого источника; однако, была вероятность, что где-нибудь по дороге мы увидим цыганский табор. Около мили мы ехали с надеждой, но безрезультатно.

— Удивляюсь, что делает здесь ребенок, — наконец сказала Констанция.

— Очевидно, собирает ежевику.

— Мне не нравится, как она плачет, — продолжала Констанция, — этот вой звенит у меня в ушах.

Я не стала бранить Констанцию за ужасные фантазии, на самом деле ощущение, будто тебя преследует постоянный раздражающий вой, сильно действовало на мои весьма перенапряженные нервы. Для компании я позвала Эсме, которая несколько отстала. Несколькими скачками она догнала нас и пристроилась сзади.

Воющий аккомпанемент получил объяснение. Она крепко, и как мне кажется, болезненно, сжимала в зубах ребенка.

— Милосердное небо! - завопила Констанция, — что нам теперь делать? Что нам делать?

Я совершенно уверена, что и на страшном суде Констанция будет задавать больше вопросов, чем любой из серафимов-экзаменаторов.

— Мы можем что-нибудь сделать? — слезно настаивала она, в то время как Эсме легко трусила впереди наших уставших лошадей.

Лично я сделала все, что пришло мне в голову в тот момент. Я кричала, бранила и задабривала гиену на английском, французском и на языке картежников; я делала абсурдные, ненужные взмахи своим тонким охотничьим хлыстом; я швырнула в зверя корзинку для сэндвичей; я действительно не знала, что еще можно сделать. И мы продолжали тащиться сквозь сгущающийся мрак с этой темной нескладной тварью, неуклюже бегущей впереди, под мрачную музыку детского плача, звенящего в ушах. Вдруг Эсме прыгнула в сторону особенно густых кустов, куда мы не могли за ней последовать; вой возвысился до крика, а потом сразу прекратился. Эту часть истории я всегда тороплюсь рассказывать, потому что она весьма ужасна. Когда бестия снова присоединилась к нам, отсутствовав всего несколько минут, у нее была аура печального понимания, словно она сознавала, что сделала нечто, с чем мы не согласны, однако чувствовала свою основательную правоту.

— Как ты позволяешь, чтобы эта прожорливая бестия бежала с тобой рядом? — спросила Констанция. Больше чем когда-либо она выглядела как свекла-альбинос.

— Во-первых, я не могла ничего предотвратить, — сказала я, — а, во-вторых, чем бы еще не была гиена, я сомневаюсь, что в настоящий момент она прожорлива.

Констанция содрогнулась. — Думаешь, бедное создание сильно страдало? — задала она очередной пустой вопрос.

— Признаки этого были все время, — сказала я, — с другой стороны, дитя конечно могло плакать из чистой вредности. Дети иногда так делают.

Была почти полная тьма, когда мы вдруг выехали на шоссе. Вспышка огней и рокот мотора в тот же миг пронеслись мимо нас на неприятно близком расстоянии. Секундой позже послышался глухой удар и острый визг тормозов. Машина остановилась, и когда я подъехала ближе к этому месту, я увидела молодого человека, склонившегося над темной неподвижной массой, лежащей на обочине.

— Вы убили мою Эсме, — горько воскликнула я.

— Я страшно извиняюсь, — сказал молодой человек, — я сам держу собак, и поэтому понимаю, что вы должны сейчас чувствовать. Что вы хотите в возмещение?

— Пожалуйста, похороните ее немедленно, — сказала я, — мне кажется я могу попросить вас это сделать.