Фредерик Дар - Голосуйте за Берюрье! Страница 10

Я поглаживаю мочку уха.

– Можно было бы его закопать, например, завтра часов в одиннадцать, – говорю я.

Я уверен, что весь город и его окрестности будут на похоронах. Понимаете, это зрелище, которое нельзя пропустить!

– Хорошо, господин комиссар.

В этот момент знаменитый Берюрье совершает не оставшееся незамеченным вторжение, поскольку является фигурой весьма заметной. Его подтяжка, плохо закрепленная английской булавкой, часто используемой кормилицами (в данном случае кормилица явно без молока), болтается у него за спиной. Поскольку на ней красуется еще и обезьяний хвост, представляете, какой это производит эффект! Галстук у него отхвачен у самого узла, а верхушка шляпы вырезана словно крышка консервной банки и держится на тоненьком лоскутке.

– Что с тобой случилось, Толстый? – спрашиваю я. – Кто-то хотел тебе сделать трепанацию?

Он ругается по-черному и матерится как сапожник.

– Не напоминай мне об этом! Эти мальцы, где ты меня оставил, сущие отродья хреисподней!

– Преисподней, – поправляю я, поскольку всегда забочусь о правильности речи.

– Почему ты меня бросил в том салоне? – возмущается он.

– Потому что ты там уснул, линялая синяя тряпка. И я тебя просто-напросто забыл.

– Чудесно! – недовольно ворчит Мамонт.

– А тебе что, никогда не случалось забывать свою собаку у молочника?

Он пожимает плечами и рассказывает о своих злоключениях.

– Представь себе, что эти сорванцы вдовы вырвали меня из объятий Морфлея18. Ох и чертенята! Они играли в индейцев! И это в тот день, когда их папа стал покойником! А ты еще говоришь о маленьких чувствительных душах! Им остается один шаг до убийства мамочки!

– Нужно прощать детям, Толстяк: они всего лишь дети!

Но Берю не расположен к снисходительности.

– Такие дети, как эти... Хоть я не злой человек, но я бы многое отдал, чтобы взять их за ноги и размозжить их головы о стену! Посмотри на мою шляпу! Шляпа, за которую я заплатил в 1948 году целое состояние! И это еще не все: у меня был шелковый галстук. Дьяволы, говорю тебе!

– Вдова не извинилась?

– Дудки! Она разговаривала по телефону, когда я покинул салон, после того как надавал затрещин ее ублюдкам.

Он теребит огрызок своего галстука.

– Кстати, она разговаривала с мужчиной. И знаешь, что она ему говорила?

Он откашливается.

– Она ему говорила: «Да, это я ему рассказала о тебе, это было необходимо, иначе это сделала бы горничная».

Я подскакиваю.

– Неужели, Толстый?

– Слово в слово! Потом она заметила меня и от неожиданности подпрыгнула. И поспешно добавила в трубку: «Я вам перезвоню позже!» Понял? До того, как она меня увидела, она обращалась на «ты» к своему собеседнику. А в моем присутствии быстро перешла на «вы».

– Это интересно, мой Толстяк. А тебе, что она тебе сказала?

– Она спросила у меня, как это произошло, что я еще до сих пор нахожусь в ее доме. Я ответил, что заснул. Тогда она побледнела. Прежде чем уйти, я позволил себе вольность: закатил пару пощечин ее детям. Старуха, выходившая из комнаты, налетела на меня, словно я скот. Она хотела меня поцарапать, эта мегера. Ее успокоила дочь. Мне бы не хотелось возвращаться к этой гурии!

Он скребет шею и заявляет:

– Я отправляюсь пропустить стаканчик, и кто любит меня, следуйте за мной.

– Это ты сейчас последуешь кое за кем.

– Ты думаешь?

– Да.

Я царапаю на бумажке имя и адрес Беколомба и протягиваю ее Берю. Я могу ошибиться, но готов поставить охотничий рог против евстахиевой трубы, что бедная безутешная вдова звонила продавцу аптечно-хозяйственных товаров. Неужели этот торговец является хахалем мадам? С его рожей, напоминающей аварию на перекрестке, – это не подарок. Но женщины так капризны! Встречаются красавицы, которые отдаются таким страшилищам, которых было бы стыдно предложить даже обезьяне!

Этим стоит заняться!

Толстяк уходит. Прежде чем пересечь порог, он оборачивается и спрашивает, показывая на свой огрызок галстука:

– Ты думаешь, мне можно ходить в таком виде?

– Купи себе другой, Толстый, и запиши на служебные расходы, поскольку в определенном смысле ты потерпел убытки при выполнении задания.

К нему возвращается улыбка.

– Я куплю синий галстук в красный горошек. Считаю, что это элегантно. Для меня это не просто так, туалет для меня – не последнее дело. Мне следовало бы жить в эпоху маркизы де Помпаду19. Мужчины в то время одевались клево: белые чулки, шелковые штаны для гольфа, кружевные бажо20 и накрахмаленные манжеты. Не говоря уже о жилетах и сюртуках с отворотами. Можете вы мне сказать, почему мужчины в наше время одеваются так печально?

Никто не может, поэтому он уходит, бросив мне:

– Я там заприметил классный ресторанчик, где можно поесть в полдень. Называется это «Большой Педок»21, должно быть, его хозяин – голубой, но меню мне показалось пристойным.

Уф! Наконец он уходит. Его обезьяний хвост бьет его по икрам ног, донышко шляпы поднято как створка устрицы, выставленной на солнце.

– Ну и феномен ваш помощник, господин комиссар, – осмеливается заметить один из штатных полицейских участка.

– Берю? Это радость детей, спокойствие родителей и один из лучших представителей полиции! – слагаю я ему панегирик. – Без Берю мир стал бы серым, как День всех святых!

Я нацарапываю еще одну заметку на своих листах. Она касается гражданина Беколомба. Мое воображение совершает бег с препятствиями. А что если это сделал любовник мадам Монфеаль? А вдруг они оба решили прикончить мужа? А что, если...

Я резко торможу. Если я позволю вовлечь себя в одолевающую меня игру воображения, моя голова станет такой же большой, как тыква, превратившаяся по велению феи в карету для Золушки.

Мое воображение также подчиняется волшебной палочке. Подхватываешь обрывок фразы, случайно уловленной сонным и взбешенным Берю, и воображение трансформирует его в многосерийную историю!

Вот каков я!

Глава VIII

Ресторан, который Берю назвал «Большой Педок», на самом деле называется «Королева Педок». Надеюсь, вы сообразили, что к чему, и внесли в свои суждения соответствующую поправку. Я прекрасно осведомлен о вашем уме, вашей эрудиции и вашей находчивости, чтобы в них сомневаться более полутораста лет! Это изысканная харчевня. В тринадцать часов по французскому времени я занимаю здесь место, а в тринадцать двадцать ко мне присоединяется ликующий Тучный, в голубом галстуке в красный горошек и в шляпе, скрепленной вверху булавками.

– Ты похож на Людовика XI, – говорю я, – Только упитанней.

– Почему ты так считаешь?

– Из-за твоей шляпы с булавками. Ты мог бы купить другую. Ты бесчестишь сейчас полицию.

– Полицию, – отвечает он, – с... я хотел на нее.

И он садится напротив меня.

– Ты не только на полицию с..., но ты мог нас... и на свои подтяжки, грязный мусорщик.

Он вскакивает, ощупывает задницу и обнаруживает на ней подтяжки.

– Так вот почему прохожие оглядывались на меня все время!

– Именно поэтому, – говорю я и протягиваю ему меню. – У тебя есть новости и, наверное, стоящие?

– Да, месье.

– И чего ты ждешь, чтобы предложить мне хороший товар?

– Жду, пока ты закомпостируешь22 мое меню.

И, обращаясь к неподвижному официанту, который ждет наших распоряжений, он командует:

– Принесите мне колбаску на шампуре, сосиску...

Он умолкает и обеспокоено спрашивает вполголоса:

– А они не припахивают, ваши сосиски?

– Господин шутит! – возмущается официант,

– Жаль, – вздыхает Берю. – Сосиски – это все равно что дичь, они должны припахивать. Я все же попробую! Затем вы подадите мне тушеную говядину, грибы с чесноком (и чтоб побольше чеснока), сыр и слегка поджаренный омлет.

Я заказываю более человеческое меню, и разносчик съедобных блюд удаляется.

– Слушай, приятель, – атакует меня Мамонт, – это божье благословение, что я заснул у мадам Монфеаль и подслушал ее телефонный разговор. Представь, что после ухода из магазина Беколомб отправился в церковь.

– Ax вот как?

– Я думал, что он пошел помолиться, но на самом деле он встречался со вдовой.

– Не может быть!

– Честное слово! И в таком темном уголочке, что ты смог бы там проявлять пленку. Там не было ни души. Ни души! Кроме меня, естественно! Какое-то время они говорили шепотом, потом брызнули в разные стороны. Согласно твоим распоряжениям, я продолжил слежку за малым. Он отправился в ресторан с фиксированным меню, в котором в этот самый момент, когда мы с тобой говорим, потчует себя жалкой порцией скверно приготовленного блюда,

Я хлопаю его по плечу:

– Хорошую работу проделал, Толстый!

Он подмигивает мне:

– Раз ты мною доволен, может, отдашь мне фотографию?

Я достаю снимок из бумажника и протягиваю ему. Он смотрит на него и смеется, собираясь разорвать его, но неожиданно передумывает.

– Прежде чем его уничтожить, покажу-ка я его Пино, – говорит он, засовывая снимок в свой карман, напоминающий скорее мусорную корзину.