Любовь Рябикина - У каждого свой путь Страница 112

— Иван Николаевич, не найдется ли у вас что-нибудь из передевки для меня?

Тот рассмеялся и ответил:

— У нас не найдется, к соседям сходим! Только оставались бы, Евгений Владиславович! Дождь на улице, в лесу сыро, намокните.

Генерал отмахнулся:

— Ничего! С этой кабинетной работой вообще на улице перестал бывать, хоть воздухом подышу. Когда еще придется? А что намокну, это ерунда. Высохну! Марина правильно сказал — не растаем! Если соседи спросят, зачем приехали, просто отдохнуть. Не хотелось бы, чтоб в вашем городке узнали о приезде следователей раньше времени.

— Само собой…

Отец Марины добежал до соседей, попросив дождевики и резиновые сапоги. Елена Константиновна в это время таскала в дом старую одежду, переодевая приезжих. Вскоре следователь стоял в старом сером пиджаке и заправленных в высокие резиновые сапоги рабочих брюках хозяина, натянув сверху старую “афганку” Марины. Охотоведу налезла одежда соседа, он был крупным мужчиной. Генералу подобрали старую спецовку. Он оглядел себя и хохотнул:

— Давненько я так не одевался! В лесу-то в последний раз был лет семь назад.

Мужчины накинули дождевики. Бредин прихватил с собой корзинку:

— Уж так хочется свежих грибов самому нарезать! Вы даже представить не можете, Иван Николаевич, как я соскучился по лесу!

Минут через пятнадцать четыре человека скрылись в лесу. Дети остались с бабушкой и дедушкой. Мелкий дождь сеял не переставая. С кустов и деревьев капало. Уже через пять минут коленки “путешественников” промокли насквозь и ткань теперь липла к коже. Марина повела маленький отряд напрямик к кордону:

— Если тропой идти, пару километров лишних накрутишь. А так, мы прямиком к моему дому подойдем. Яшку увидите, лосенка-сироту. Его моя корова за своего приняла…

Охотовед спросил, обтирая лицо от воды ладонью:

— Вырастет, что делать будете?

Марина наполовину обернулась, продолжая идти вперед:

— Держать не буду. Он и сейчас у меня без загородки гуляет. От Мильки далеко не отходит, поблизости пасется. За мать ее считает.

Мужчина отметил огороженные муравейники и отметки на некоторых деревьях, нанесенные красной и белой краской. Спрашивать не стал и так поняв, что на кордоне полный порядок. Генерал оглядывался вокруг, вдыхал легкий воздух всей грудью и приговаривал:

— Красота-то какая! А дышится!.. Вот уволюсь на пенсию, домик надо будет где-то в этих местах прикупить. Поможешь, Марин, бывшему начальнику?

Она отозвалась со смехом:

— А как же! Можете со мной на кордоне поселиться! Там рядом дом пустует и платить ничего не надо, лишь бы вы в браконьера не переквалифицировались!

Бредин рассмеялся:

— Об этом можно не беспокоиться. Лосей твоих пасти стану, все дело для старика!

До Маринкиной обители добрались за час. Она показала им свое хозяйство, напоила молоком с погреба. Угостила копченой речной рыбой и салом. Вышли на крыльцо. Степанова позвала:

— Яшка, Яшка!..

Из-за угла, высоко взбрыкивая задними ногами, выскочил лосенок. Его шкурка потемнела от воды. Следом появилась большая пятнистая корова. Убедившись, что опасность приемышу не грозит, принялась щипать траву. Женщина сошла с крылечка, попросив мужчин:

— Вы пока не спускайтесь, не пугайте его…

Теленок ткнулся горбоносой мордочкой в ее руки и недовольно фыркнул, ничего не обнаружив. Марина рассмеялась:

— Лакомка! Любит черный хлеб с солью, да чтоб соли побольше было! На, держи…

Вытащила из кармана спрятанный кусок. Яшка потянулся и захватил его губами, жевал, аж прикрывая глаза от удовольствия. Женщина гладила его по спине. Мужчины спустились с крыльца и тоже дотронулись до лосенка. Тот понюхал их руки. Охотовед сказал:

— Ему не больше двух месяцев от роду. На следующий год это будет крупный лось.

Яшка, не обнаружив больше лакомства, удрал к приемной матери. Все посмотрели вслед: лосенок с разбега грохнулся на колени и принялся тыкаться мордой в вымя коровы. Та оглянулась недовольно, но увидев приемыша, лизнула его в бок. Охотовед усмехнулся:

— Ему тут не плохо живется! Каким образом вам удалось корову к нему приучить?

— Да не приучала вовсе, сами общий язык нашли. Милька, видно, решила — где один теленок наедается, там и второй прокормится. Приняла, как своего и вылизывает наравне с теленком.

Она довела их до места трагедии, затем до поляны. Наглядно показала, где кто находился. Полусмытые следы от шин еще можно было разглядеть, как и отпечатки копыт лошади. Черный след от кострища выделялся среди зелени грязным пятном. Даже место стычки Марины с мужиками еще можно было разглядеть. Сапоги оставили глубокие отпечатки, кое-где сорвали траву, выворотив ее с места. А еще был отпечаток от приклада Марининого ружья в кустах, куда она швырнула его перед схваткой. Это подтверждало ее слова, что драться она начала без оружия. В суде браконьеры дружно твердили обратное. Следователь и охотовед не нашли следов от пуль или пороха, хотя начальник милиции нагло заявлял о “применении оружия”. А они должны были остаться, так как деревья в этом месте стояли часто.

На обратном пути, вновь зашли к Марине в дом. Она продемонстрировала им “Ремингтон” сына и свою “тулку”. Следователь внимательно осмотрел оба ружья, поднес к носу стволы и категорично заявил:

— Из них очень давно не стреляли! Все ясно. Теперь можем ехать в город!

Мужчины дождались, когда она управится со скотиной и направились обратно в деревню вместе с лесничихой.

Появление в районе московского следователя, охотоведа и генерала, их требование о пересмотре дела, крепко обескуражило районное начальство. Все засуетились и принялись названивать в область, пытаясь избежать наказания. Ковалев попытался поговорить со Степановой, но она отказалась:

— Не о чем нам разговаривать! Я слышала, как вы втаптывали в грязь мое честное имя. Попробуйте теперь повторить свой трюк…

Лесничий опустил голову. Рогаткин чувствовал себя весьма неуютно под взглядом московского следователя, когда тот выкладывал факты в его же кабинете. Трое его подельников больше не смеялись. Судья тоже понял, что для него наступают “черные” дни. По городу мгновенно разнеслась весть о смене начальства. Костромские покровители не решились вмешаться…

Генерал решительно заехал в «белый дом». Остановив вскочившую секретаршу взмахом руки, он шагнул в кабинет. За широким дубовым столом сидел уже не молодой мужчина с красноватым лицом. Увидев генеральские погоны, он мигом понял, кто стоит перед ним. Мэру уже доложили о появлении «москвичей». Поздоровавшись, быстро спросил:

— Чем могу служить, товарищ генерал-лейтенант?

Бредин, без приглашения, опустился на стул напротив. С минуту глядел на мужика и молчал. Потом тихо спросил:

— Как вы, мэр, могли допустить, что судят честного человека? Возможно, единственного на весь район. Вы что не видите и не замечаете ничего? А может вам все равно?

Мэр вздохнул и потер руки:

— Разве в Москве не тоже самое происходит? Каждый метит на чье-то место. У Степановой есть такой защитник, как вы, а ведь у большинства их нет. Каждый вынужден бороться за себя. Сегодня вы взяли верх и я даже рад, что так случилось, но ведь могло бы случиться и по-другому…

Генерал понял бесполезность разговора. Он молча встал. Еще раз взглянул в лицо мэра и вышел не попрощавшись…

Ночевали московские гости в доме Ушаковых. Бредин собирался уехать на другой день в Москву. Ему не хотелось, но дела не ждали. Вечером у них состоялся с Мариной серьезный разговор. Генерал, несмотря на усталость, предложил ей прогуляться. Женщина согласилась. Дети уже спали.

Дождь прекратился еще днем. На небе высыпали звезды. Вокруг стояла тишина. На улице стояла душная теплота. Мужчина и женщина ушли на берег реки. Всю дорогу генерал оглядывался по сторонам. Старался делать это незаметно, но она видела и поняла, что Бредину будет неприятно, если их услышит еще кто-то. Встали на косогоре. Марина посмотрела вниз, на лодки и предложила:

— Может покатаемся, товарищ генерал? Только чур, гребу я!

Он обрадовался. Не стал протестовать и откровенно сказал:

— Да я и грести-то путем не умею. Слава Богу, хоть плавать научился!

Женщина рассмеялась. Спустились вниз. Причем оба едва не грохнулись, поскользнувшись на раскисшей земле. Степанова столкнула лодку на воду. Бросила на корму захваченную куртку:

— Садитесь, товарищ генерал, на нее, а то испачкаетесь. — Вставила весла в уключины и сильными гребками погнала посудину на средину реки. Остановилась, сбросив якорь из пары тракторных траков: — Теперь можно говорить спокойно, никто не услышит.

— Значит, заметила, как я вертелся?