Сердце волка - Андрей Михайлович Дышев Страница 10

– Ты очень взволнована. Выпей мятного ликера и полежи.

– Да, я взволнована, – ответила она, отстраняя мою руку. – Я давно уже взволнована, и мне вряд ли поможет мятный ликер.

– А что тебе поможет?

Она не ответила, села в то же кресло, где несколько минут назад сидела Марина. Мне легче было вести с Анной разговор стоя, и я лишь прислонился спиной к оконной раме, скрестив на груди руки.

– Что с тобой, Анна?

Она не раздумывала над ответом, она давно была готова высказать мне все, что наболело.

– Мне все надоело, Кирилл.

– Что – все?

– Все это, – и она кивнула на потолок, на стены, потом ее взгляд остановился на засохшем букете роз, стоящем на подоконнике у вазе.

– Я не понимаю, – почти честно сказал я.

Анна смотрела сквозь разноцветные прямоугольники витража в свои чувства.

– Я еще молода, – делая большие интервалы между словами, произнесла она. – Но мне кажется, что все лучшее осталось позади, и что в моей жизни уже ничего, кроме этого кафе, сонных посетителей, кидающих купюры на прилавок, и этих каменных стен уже не будет.

– Но это не самое худшее в жизни – деньги на прилавке, – возразил я, уже приблизительно понимая, о чем хочет сказать Анна.

Она не обратила внимания на мои слова.

– Ты помнишь, как мы с тобой ходили по плантациям коки в Приамазонии, как уносили ноги из офиса наркобарона? Ты помнишь, как мы тонули на яхте и дрались с бандой на Диком острове?

– Помню, Анюта, помню.

– Тогда мы рисковали жизнью, но в этом был свой смысл, мы посвящали себя большому и важному делу. А теперь… – Анна вдруг сменила торжественный и пафосный тон и очень конкретно, как капризная девочка, сказала: – Мне скучно! Я не хочу работать продавщицей! Жизнь проходит, а за этими стенами я ее не вижу!

– Но ты же сама мечтала о такой жизни! – ответил я, стараясь говорить как можно более ласково. – Ты хотела, чтобы я оставил частный сыск, чтобы у нас был свой дом, чтобы были…

Я прикусил себя за язык. Упоминание о детях плетью хлестало по душе Анны. После ранения в банке Милосердова она не могла иметь детей. Анна догадалась, какое слово повисло у меня на языке, и нервно дернула головой.

– Эта сладкая действительность оказалась не такой, какой я себе ее представляла, – глухим голосом произнесла она, опустив глаза. – Я ошиблась. Мы ошиблись, – тотчас поправила Анна. – Мы скоро оплывем жиром и перестанем чувствовать чужую боль. Мы уже не реагируем, когда в собственной гостинице кто-то вверх дном переворачивает номера! Мы забыли, когда последний раз совершали сильные поступки, когда чувствовали жизнь так, как приговоренный к смерти чувствует ее за день до казни. Я не могу так больше!

Это настроение, подумал я, глядя на родное лицо Анны. Это всего лишь переутомление, это следствие изнуряющей жары. Начало лета в этом году необычно жаркое. Ей надо на неделю съездить в Москву, к дождям и прохладным березовым рощам.

– И что ты хочешь? – спросил я.

– Чтобы ты снова стал таким, каким я узнала и полюбила тебя.

– Но дважды в одну реку не войдешь, – осторожно возразил я, подошел к Анне, присел возле ее ног и взял прохладные ладони, словно девушка пришла с улицы, где было морозно. – Нельзя вечно оставаться неизменным. Я ведь живой человек, а не восковая фигура.

– Нет! – Анна резко выдернула ладони из моих рук. – Сейчас ты как раз больше похож на восковую фигуру, чем на мужчину!

Кажется, она сама почувствовала, что переступила грань дозволенного, но не отступила, не извинилась, а лишь упрямо поджала губы, нахмурилась и откинулась на спинку.

Я встал. Злость заклокотала во мне, словно от одного поворота ключа запустился хорошо отрегулированный двигатель. Я мысленно сосчитал до десяти – это всегда помогало мне в подобные минуты удержать себя от резких слов и движений.

– Если тебе мало острых ощущений, – медленно сказал я, – то можешь попрыгать со скалы в море. А если я не устраиваю тебя, как мужчина, то можешь купить…

– Ну все, хватит! – перебила меня Анна. – Не то мы сейчас наговорим друг другу столько, что вовек из души не вычистишь… Почему ты отказал Марине? Она рассказала тебе, что Валерий Петрович – ее отчим, и ему уже несколько месяцев кто-то угрожает?

Рассказать ей о том, что произошло утром или нет? – думал я. Господи, что с нами случилось? Раз я задумался об этом, значит, уже не доверяю Анне, как прежде. Значит, боюсь доверить ей свои тайны.

– Ты все забыла?! – спросил я. – У тебя все из головы вылетело?! И ты уже не помнишь, что сама умоляла меня прекратить соваться в криминальное болото? Я дал тебе слово, что ставлю точку, и я его держу! Но ты начинаешь беситься от скуки, и никак не можешь понять, почему я отказал Марине!

– Не ори, – попросила Анна. – Ты меня убедил, что останешься верен своему слову, даже если рядом с тобой буду погибать я.

– Только не надо выжимать из меня слезу.

Если бы ты знала, что случилось утром, думал я, рассматривая красивые глаза Анны, то поняла бы сразу, что кто-то пытается меня запугать, заткнуть рот и навязать свои правила игры. Тот, кто испортил акваланги, был уверен, что я сделаю все возможное, чтобы милиция не узнала о шмоне в номере Курахова. А потому все надо делать вопреки. Пусть Курахов пишет заявление. Так будет лучше.

– Анна, тебе не надоело играть в Шерлока Холмса? Кажется, мы давали друг другу слово, что больше не будем заниматься криминалом.

– Не надо прикрывать трусость верностью собственному слову.

– Ну, раз ты такая смелая, так сама и разбирайся с профессором и его набожной падчерицей!

– Так я и сделаю, можешь не волноваться.

– Валяй, валяй! Только поторопись, а то профессор приведет сюда целое отделение.

– Чао, милый! – Анна поднялась с кресла. – Сиди здесь и обслуживай клиентов. Главное, всегда оставайся верным