Эльмира Нетесова - Стукачи Страница 11

Когда Шилова определили в барак к политическим, он уже в первый день устроил там драку такую, после которой с десяток мужиков попали в больничку зоны.

Когда за этот погром Шилова вытащили в дежурную часть и спросили, за что учинил бузу, ответил презрительно:

— Мозги фрайерам через жопу вставлял. Перетряхнул, чтоб на место влезли.

Начальство зоны не терпело политических. Изгалялось над ними при каждом удобном случае. А потому Шилова не наказали. Но не решились оставлять его в бараке политических, чтобы те, объединившись, ночью не придушили Шилова на шконке за все его разборки. И кинули его в барак к работягам.

На следующий день Шилов, как все, пошел в цех сбивать ящики, бочки, которые потом отправлялись на рыбокомбинат.

Димку поставили сбивать ящики. До этого дня он не имел представления, как сколотить их. И у него все валилось из рук. Гвозди гнулись, отскакивали в разные стороны, доски ломались. Шилов много раз ударял молотком по пальцам, промахивался, матерился и снова принимался за ящики.

Сачковать тут не приходилось. Всяк работал на свой план и не помогал другому.

Димка вымотался в первый день так, что дремал за ужином, едва не уснул на параше. И его грубо столкнули с нее окриками. Шилов в долгу не остался. Он отбрехался достойно, так, что у работяг в ушах до утра звенело. А Шилов спал, как сурок, не слыша разговоров.

Он решил воздержаться с трамбовкой потому, что именно работяги имели самые большие зачеты за выработку и раньше других выходили на волю. Это удержало в бараке и в цехе. Понемногу он привык к новой работе, освоился, стал выполнять норму и вскоре не валился с ног, как поначалу, стал приглядываться к людям, вслушиваться в их негромкие разговоры.

Да и у самого вскоре завелся собеседник — сосед по шконке — седенький, плюгавенький старичок, какой сам себя звал Миколаем. Он и в цехе работал рядом с Димкой. Изредка помогал, подсказывал. И Шилов разговорился с ним как-то после ужина.

— Давно ты, дед, тут кантуешься? — спросил будто ненароком.

— Шестой год. Еще зима, и домой, если доживу.

— А за что попух?

— Сторожем работал. При магазине. Ну и заснул. А магазин — обокрали. Воров не нашли. Меня заместо их в тюрьму кинули, — пожаловался дед тихо, без слез.

— И сколько влепили тебе?

— Пятнадцать годов. Вот и рву кишки, чтоб по зачетам, по половинке выйти. Срамно будет в тюрьме издохнуть.

— Эх, дед, ни за что влип. Фартовые, поди, кайфуют на воле, а ты — паришься, — пожалел старика. И сказал:

Слинять тебе надо отсюда. В бега уйти.

— Что ты, я не рехнулся. Самая малость осталась мне маяться. Выйду по закону, как человек.

— Засудили за чужую срань. Тебе от того и полушки не перепало. А ты — про закон? — удивился Шилов.

И спросил: — А случалось, что с зоны — линяли зэки?

— Бывало, — усмехнулся Миколай и позвал: — Микитка! Ходи сюды! Проскажи, как в позапрошлом лете мужики наши сбегли с зоны. Тут мой сусед интересуется.

Димка подвинулся, дав на своей шконке место бригадиру — грузному, хмурому человеку. Тот присел тяжело и, оглядев Шилова, спросил:

— А тебе это зачем понадобилось?

— Просто так, спросил деда, он тебя позвал…

— A-а! Не то я уж подумал, что и ты следом навострился, — разгладились морщины на лбу Никиты, и он рассказал: — В позапрошлом году это стряслось. Уже по теплу. Пригнали в зону новый этап зэков. Из них почти все политические. А трое наших, из работяг. Обычные мужики. Ничего особого. Поначалу, как водится, горевали шибко. Потом огляделись. Перезнакомились со всеми. Ну мы на их не особо глядели. Некогда. Одно чудным показалось, эти трое. — везде вместе. Хвостом друг за другом мотались. Дружные промеж себя. Ну и то не диво. По одному делу их судили. Они ж, считай, со школы вместе росли. Друг без друга куска хлеба не сожрали. Потому с нами они не сдружились. Все промежду собой.

— Ты про побег проскажи ихний, — напомнил Миколай.

— Не указывай. Сам знаю. Об том и веду разговор, — сердито глянул на старика бригадир и продолжил: — Они и спали рядком, и работали, как близнецы, как пальцы на одной руке. И никогда не ругались. Все у них было поровну…

Шилов и не заметил, не обратил внимания, как вокруг них, тесным кольцом, уселись на шконках работяги барака.

— Смирные были мужики. Это верно, потому никто не ждал от них подлянку, — заметил рыжий, бородатый мужик, усевшийся за спиной Шилова.

— С месяц они кантовались рядом с нами. Ни об чем не спрашивали. И про себя ни слова. Как вдруг хватились в конце работы, а их — след простыл. Охрана всю зону на ухи поставила. Где ни искали, будто и не было никогда, — говорил бригадир.

— Даже собак приводили. В цех, в барак. Мордой в шконки тыкали, белье ихнее нюхать давали, собаки чихают, а след не берут, — вставил рыжий.

— Стали грешить на фартовых. Обшмонали ихнюю хазу. Без толку. Ну, как провалились. Ни следов, ни улик, ни запаху. Начальник зоны чуть не охренел, даже параши велел проверить. Но в них, кроме дерьма, — никого. Ну, хоть тресни.

— На чердаках, в складах их шмонали. Даже в собачных сараях, — вставил Миколай.

— Фартовые чуть не сбесились, прознав, как их эти фрайера обставили. И все думали, как им удалось? Но так и не отгадали.

— Даже собаку с области привезли. Особую. Академика по трупам. Она их вмиг нюхом разыскивала. Но и тут прокол! — встрял круглый, невысокий мужик и хохотнул в кулак.

— Чего уж собака? Сам следователь Кравцов приезжал, да и тоже ни хрена не надыбал.

— Вот так-то исчезли бесследно. Начальник зоны наш даже в нечистую силу поверил. Ну кто ж иначе мог так зэков из зоны уволочь, что никто этого не увидел, не приметил, и не нашел мужиков. Поверил, что тут не земных грешников проделки. Одно лишь удивляло, на что нечистому зэки понадобились? Зачем сразу трое? Почему с нашей зоны? Иль хуже их в свете не водилось? И зачем черту — бритоголовые? Может, для разности? — хохотал Никита.

— Мы уже говорили, может, у чертей мужиков нынче нехваток, вот и сперли наших? Кто ж на том свете — в преисподней, заменит черта, как не зэк?

— Всякие комиссии приезжали, проверяющих тьма перебывала! И ни хрена! Все без проку. Дергали и нас без конца. От следователя до прокурора. Все допрашивали, кто и как видел их в последний раз? А откуда мы помним? Устали с ними. Нас поодиночке и скопом трясли. Спрашивали даже, не сожрали ль мы этих троих на работе? — рассмеялся рыжий.

— И как же они слиняли? — потерял терпение Димка, добавив: — Иль так и не узнали?

— Прознали, как же? Без того не можно. Живы и здоровы все трое. Ни один черт их не сожрал, — отмахнулся старик.

— Куда ж делись?

— Они, падлюки, самым простым способом смылись. Высчитали все. Прикинули. И айда! В бочку влезли, какую под соленую рыбу сготовили. Мы их японцам отправляли. Дубовые те бочки были. Крепкие. Тяжелые. Их у нас и брали. Но мы про то недавно узнали. Когда мужики слиняли. А они, видать, от охраны прослышали. И не промедлили. Увидели, что охрана с отгрузкой торопит, кричит, надрывается, чтоб шевелились живей, усекли, что судно вот-вот уйдет с рейда. Последние бочки загружаются. И вперед! Пока охрана бочки считала, они посигали в одну и все!

— А когда забивали — нешто не видели, что в бочке зэки вместо рыбы засели? — удивился Шилов.

— Бочки, прежде чем забить, стружкой набивали. До верху. Чтоб не рассыхались. Стружки смачивались. Их японцы тоже в дело пускали. А мы иногда заместо стружек весь сор из цеха в бочки. И отправляли. Эти трое и воспользовались. Закопались в стружки. Их забили и отправили. С последней партией. А через час судно ушло в Японию, — хохотал бригадир.

— А отчего сразу на бочки не подумали?

— Оттого, что так никто до этого не линял. Всяко сбегали. Но не так. И мне, если б сказали — не поверил бы. Ить задохнуться могли живьем. Все трое. В бочках ни щелки, ни дырки нет. А как дышать? Это ж на верную погибель решиться надо, ровно, как руки на себя наложить. Шансов на жисть, считай, не было, — посерьезнел Никита.

— А как вы прознали, что живы они? — не верилось Шилову.

— Ровно через год японцы сами про то признались и рассказали по радио про тот случай на весь мир. И эти — трое — выступили, что им стружкой до гроба просираться, — нахмурился рыжий мужик.

— Они, сучьи выкидыши, враз почуяли, когда к японцам попали. Чужую речь услыхали. И еще — там бочки сгружали бережно. Ну, а наши — с последней партией прибыли. Их — на палубе оставили. Когда судно в море вышло, они и заколотились в дно.

— Поди, дышать стало нечем или ссать приспичило, — вставил Миколай.

— Японцы открыли бочку. А наши, не пальцем деланые оказались. По-заграничному умели трепаться. Объяснили все. Их и привезли в Японию через пару часов. Отмыли, накормили, одели. И те трое — учеными какими-то оказались. Мать их в сраку!