Уоррен Мерфи - Американское безумие

Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир

Американское безумие

К вящей славе знаменитого Дома Синанджу

Пролог

На сложенной из белого гранита колокольне дважды прозвонил большой колокол. Его вибрирующие звуки торжественно разнеслись по аудиториям солидного кирпичного здания – главного корпуса Пурблайндского[1] университета. Величественные лекционные залы с высокими окнами, увитые плюшом стены, широкие аллеи придавали Пурблайнду вид идеального американского образовательного учреждения. В завывании зимнего ветра, казалось, можно было различить звуки разудалой песни, доносящиеся из студенческого клуба.

Однако первое впечатление может оказаться обманчивым.

В Пурблайндском университете не было студенческого клуба.

В нем не было и колокола. Звуки доносились из установленных на вершине башни мощных динамиков, проигрывающих запись боя церковных колоколов в бельгийском городе Брюгге.

В Пурблайнде также не было спортивных команд.

Не было университетской газеты.

Не было университетской символики.

Пурблайндский университет был скорее исследовательским учреждением, фабрикой знаний. Причем изучали здесь только один предмет – как делать деньги. Профессора и администраторы рассматривали студентов как досадную помеху, поскольку на них приходилось тратить время и энергию, которые можно было бы с гораздо большей выгодой потратить на создание новых технологических процессов и изделий, годных для коммерческого применения. Авторское вознаграждение – вот что больше всего интересовало профессорско-преподавательский состав.

Большую часть финансовых средств университет получал от безликих корпораций или исследовательских центров: «Совет по агрохимии», «Национальный кибернетический консорциум», «Американский совет по мясу», «Исследовательский центр по молочным продуктам», «Международное общество содействия фармакологии».

За десять лет фундаментальные исследования ученых ПУ привели к созданию целого ряда широко известных потребительских товаров: «Рассчитанного На Миллион Смывов Туалетного Бачка»; «Вечной Обертки» – синтетического оберточного материала, который можно было использовать бесконечное количество раз; «Ваше Новое Лицо» – безопасный комплект для домашней пластической хирургии, основанный на использовании технологии «Вечной Обертки»; «Совершенно Белый Цыпленок» – выведенная с помощью генной инженерии новая порода кур, у которой практически отсутствовали ноги; и наконец, препарат ПГ-5, используемый как добавка для сохранения свежести пищевых продуктов, как компонент для изготовления особо стойкой наружной краски, а в высокой концентрации – как нервно-паралитический газ. Образцами достижений университетских ученых можно было свободно заполнить прилавки небольшого магазина.

Когда записанные на пленку звуки колокола растаяли в воздухе, профессора и их помощники-студенты в лабораторных халатах по одному потянулись из университетского кафетерия в холодную февральскую темноту. Несколько студентов все же задержались в теплом помещении, рассеянно глядя на свои чашки с остатками кофе. Пока они грустно размышляли над превратностями жизни в старом добром ПУ, в кафетерии появился неприятного вида лысый и худой мужчина, который тут же прошел к раздаче. У него была молочно-белая кожа, испещренная многочисленными коричневыми родинками разной величины. От тощего ученого исходил совершенно чудовищный запах – нечто среднее между запахом скунса и ароматом кошачьего дерьма.

– Гос-споди! – воскликнул один из студентов, инстинктивно зажимая ладонью нос. – Как только он сам это выдерживает?

– Пойди и спроси, – посоветовал ему второй студент, сидевший на другом конце стола.

– Как же! – ответил первый студент, укладывая в сумку свои тетради и отодвигая стул. – Если я сейчас же отсюда не выберусь – меня стошнит.

Остальные испытывали те же самые чувства.

Стараясь дышать исключительно ртом, страдальцы поспешили мимо кассы к выходу. Несчастная кассирша вынуждена была остаться на своем посту. Пока мужчина выбирал себе горячие блюда, ее лицо успело побагроветь. Работавшие на раздаче полные, среднего возраста женщины в пластиковых шапочках и перчатках поспешно удалились – при появлении «профессора Хорька» они всегда так поступали.

Это прозвище являлось вдвойне ошибочным. Во-первых, Карлос Стерновски был не профессором, а ассистентом-исследователем. Во-вторых, он работал не с Mephitis mephitis, скунсом полосатым, а с Gulo gulo, росомахой. Конечно, эти животные принадлежат к одному и тому же семейству, Mustelidae, но к совершенно разным подсемействам и видам.

На подносе из нержавеющей стали перед Стерновски стояли дымящийся гуляш из свинины, брюссельская капуста, булочка с отрубями и фруктовый салат. Однако для Стерновски все это не имело никакого запаха и почти не имело вкуса, поскольку еще в детстве вирусное заболевание лишило его обоняния. Несмотря на эту утрату, он все равно периодически испытывал голод, который утолял каждые пять или шесть часов наиболее рациональным способом, основанным на господствующей теории диетического питания – пищевой пирамиде.

Когда он принялся пересчитывать сдачу, кассирша недовольно скривилась.

«Господи, неужели ты никогда не моешься?» – было написано у нее на лице. Какое невежество! Конечно же, он моется. И ежедневно меняет лабораторный халат. Но, учитывая природу запаха, это ничего не дает и не может дать. Чтобы отошла сверхконцентрированная мускусная вытяжка, облегавшая его кожу подобно слою краски, нужно время – а так как Стерновски постоянно имел с ней дело, то этого никогда не происходило.

Кассирша взяла у него деньги, но в кассу класть не стала. Сначала она завернула деньги в герметичный пластиковый мешочек, затем положила этот мешочек еще в один, точно такой же. Когда Стерновски с подносом в руках отошел от кассы, кассирша поспешно принялась искать под стойкой что-нибудь такое, обо что можно было бы вытереть руки.

Хотя он мог в принципе сесть где угодно, Стерновски занял свое обычное место. Пережевывая и глотая мясо, он не испытывал никакого удовольствия, однако по мере заполнения желудка постепенно проходили досаждавшие Стерновски ноющие боли, и от этого ученый чувствовал облегчение. В опустевшем зале не было слышно ни звука – лишь дешевые металлические нож и вилка со звоном ударялись о толстую тарелку грубого фаянса. Покончив с фруктовым салатом, Стерновски вытер губы бумажной салфеткой. Когда он огляделся по сторонам, в кафетерии уже никого не было. Пока Стерновски смотрел в другую сторону, кассирша незаметно ускользнула. Это его не удивило. Стерновски уже привык, что его избегают. За те полтора года, что он работал в Пурблайнде, он ежедневно испытывал на себе всеобщее презрение.

До истечения срока контракта с биохимическим факультетом оставалось еще шесть месяцев. В соответствии с этим восьмистраничным документом университет за шестнадцать тысяч пятьсот долларов в год получал право на все, что рождалось в голове Стерновски.

С первых же дней работы научный руководитель начал всячески ему мешать, пытаясь заставить Стерновски отказаться от выбранного им направления исследований и заняться чем-то более «перспективным». Больше года Стерновски в полном одиночестве плыл против течения, пока не достиг первых успехов. Однако, несмотря на достигнутые результаты, биохимический факультет наотрез отказался финансировать затраты на проведение серии опытов над приматами. Для Стерновски это было равнозначно катастрофе.

В конце концов ему пришлось из собственного кармана заплатить за Арнольда, карликового шимпанзе, и его перевозку. На это Стерновски потратил остатки полученного им небольшого наследства и опустошил все свои кредитные карточки. Когда исследования приматов стали приносить плоды, обозленный ученый скрыл достигнутые результаты от своего научного руководителя. Он знал, что если на нынешней, завершающей стадии факультет заинтересуется его исследованиями, ПУ присвоит себе его открытие. Этот Фома неверующий – его научный руководитель – получит Нобелевскую премию, а университет примется жадно сосать авторское вознаграждение, которое со временем может составить миллиарды долларов. А Стерновски за все свои усилия по окончании контракта окажется на улице, и ему даже «спасибо» не скажут. Или окажется даже раньше, если они смогут доказать, что он присвоил хотя бы одну ржавую скрепку.

Стерновски со звоном отодвинул свой поднос и выбросил бумажную салфетку в мусорную корзину.

Это его последний обед в старом добром ПУ.

Ледяной ветер до костей пробирал возвращавшегося в свою лабораторию биохимика. По обе стороны дороги из вентиляционных решеток к небу поднимались столбы пара, напоминавшие гейзеры в Йеллоустонском заповеднике. Под лужайками и кирпичными дорожками находился подземный муравейник, где располагались ведущие университетские лаборатории.