Марк Твен - Почему я подал в отставку

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

МАРКА ТВЭНА

ПОЧЕМУ Я ПОДАЛЪ ВЪ ОТСТАВКУ

Вашингтонъ, 2 декабря 1867 г.

Я подалъ въ отставку! Правительство, кажется, намѣрено шествовать далѣе по тому же самому пути, пусть будетъ такъ, не одна спица въ его колесѣ безвозвратно потеряна. Я состоялъ секретаремъ при сенатской коммиссіи по Конхологіи и отказался отъ этой должности. Я не могъ не замѣтить со стороны другихъ органовъ правительства явное стремленіе воспрепятствовать мнѣ пріобрѣсти какое-либо значеніе въ совѣтѣ націи, и, такимъ образомъ, и не могъ болѣе исполнять свои обязанности, не поступившсь своимъ самолюбіемъ.

Если бы я пожелалъ разсказать въ отдѣльности о каждомъ изъ оскорбленій, нанесенныхъ мнѣ въ теченіе шести дней, пока я по дѣламъ службы находился въ непосредственныхъ сношеніяхъ съ правительствомъ, то разсказъ мой занялъ бы цѣлый томъ. Пригласивъ меня секретаремъ коммиссіи по Конхологіи, мнѣ не ассигновали даже никакого аванса, на который я бы могъ играть на билліардѣ. Но это, какъ оно ни скучно! я бы еще перетерпѣлъ, если бы только встрѣтилъ со стороны другихъ членовъ кабинета вѣжливость, которая приличествовала моей должности. Однако, этого-то и не было. Какъ только я замѣчалъ, что начальникъ какого-либо управленія вступилъ на ложный путь, я тотчасъ же бросалъ всякія дѣла, отправлялся туда и старался повернуть его на правильную дорогу, считая это своей прямой обязанностью. И хоть бы одинъ единственный разъ получилъ я за то благодарность. Съ наилучшими въ свѣтѣ побужденіями явился я къ морскому министру и сказалъ ему;

— М. г., я не могу не усмотрѣть, что адмиралъ Фарагутъ ровно ничего не дѣлаетъ, какъ только шаландается по Европѣ, точно онъ предпринялъ какую-то увеселительную прогулку. По вашему, это, можетъ быть, очень хорошо, но мнѣ это представляется въ нѣсколько иномъ свѣтѣ. Если ему тамъ больше нечего дѣлать, то пусть онъ лучше возвращается домой. Не имѣется никакого резоннаго основанія, чтобы человѣкъ, развлеченія ради, таскалъ за собою цѣлый флотъ. Это слишкомъ дорогое развлеченіе. Въ принципѣ я ничего не имѣю противъ увеселительныхъ прогулокъ для гг. флотскихъ офицеровъ, но съ тѣмъ, однако, чтобы такія прогулки преслѣдовали хоть какую-нибудь разумную цѣль и обходились дешево. Съ этой точки зрѣнія, отчего бы имъ не отправиться по-просту на какомъ-нибудь плоту, ну хоть внизъ по Миссисипи?.. Вы бы послушали, какъ онъ разсвирѣпѣлъ! Можно было подумать, что я совершилъ преступленіе. Но я все-таки продолжалъ стоять на своемъ и указалъ ему, что такая увеселительная прогулка, отличаясь дешевизною, была бы преисполнена истинно-республиканскою простотою и, несомнѣнно, безопасна. Для спокойной увеселительной прогулки не существуетъ ничего лучшаго, какъ именно плотъ.

Тогда морской министръ спросилъ меня, кто я такой. Когда я объяснилъ ему, что стою въ непосредственныхъ отношеніяхъ къ правительству, то онъ пожелалъ знать, въ какихъ именно. Я скромно объяснилъ, что, оставляя въ сторонѣ странность такого вопроса, исходящаго отъ члена того же самаго правительства, считаю долгомъ напомнить ему, что состою секретаремъ сенатской коммиссіи по Конхологіи. Въ отвѣтъ на это разразилась дѣлая буря! Онъ закончилъ тѣмъ, что предложилъ мнѣ убираться вонъ и впредь безпокоиться только о своихъ собственныхъ служебныхъ дѣлахъ. Сначала я было имѣлъ намѣреніе отколотить его, но, такъ какъ это могло бы повредить не только ему, но и другимъ лицамъ, а для меня лично не принесло бы никакой видимой пользы, то я и оставилъ его въ покоѣ.

Затѣмъ я отправился къ военному министру, который сперва не желалъ вообще меня принять и пригласилъ къ себѣ лишь послѣ того, какъ ему доложили, что я стою въ непосредственныхъ отношеніяхъ къ правительству. Приди я не по такому важному дѣлу, мнѣ, вѣроятно, и не удалось бы вовсе добраться до него. Такъ какъ онъ въ то время какъ разъ курилъ, то я попросилъ у него огня, а затѣмъ объяснилъ, что ничего не имѣю противъ утвержденія съ его стороны тѣхъ условій, которыя поставлены генераломъ Леемъ для себя и для его товарищей, но; тѣмъ не менѣе, не могу одобрить той тактики, посредствомъ которой онъ думаетъ побѣдить индѣйцевъ. По моему, онъ слишкомъ разбросался въ своихъ военныхъ дѣйствіяхъ. Было бы несравненно практичнѣе согнать, какъ можно большее число индѣйцевъ въ такое подходящее мѣстечко, гдѣ хватило бы провіанта для обѣихъ воюющихъ сторонъ, и за симъ устроить имъ тутъ поголовную рѣзню. Я объяснилъ ему, что для индѣйцевъ не существуетъ ничего болѣе доказательнаго, какъ именно поголовная рѣзня. Но если онъ не можетъ почему-либо согласиться на рѣзню, то ближайшими за ней средствами противъ индѣйца могли бы служить: мыло и просвѣщеніе. Мыло и просвѣщеніе не дѣйствуютъ, конечно, такъ внезапно, какъ рѣзня, но, по истеченіи достаточнаго періода времени, они оказываются еще болѣе губительными, — ибо полузарѣзанный индѣецъ можетъ еще кое-какъ оправиться, если же индѣйца вымыть и просвѣтить, то, рано или поздно, онъ погибнетъ навѣрняка. Эти два предмета расшатываютъ въ корнѣ его здоровье и подрываютъ основы самаго его существованія.

— М. г. — закончилъ я, — мы переживаемъ минуту когда жестокость пролитія крови стала необходимостью. Пошлите же каждому индѣйцу, опустошающему наши равнины, кусокъ мыла и азбуку, и пусть онъ умретъ!

Военный министръ спросилъ меня, состою-ли я членомъ кабинета? Я отвѣтилъ: да, конечно, и къ тому же не отъ людей служащихъ ad interim; тогда онъ спросилъ, какую же должность я занимаю, и я объяснилъ, что состою секретаремъ сенатской коммиссій по Конхологіи… Засимъ, по его приказанію, я былъ арестованъ за оскорбленіе должностного лица и лишенъ свободы въ теченіе лучшей части этого дня.

Послѣ этого я было пришелъ къ рѣшенію держаться на будущее время совсѣмъ въ сторонѣ, предоставивъ правительству шествовать далѣе самостоятельно по его рискованному пути. Но меня призывалъ долгъ, и я повиновался. Я отправился къ министру финансовъ. «Что вы желаете?» спросилъ онъ. Этотъ любезный вопросъ заставилъ меня отбросить излишнюю церемонность въ обращеніи и я откровенно отвѣтилъ: «пуншъ съ ромомъ».

Но онъ возразилъ:- Если васъ, милостивый государь, привело сюда какъ-нибудь дѣло, то потрудитесь изложить его, по возможности, въ самыхъ короткихъ словахъ.

Тогда я сказалъ, что чувствую себя весьма огорченнымъ тѣмъ, что онъ счелъ приличнымъ такъ негостепріимно перемѣнить тему нашего разговора и что подобное обращеніе представляется мнѣ нѣсколько оскорбительнымъ, но, въ виду настоящаго положенія вещей, я оставляю это обстоятельство безъ вниманія и перехожу прямо къ дѣлу. За симъ я предпринялъ серьезное и всестороннее разслѣдованіе по поводу непристойной растянутости его финансовыхъ отчетовъ. Я высказалъ мысль, что они составляются и слишкомъ длинно и непрактично, и топорно: въ нихъ нѣтъ ни описательныхъ статеекъ, ни поэзіи, ни чувства, ни героевъ, ни драматической завязки, ни картинъ, ни даже гравюръ. Въ такомъ видѣ никто не въ состояніи ихъ читать, — это ясно, какъ Божій день. Я настоятельно убѣждалъ его не компрометировать свое доброе имя подобнымъ изданіемъ. Разъ онъ надѣется достигнуть какихъ-либо результатовъ отъ своей литературной работы, то ему необходимо вносить въ свои произведенія возможно большее разнообразіе. Надо остерегаться сухого перечня всякихъ мелочей. Я разъяснилъ ему, что значительная популярность календарей зависитъ отъ помѣщаемыхъ тамъ стихотвореній, шутокъ и анекдотовъ, и что нѣсколько шутокъ и анекдотовъ, умѣло разсѣянныхъ между финансовыми извѣстіями, способствовали бы розничной продажѣ ихъ гораздо болѣе, чѣмъ всѣ «внутренніе доходы», сколько бы онъ ихъ тамъ ни настряпалъ. Я толковалъ обо всемъ этомъ въ самомъ дружескомъ тонѣ, но министръ финансовъ пришелъ почему-то въ сильнѣйшее, очевидно — болѣзненное возбужденіе. Онъ даже выразилъ мысль, что я оселъ. Онъ ругалъ меня самымъ непозволительнымъ образомъ и сказалъ, что, если я еще разъ когда-нибудь позволю себѣ вмѣшиваться въ его дѣла, то онъ выброситъ меня въ окно. Я возразилъ на это, что, разъ ко мнѣ не желаютъ относиться съ тѣмъ уваженіемъ, которое подобаетъ моему служебному положенію, то лучше же я самъ возьму шляпу и уйду; — и я дѣйствительно ушелъ. Вообще онъ велъ себя какъ новоиспеченный литераторъ. Эти люди всегда думаютъ, что, разъ имъ удалось выпустить хотя одну книжку, они уже знаютъ свое дѣло лучше всѣхъ другихъ. Эти господа не признаютъ ничьихъ указаній. Такимъ образомъ, въ теченіе всего того времени, пока я находился въ непосредственныхъ отношеніяхъ къ правительству, мнѣ не удалось провести ни одного служебнаго дѣла безъ того, что бы не наткнуться на непріятности. И, все-таки, я не дѣлалъ ничего другого, даже не пытался дѣлать что-нибудь другое, какъ только то, что считалъ несомнѣнно полезнымъ для отечества. Всѣ причиненныя мнѣ несправедливости могли бы подбить меня къ противузаконнымъ и дурнымъ поступкамъ, если бы мнѣ не представлялось очевиднымъ, что министръ внутреннихъ дѣлъ, военный министръ, министръ финансовъ и всѣ другіе мои коллеги уже въ самомъ началѣ поклялись между собою, такъ или иначе, устранить меня отъ государственнаго управленія. Въ теченіе всего періода, пока я находился въ непосредственныхъ отношеніяхъ къ правительству, я присутствовалъ только въ одномъ засѣданіи совѣта министровъ. Но съ меня довольно и одного этого засѣданія. Швейцаръ при дверяхъ «Бѣлаго дома», казалось, не былъ расположенъ даже меня впустить туда, и я получилъ возможность войти только послѣ вопроса, явились-ли уже остальные члены совѣта? Онъ отвѣтилъ, что они уже явились, и только тогда я переступилъ порогъ. Они дѣйствительно всѣ уже были въ сборѣ, но никто, однако, не предложилъ мнѣ занять мѣсто. Они всѣ глазѣли на меня, какъ будто я сюда ворвался насильно.