Леонид Влодавец - Змеиный клубок Страница 100

— А как же то, что было собрано? — поинтересовалась Митрохина. — Уничтожите?

— Зачем? Не пригодится сегодня — пригодится завтра, не пригодится завтра — понадобится послезавтра. Я постараюсь найти такое местечко, чтоб никто не добрался. А вам, мне кажется, можно будет вернуться домой. Убивать вас не станут…

— Только запрут в психушку… — саркастически усмехнулась Митрохина. — Вы сами не бывали в таких заведениях?

— Можно договориться по-хорошему. Вы ведь сами, по-моему, не очень хорошо понимаете, какие перед собой ставите цели. Может, я и не прав, но сейчас вы просто выполняете поручение Чугаева. Мне он неизвестен. Я не знаю, кто за ним стоит. Вы знаете? Тоже нет. Вроде бы боретесь за предотвращение государственного преступления, а при этом, может быть, помогаете другой группе преступников… В принципе вы допускаете это?

— Сейчас все, что угодно, можно допустить, — вздохнула Митрохина, не чувствуя, что совсем уж несогласна с Альбертом Анатольевичем. — Но ведь неприятно будет, если вдруг среди России произойдет что-то вроде Чечни.

— А вы не боитесь, что, наоборот, подтолкнете такое развитие событий? Я, конечно, не видел всех кассет, не знаю, насколько убедительные доказательства собрал Чугаев, но чувствую, что среди всех обвинений самое страшное — сепаратизм. Так вот. Вы можете задуматься над тем, а зачем, собственно, Пантюхову такой сумасшедший, безнадежный ход? Он же не идиот, прекрасно понимает, чем закончится попытка стать удельным князем или президентом самодельной республики. Тем более что он и сейчас у вас практически полновластен. Ему только Центр страшен. Вдруг здесь, в Москве, что-то поменяется, слетит с должности или преставится кто-нибудь из тех, кто Пантюхову «друг, товарищ и брат», начнется какая-нибудь заварушка а-ля 1991 или 1993, Президентом кого-то не того выберут… Вот тут-то, когда все затрещит, когда Центр ослабеет, Пантюхов и вспомнит, что, мол, независимость и суверенитет княжества, располагавшегося на территории вашей нынешней области, были насильственно попраны московскими войсками Ивана III в конце XV века… И тот же профессор Серебровский, которого мы видели на кассете, убедительно докажет, будто это подорвало самобытное развитие областного народа, привело его к деградации и так далее.

— Вы сами это придумали?

— Это элементарный анализ. Кому охота терять власть? Пока его не трогают, смотрят на все сквозь пальцы, Пантюхов никаких резких движений делать не станет. Зачем? У него есть сильные друзья, всегда можно, если необходимо, договориться по-хорошему…

— Договориться по-хорошему? — хмыкнула Митрохина. — Вы что-то часто это повторяете…

— А как же! Весь мир, все человечество держатся на договорах, на компромиссах, на взаимной выгоде. Вообще цивилизация — это та ступень отношений, на которой люди начинают понимать, что договариваться выгоднее, чем враждовать.

— Может быть. Только вот я сильно сомневаюсь, что Пантюхов будет согласен вести со мной переговоры. Уж очень много у него силы против меня. Согласитесь, он и убить меня сможет, если захочет, и в тюрьму посадить, и в психбольницу упрятать.

— В принципе — верно. Но не забывайте: это ведь все больших расходов потребует. Пантюхов, по моим скромным прикидкам, здесь, в России, большим капиталом не располагает. Ваш супруг, Сергей Николаевич, немалые суммы пропустил через свой банк, которые позже через другие банки-посредники ушли на Запад. И там лежат по сей день. И трогать их для внутрироссийских нужд Георгий Петрович не станет. А в России у него не больше пятисот-шестисот тысяч долларов, да и те по большей части не в нале. Конечно, если очень припечет, допустим, если я все же попробую начать раскрутку собранного компромата, то он не пожалеет всю эту сумму извести, лишь бы все, кому надо, замолчали, а все, кому надо, сказали бы то, что ему нужно. Но если он будет знать, что можно добиться точно того же, затратив на порядок меньше, то не откажется сэкономить…

— Значит, нужно его поставить перед выбором? — Галине что-то не верилось. — Но неужели вы думаете, что он будет со мной беседовать и торговаться?

— А почему с вами? Я бы мог взять на себя посредничество. Зная, что у меня на него имеется, он серьезно отнесется к этому делу.

— Так… — произнесла Митрохина. — Раз посредничество — значит, комиссионные. Но у меня, извините, ничего нет, кроме старой Сережиной квартиры и учительской зарплаты, которую еще выбить надо, если меня, пока я бегаю, не уволили за прогулы. Или по профнепригодности как душевнобольную.

— А вот тут, извините, вы не правы. Вы же не были разведены с Митрохиным на момент его смерти, верно? Формально ваш брак являлся действующим. У вас есть права на детей, вас в судебном порядке их не лишали. И на состояние Митрохина у вас есть права, а оно, по моим скромным прикидкам, исчисляется примерно двумя миллионами долларов. Я вам найду отличного адвоката, хотя дело и так почти стопроцентно выигрышное. Тем более что Ольга Пантюхова, несостоявшаяся Коровина, из этой игры уже выбыла.

— Значит, вы рассчитываете на кое-какой процент?

— Просто предлагаю вам взаимовыгодное сотрудничество. Вы обеспечиваете себе очень неплохой уровень жизни, воссоединяетесь с детьми. Если захотите работать в области, сможете преподавать в школе, где учатся дети областного руководства и бизнесменов. Там учителя зарабатывают до пятисот баксов в месяц, работают с классами по десять учеников и ездят в отпуска на Кипр и Канары. Ваши мальчики там изучат три языка и смогут поступать хоть в Гарвард, хоть в Сорбонну. А можете и вообще ни черта не делать, если сумеете добраться до тех денег, которые Митрохин укрыл в Европе. Правда, самостоятельно до них добраться вы не сумеете, но я бы мог помочь. Правда, тут нужно делиться и с Пантюховым, но я думаю, что он не будет слишком жадным.

— С ума сойти… — пробормотала Галина, и у нее аж очки запотели. — Неужели все так просто?

— Нет, конечно, не просто. Поэтому я вам и предлагаю сотрудничество.

— Извините за нескромный вопрос, — съехидничала Митрохина, — а замуж мне за вас случайно не придется выходить? В счет услуг, так сказать? Чтоб уж не мелочиться в рассрочку?

— Нет, — усмехнулся Альберт Анатольевич, — я обожаю жену, у меня два великолепных хлопца-близнеца по двадцать восемь лет от роду и прелестная мартышка лет пятнадцати. Но вот на Алексея Коровина я бы вам посоветовал обратить внимание. Он ведь теперь тоже свободен…

Галина помнила Леху в качестве испитого, небритого и неумытого гражданина в потертой и местами порванной одежде. За этого бомжа и алкаша выходить замуж? Впрочем, о миллионах, которые достались Лехе, она тоже помнила. Это еще вопрос, возьмет ли… Правда, эти несерьезные мысли Митрохина погнала прочь. Ей было известно из классической русской литературы, что моральнее жениться по любви, а не по расчету. Но тут в ее сознании произошел неожиданный перелом. Она в течение нескольких минут вспомнила всю историю своего знакомства с Лехой, начиная с утреннего чаепития на кухне, когда он появился у нее в квартире с простреленным листочком из паспорта Сергея Митрохина и схемкой подхода к заброшенному бункеру, где нашли свой конец фашистские диверсанты. Он ведь спас ее от Мосла и Лопаты. И вообще вел себя по-рыцарски. Нет, если его удалось отмыть и приодеть, он, может быть, и стал похож на человека… Митрохин, конечно, был помоложе, посимпатичней, но и Галина, когда за него выходила, не была такой мымрой, как сейчас. Надо быть реалисткой. Лучшей партии ей, конечно, не придумать. Если б еще знать, что Леха остановится на стадии умеренного пьянства и не перейдет в категорию хронических алкоголиков… Но такой гарантии даже бывший Госстрах не давал.

— Нужен он мне, ваш Коровин, — сказала Митрохина как можно равнодушнее, хотя и смущенно.

— Не плюйте в колодец — напиться придется! — усмехнулся Альберт Анатольевич. — Возможно, это окажется одним из условий компромисса с господином Пантюховым. Коровин у него на коротком поводке, и связать вас с ним одним ошейником для него было бы хорошим подарком.

— Хорошая перспектива: поводок, ошейник… Я ведь не собачка.

— А между прочим, Галина Юрьевна, наша жизнь похожа на собачью. Самые свободные — это бездомные собаки. Иди куда хочешь, питайся тем, что найдешь или украдешь, спи на холодной земле или в снегу. А хочешь кушать досыта, спать на теплом коврике — будь добр терпеть поводок, ошейник, намордник, а то и плетку. Се ля ви!

ЭПИЛОГ

Нет, все-таки зимой в лесу получше, чем осенью. Холодно, конечно, но зато не сыро. Снег, правда, глубокий, аж по пояс, но на лыжах это не чуется. Зато воздух ядреный, бодрящий такой, здоровый. Особенно — с большого бодуна и после легкого похмеления.

Шли себе по лесной лыжне два закадычных приятеля, Леха Коровин и Севка Буркин. Не пьяные, но принявшие для здоровья по стопочке. В ватных потертых стеганых штанах, в линялых армейских бушлатах с воротниками на рыбьем меху, в свитерах домашней вязки и вязаных черных шапочках с липовой маркой «Рибок» выглядели они почти как братья. Даже морды были одинаково небриты, хотя