Марина Воронина - У смерти женское лицо Страница 10

Катя выпустила ее руку, сразу же вскочив. Она никак не могла вникнуть в смысл странной перемены, которая произошла с ее сокамерницей. «Наркотики? Очень может быть, — решила Катя. — Уж очень быстро она превратилась из дружелюбной болтушки в вопящее животное».

Коновалова тоже вскочила, не переставая орать, и широко взмахнула рукой. Зажатое в ней тусклое лезвие чиркнуло по Катиной сорочке. Катя отскочила назад и едва не свалилась, налетев на скамью. Лезвие снова рассекло воздух — неумело, неловко.

Катя легко уклонилась и с облегчением поняла, что то, что она поначалу приняла за нож, было просто пилочкой для ногтей.

За дверью послышалась ругань, лязгнул отпираемый засов, и в камеру ворвался лейтенант. Не обращая на него ни малейшего внимания, Елизавета Петровна снова бросилась в атаку и вцепилась в Катю, как клещ. Катя вяло отбивалась, ошеломленная увиденным: перед тем, как прыгнуть на нее в последний раз, Лизка Коновалова заговорщицки подмигнула.

— А ну, прекратить, сучье племя! — взревел лейтенант. — Коновалова, мать твою, я кому сказал!

— Убью паскуду! — выла Лизка, некрасиво распустив ярко накрашенный рот и норовя ухватить зубами Катино ухо. Лейтенант, поняв, видимо, что уговорами тут ничего не добьешься, ухватил Лизку за шиворот и резко рванул на себя. Прошитая блестками блузка затрещала, по полу со стуком запрыгал фальшивый жемчуг, Лизка взвизгнула в последний раз и, неожиданно легко выпустив Катю, вцепилась ногтями в лицо милиционера. Лейтенант оторвал ее от себя, как бешеную кошку, но тут острое костлявое колено Коноваловой вонзилось в его промежность, он охнул и присел, на глазах теряя интерес к происходящему. Одна рука его схватилась за травмированное место, а другая, отшвырнув Лизку в угол, как ворох ненужного тряпья, зашарила по кобуре, нащупывая застежку, и тогда Катя подошла к нему сбоку, сложила руки в замок, медленно, как во сне, подняла их над головой и обрушила на затылок лейтенанта, зашипев от боли, когда металл наручников впился в запястья.

Лейтенант обернулся, и Катя успела заметить в его взгляде удивление — теперь его глаза больше не казались пыльными камешками. Она ударила сложенными в замок руками еще раз — прямо по этим глазам, по переносице, вложив в удар весь свой небольшой вес, но лейтенант, пьяно отшатнувшись, все же устоял на ногах и снова начав хвататься за кобуру. Выбравшаяся из угла Лизка молча и совершенно бесшумно, сложившись колобком, нырнула ему сзади под колени, и Катя, стиснув зубы, протаранила лейтенанта плечом.

Он зашатался, размахивая руками в бесполезной попытке сохранить равновесие, и, перелетев через Лизку, рухнул на спину, с громким стуком ударившись затылком о плиточный пол. Глаза его закатились под лоб, показав синеватые белки, что выглядело бы комично, если бы не было так жутко, и затих, потеряв сознание.

— Вот блин, — сказала Лизка, вставая и пытаясь оправить на себе разорванную блузку. — Слушай, мы его не замочили?

Она присела над лейтенантом, нащупывая у него под подбородком пульс. Катя метнулась к двери и выглянула наружу. Дежурка была пуста, только бормотала и хрипела на столе портативная рация.

— Живой, — сказала Лизка. — Давай линять отсюда, покуда он спит.

— Найди ключи от наручников, — приказала Катя. Она не собиралась командовать и сама вздрогнула, услышав в своем голосе железные приказные нотки, но ее сокамерница повиновалась с такой готовностью, словно Катино главенство подразумевалось само собой.

Маленький трубчатый ключ обнаружился в большой связке, прикрепленной к поясу лейтенанта с помощью кожаного ремешка. Неумело орудуя им, Лизка открыла сначала правый наручник, а затем и левый. Катя растерла запястья, на которых остались красные ссадины, а потом, с помощью Лизки перевернув лейтенанта на живот и заведя руки ему за спину, защелкнула браслеты на нем. Поколебавшись всего секунду, она расстегнула кобуру и вынула из нее пистолет вместе с запасной обоймой.

— Блин, — сказала Лизка Коновалова. — Ну и крута ты, мать.

— Чья бы корова мычала, — ответила Катя. — Сама же все и затеяла. Могла бы, кстати, предупредить.

— А я и предупредила, — сказала Лизка. — Я же сказала: не обижайся. А ты меня — мордой в пол.

Она вдруг расхохоталась, обессиленно опустившись прямо на лейтенанта.

— Ну и рожа у тебя была, — давясь смехом, сказала она. — Я уж думала, ты сейчас заплачешь.

— Как же, жди, — невольно усмехнувшись, сказала Катя. — Ладно, ты идешь или остаешься?

— Как же, жди, — передразнила ее Лизка, поспешно вставая с лейтенанта и устремляясь к дверям.

Катя тщательно заперла камеру снаружи и, отыскав в дежурке свою сумку, бросила туда пистолет и обойму. Лизка тем временем открыла сейф, выгребла оттуда свой ридикюль и, найдя на столе протокол о собственном задержании, порвала его в клочья.

— Ходу, подруга, — сказала она, и Катя, кивнув в знак согласия, двинулась к выходу.

По дороге они на минутку зашли в женский туалет, чтобы привести себя в порядок. Заодно, воспользовавшись случаем, Катя бросила изъятые у лейтенанта ключи в отверстие унитаза. «Здравствуй, родина», — в который уже раз за сегодняшний день подумала она, спуская в унитазе воду.

Вода, заклокотав, ринулась вниз из фаянсового бачка.

Когда бурный поток иссяк, Катя заглянула в унитаз.

Ключи исчезли.

Глава 4

— Слушай, дай еще сигаретку, если не жалко, — сказала Лизка Коновалова, озабоченно ощупывая разорванный ворот блузки. — Я как раз собиралась купить, да не успела.

Катя молча вынула пачку из кармана, угостила Лизку и закурила сама. Таксист неодобрительно покосился на них через плечо и демонстративно опустил пониже оконное стекло. Впрочем, говорить он ничего не стал, и его пассажирок это вполне устроило. Они молча курили, разглядывая проносившийся мимо пейзаж, уже окрасившийся в медно-красные цвета заката. Им было о чем поговорить, но присутствие таксиста не располагало к откровенности. Между затяжками Катя внимательно изучала свою попутчицу, пытаясь понять, что заставило ее пойти на такое безумное с точки зрения обычного человека дело, как нападение на офицера милиции и побег из каталажки. Если ее задержали за то, что она пыталась снять клиента в аэропорту, то ничего серьезного, насколько могла судить Катя, ей не угрожало. Кроме того, они вовсе не были близкими подругами, они не были даже знакомы. Катю так и подмывало спросить у Лизки, на кого та работает, и она собиралась задать ей этот вопрос, как только они выйдут из машины. Так или иначе, в данный момент она была жива и свободна, и она собиралась как можно дольше оставаться в этом состоянии, что бы ни задумала в ее отношении ее странноватая знакомая.

Перехватив Катин взгляд, Лизка показала ей язык и отвернулась к окну. Катя невольно улыбнулась и раздавила окурок в пепельнице. Впереди вставали рыжие от закатного солнца пластины микрорайонов. Низкое солнце отражалось в тысячах окон, дробилось в них, и казалось, что весь город объят пламенем. Катю охватило давно не испытанное щемящее чувство — снова был закат, как и тогда, когда она уезжала из прошлой жизни по раскисшей от осенних дождей проселочной дороге. То бегство не принесло ей ничего, кроме нескольких лет передышки. Было ли это передышкой? Теперь, сидя на заднем сиденье старенькой тарахтящей «Волги», въезжавшей в пригород Москвы, Катя склонна была считать, что передышки не получилось. Пожалуй, она только еще больше устала.

Она чувствовала себя постаревшей, но это чувство быстро проходило. Окраина Москвы вырастала впереди, раздаваясь ввысь и вширь, наваливалась, охватывала, усталость проходила, отпадая кусками, как окалина, и Катя испытывала при этом очищающую боль: жизнь снова подхватила ее на спину и понеслась вскачь, не разбирая дороги.

«Замочат тебя, Скворцова», — сказала она себе, но испуга не было, был только азарт, немного пьянящее ощущение свободного падения.

— Куда едем? — спросил таксист.

— На Белорусский, — ответила Лизка, старательно поправляя макияж, с точки зрения Кати больше напоминавший боевую раскраску североамериканского индейца.

Вокруг уже кипела Москва. Катю поразила будничность собственных ощущений. Там, за океаном, чего греха таить, ей порой казалось, что, вернувшись каким-нибудь волшебным образом в Москву, она первым делом опустится на колени и поцелует тротуар. Теперь же такого желания у нее почему-то не возникало — может быть, потому, что в ее возвращении не было ничего волшебного.

Словно угадав ее мысли, Лизка Коновалова, или Елизавета Петровна, если угодно, с треском захлопнула пудреницу и поинтересовалась:

— Ну, и как тебе Москва?

— Москва, — пожав плечами, ответила Катя.

— Издалека, что ли? — обернувшись, спросил таксист.

— Из Америки, — все так же безразлично ответила Катя.

— Ну, и как там Америка? — живо заинтересовался таксист.