Иван Сербин - Сделка Страница 110

— Хорошо, но учтите, без предъявления ордера я не позволю прикоснуться к больному даже пальцем.

— Само собой, — кивнул широкоплечий.

— Пойдемте.

Они повернулись и зашагали через холл к лифтам. На ходу доктор кивнул охраннику:

— Саша, проводи нас, пожалуйста.

— Ага. — Низкорослый крепыш засеменил следом, поигрывая дубинкой в округлых мощных ладонях.

Прапорщик повернул ключ в замке и приглашающе приоткрыл дверь.

— Заходите, — он посторонился, пропуская визитера.

— Спасибо, — тот шагнул в фойе.

Прапорщик начал запирать дверь, продолжая говорить:

— Мне еще вечером показалось, что Максим Леонидович чем-то озабочен. Я подумал: может быть, у него что-то случилось, но… — Дежурный начал поворачиваться, и в ту же секунду широкоплечий ловко ткнул ему пальцем в нервный узел за ухом.

Прапорщик странно хрюкнул, ноги его подкосились, и он мешком рухнул на пол. Фуражка слетела с головы и покатилась в угол. Визитер подхватил тело и шустро оттащил за консоль. Уложив прапорщика лицом вниз, широкоплечий достал из кармана моток лейкопластыря и стянул пленнику руки за спиной. Затем так же аккуратно и быстро заклеил рот. Достав рацию, посетитель щелкнул тумблером и скомандовал коротко:

— Пятерка — Шестому. Все чисто.

Боковая дверца «рафика» распахнулась, и из нее выпрыгнул еще один боевик, одетый в черный комбинезон, легкую куртку и вязаную лыжную шапочку. За спиной Шестого на манер рюкзака были приторочены два коротких газовых баллона, в руке он держал изогнутый золотистый клюв ацетиленовой горелки. Пробежав через узенький тротуар, Шестой нырнул в предусмотрительно открытую Пятым дверь. Визитер, уже скинувший пальто, оказался в форме прапорщика. Сейчас он натягивал на предплечье замусоленную повязку. Протянув Шестому ключи, боевик сообщил:

— Второй этаж. Третья дверь справа. Табличка на двери.

Тот кивнул и запрыгал по затененной лестнице на второй этаж. Пятый быстро запер входную дверь, еще раз внимательно оглядел пустынную улицу и, оставшись довольным, направился в «аквариум». Усевшись на крутящийся стул, он уперся локтями в консоль и уставился в крохотный экранчик телевизора…

Глава тридцать девятая

…Приходил он в себя медленно, в висках пульсировала тупая ноющая боль, глаза болели жутко, и все тело ломило, словно на нем отплясывали чечетку умелые стэписты, причем азартно, со вкусом.

Проскурин попытался повернуть голову и застонал от полыхнувшей в голове жгучей волны.

— Дайте воды товарищу майору, — произнес кто-то.

И тогда Проскурин открыл глаза. Он лежал прямо на полу в обширном полупустом кабинете: кое-как покрашенные стены, на потолке дешевая люстра, бетонный пол, затянутый линолеумом, и огромный, как аэродромное поле, стол.

Проскурин пошевелился. Кто-то подошел справа и протянул стакан воды.

«Спасибо, перебьюсь», — хотел выдохнуть майор, но язык не слушался. Во рту было сухо. Попить все-таки пришлось. Проскурин взял стакан и заметил, как сильно дрожит рука. Жидкость едва не выплескивалась через край. Сделав несколько жадных глотков, он поставил стакан рядом с собой на пол, подтянулся, сморщившись от боли в голове, и сел, привалившись спиной к стене, поджав к груди согнутые в коленях ноги. Только после этого ему удалось осмотреться.

Одного из присутствующих майор узнал сразу. Это был тот самый парень, которого он ударил дверцей ипатовского «жигуленка» у сквера. Переносица широкоплечего все еще была припухшей, под глазами темнели синяки. Рядом с ним возвышались еще двое таких же высоких, плечистых, массивных ребят. Все они были одеты в обычные гражданские костюмы и пальто. На плече у каждого висел «кипарис» с толстой насадкой глушителя на крохотном стволе.

За широким столом по-домашнему вольготно расположились двое. Плечистый, крепко сбитый человек с тяжеловатым подбородком, почти лысый, как и сам Проскурин, с узенькой полоской волос, тронутых сединой. Одет он был также в гражданский костюм, но дорогой, стильный, темно-синий в тонкую полоску. Мужчина спокойно поглаживал лежащий на столе «ПМ». Рядом — этого Проскурин узнал сразу — сидел Сулимо. Правда, одет капитан был в форму. С погонами, шевронами и прочим, все как положено. Убийца развалился на стуле, забросив за спинку левую руку, и покачивал мыском сапога. Он тоже смотрел на Проскурина, но с улыбочкой, жестко.

Слева у стены, заложив руки за спину, стоял молодой полковник лет тридцати пяти, не больше. У двери возвышался еще один охранник, точная копия троих первых — даже лицами они были похожи, — тот самый, что подавал пленному воды.

Проскурин подумал, затем кивнул на плечистых и обратился к лысоватому, безошибочно угадав в нем главного:

— И много у вас таких костоломов?

— Достаточно, — улыбнулся тот. — Я рад, что вы пришли в себя, Валерий Викторович. Очень приятно с вами познакомиться. Алексей Михайлович Саликов. — Он не поднялся, руки не подал, просто произнес имя, фамилию и отчество тихим, спокойным голосом. Ни звания, ни чина. Понимал, что Проскурину и так все известно о нем. Вздохнул, улыбнулся едва заметно тонкими губами: — Что ж это вы, Валерий Викторович, так неосторожно? Вроде бы оперативник, должны понимать: лес — штука предательская. В лесу нужно быть особенно осмотрительным.

— Ага, поучите, поучите, — буркнул Проскурин, полез в карман, достал сигареты и закурил.

В комнате повисло тяжелое молчание.

— Ну и на кой вы меня сюда притащили? — первым не выдержал Проскурин, глубоко затягиваясь сигаретой. — Алексея, насколько я понимаю, вам не удалось найти, полетную карту тоже. И потом, не думаете же вы, что я полез сюда без подстраховки? Мой друг в курсе всех дел, и если я не появлюсь в определенное время в назначенном месте, он поймет, что со мной случилось, и поднимет тревогу.

— Это который друг, простите? — спокойно усмехнулся Саликов. Хоть он и задавал вопрос, в тоне его вопроса не слышалось. Зато слышалось в нем какое-то безграничное спокойствие и даже легкое безразличие. — Ваш шофер Павел Бортник? Смею заверить, он уже не ждет ни вас, ни кого-либо другого. Или, может быть, вы имеете в виду Максима Леонидовича Латко, который остался караулить у железнодорожной ветки? Не стоит о нем волноваться. Я отправил людей, и через пару минут Максим Леонидович присоединится к нашей скромной компании. Или вы говорите о том самом друге, который отдыхает на четвертом этаже травматологического отделения третьей горбольницы в боксе номер двенадцать?

Проскурин почувствовал, как в животе у него ворочается холодный мокрый ком. Вот теперь ему стало страшно, по-настоящему. Майор понял, что они проиграли по всем статьям.

— Во всяком случае, — пробормотал он, гася окурок об пол, — полетную карту вы так и не нашли.

— А полетная карта, вместе со всеми остальными бумагами, разумеется, в сейфе у Максима Леонидовича, — все с тем же спокойствием добавил Саликов. — Как видите, Валерий Викторович, ваш друг, Иван Давыдович Ипатов, не напрасно предупреждал вас: мы знаем о каждом вашем шаге.

— У него что, микрофон на теле был? — усмехнулся Проскурин. — Надо же, этого я от Ивана не ожидал. — Он чуть было не добавил матерное ругательство, но подумал вдруг, что сказать подобное при этих людях значило бы унизить себя, а ему не хотелось унижаться. Даже перед смертью.

— Ну зачем же так, Валерий Викторович? — вздохнул Саликов. — Вы слишком плохо думаете о людях. Все куда проще. У нас очень хорошая аппаратура. Борис Львович, — он повернулся к капитану, — могу я вас теперь так называть? Вы ведь уже почти гражданский человек.

— Ну разумеется, Алексей Михайлович, — скрипуче ответил тот и улыбнулся в ответ.

— Замечательно. В таком случае, Борис Львович, покажите, пожалуйста, Валерию Викторовичу то, о чем мы говорим.

— Конечно. — Сулимо наклонился и достал откуда-то из-под стола небольшой магнитофон, подсоединенный к какой-то странной коробочке, и длинный, похожий на милицейскую дубинку, микрофон. — За сотню метров можно услышать, как муха летит, — пояснил Сулимо.

— Видите, — Саликов улыбнулся, точнее, это было слабое подобие улыбки: чуть дрогнули и приподнялись кверху уголки губ, — как выяснилось, Иван Давыдович не заслужил ваших упреков. Он дал вам несколько дельных советов, снабдил надлежащей документацией. Подлинной, заметьте, подлинной. Вы должны быть ему благодарны.

— Ага, уже. Сейчас заплачу, — зло хмыкнул Проскурин. — Подождите, вот только слез поднакоплю.

Саликов внимательно посмотрел на него, а потом снова улыбнулся:

— Но это еще не все. Думаю, вам, Валерий Викторович, известно: даже самая тщательная и профессиональная «наружка» может быть раскрыта. Нам это известно не хуже, чем вам. Потому-то мы и предприняли кое-какие меры предосторожности. Нож, пожалуйста.