Призрак Заратустры - Александр Руж Страница 12

Так Сивуха сам себя убаюкал и всем существом потонул в мечтаниях о близком завтраке и вожделенном омовении. Отрешенность сыграла с ним подлую шутку. Лошадь неожиданно споткнулась, ее передние ноги подсеклись, и Сивуха полетел через холку. Распластавшись, как лягушка, шлепнулся на песок, и тотчас его накрыла рухнувшая вослед пегая. Упала аккурат на хозяйское колено, оно хрупнуло, Сивуха взвизгнул от боли и, загребая руками песок, выполз из-под бившейся лошади. В отличие от него, она пострадала не шибко, но и встать не могла, спутанная арканом.

До Сивухи дошло: кто-то хитро разложил на песке петлю, и лошадь угодила в нее, как пичуга в силок. Солнце враз перестало греть, по спине курьера заструились ледяные ручейки. Винтовка слетела с плеча, он потянулся к ней, но в следующее мгновение еще одна веревка накрепко обвила ему шею. У Сивухи не достало ни сил, ни времени, чтобы обернуться и посмотреть, кто был этот ловкий метатель. Пальцы вкогтились в перекрученные конопляные сухожилия, но разорвать их не сумел бы даже атлет Поддубный. Сивуха засучил ногами, скорчился в конвульсиях и широко раззявил рот, куда мигом набился песок. Уста онемели, мышцы сделались дряблыми, а петля все стягивалась и стягивалась, покуда дух на веки вечные не покинул злополучного удавленника.

* * *

В лагере все шло своим чередом. Вадим с трудягой Мансуром завершали расчистку зальчика в крепости, Павлуха стоял, а правильнее сказать, сидел снаружи на часах, Вранич изучал открывшиеся на потолке изразцы, а Хрущ-Ладожский ворочался, как крот, в боковом проходе, выбрасывая оттуда пуды желтушной пыли. Вадим не удержался, сделал ему замечание:

— Аркадий Христофорович… пчхи!.. мы тут корячимся, как дворники на Таганке, а вы нам р-работы прибавляете. Потрудитесь сами за собой убирать!

Получил отлуп в стиле быдловатых обитателей московских закоулков:

— Х-ха! Да пошел ты… Тварь! Учить меня будешь!

Как быть с этим нахалом? По совести звездануть бы в рожу, чтобы у него в ушах зазвенело, а перед зыркалками разноцветные круги поплыли. Но неловко — все-таки профессор, лекции в МГУ читает… Да и Вранич не одобрит — и так слишком много свар между участниками экспедиции. Никак они не достигнут единения во имя поставленной цели.

Хрущ, продолжая лаяться, как несносная псина, заработал с удвоенной скоростью. Шлеп! шлеп! — лопату за лопатой выбрасывал песок из прохода в зальчик. Откуда в нем столько злонравия? И где же Вадим мог его видеть раньше?

— Аркадий Христофорович, мы с вами в Москве не встречались?

— Нет! — отрезал тот, не прекращая свою зловредную деятельность. — Я бы запомнил. У моей памяти преотвратное свойство: лица, не обезображенные интеллектом, западают в нее навсегда… Твоя вывеска мне не попадалась.

Вадим оперся на лопату и предался думам о мести, как вдруг из-за пределов крепости донесся заполошный вопль Павлухи:

— А-а! Нечистые!

Вадим и Вранич пробкою вылетели из ворот. Павлуха, бросив винтовку, на карачках отползал от погашенного утром костра, но смотрел при этом назад, вывернув голову через левое плечо.

— Какой нечистый? — рыкнул на него научник. — Зашто вопиешь?

Вадим не сказал ничего. Он проследил за взглядом Павлухи и оцепенел. По пустыне перемещались исполинские, в три или четыре роста, фигуры в накидках, похожих, как и говорил Павлуха раньше, на погребальные саваны. Фигуры были покрыты этими накидками почти полностью — от макушек до стоп. Кроме того, на их головы были надеты… нет, не ведра, а подобия плетеных корзин, упиравшихся кромками в ключицы. В руках химеры держали жерди аршина в три длиной, которые снизу загибались крюками.

Но впечатляли не одежда и не оснащение фантомов, а их небывалая, по человеческим меркам, величина, и еще то, что они казались бесплотными — бежали, едва касаясь поверхности, и как бы расплывались в воздухе. При всем ошеломлении, вызванном страшилищами, Вадим подметил, что ноги, видневшиеся из-под саванов, обуты в тряпичные боты на резиновой платформе — те самые сникеры, чьи отпечатки он видел на берегу соленого озера. Сей факт означал, что страшилища не были бесплотными и умели принимать нормальные размеры, ибо те их следы никак не относились к разряду циклопических.

Павлуха на четвереньках засеменил к крепости — не нашел более надежного укрытия. Оттуда вышел Мансур и загородил собою проем. При виде размытых чудищ он не испытал ни изумления, ни шока. По крайней мере, его продубленное ветрами и солнцем обличье сохранило привычное сдержанное выражение.

— Пусти! — взмолился Павлуха и по-телячьи боднул его в пресс.

— Акмак! — Мансур угостил его сочным щелбаном. — Бул закым!

— Что он сказал? — спросил Вадим у Вранича, не отрываясь от лицезрения колыхавшихся титанов. — Я не понял.

— Он рек на киргизском йезике, — промолвил научник. — Цето е мираж.

Серб тоже являл собой нерушимое спокойствие, только в зрачках его искрились светлячки любопытства, как у исследователя, наблюдающего редкое явление. Для Вадима его разъяснение не стало откровением, он уже и сам догадался, что перед ними оптическая иллюзия, хотя прежде миражей не видел ни разу. Просто вспомнил непреложный постулат Александра Васильевича: столкнулся со сверхъестественным — ищи материальную причину. В девяноста девяти случаях из ста она найдется.

— Лепо! — говорил научник, любуясь фигурами, которые, все более растворяясь в небе, сплетались в диковинный калейдоскоп. — То не едноставный мираж, а фата-моргана. Она является у присутствии колико слоев воздуха с зерцальными свойствами. Тако мы смотримо сильное изобличение… искажение предметов.

Павлуха, поднятый Мансуром за шиворот и поставленный на ноги, все еще вел себя как постыдный суевер.

— Это они! Нечисть, шо мы с Сивухой в низинке зустретили…

— Ты не говорил, что они такие дылды, — напомнил ему Вадим.

— Они и не были… А тут — ишь, вымахали! Как есть чертово отродье!

Вадиму пришло на память когда-то читанное о миражах. Как правило, они отражают то, что находится на расстоянии от наблюдателя, перевирая иногда габариты и форму. Отсюда логично будет заключить, что где-то вправду бегут люди, обутые в американские «Keds», вооруженные кривыми жердинами и с корзинами поверх мертвецких саванов. Из психбольницы сбежали, или абсурдистскую пьесу репетируют? А может, сектанты? Вадим перед приездом в Самарканд гостил в Предуралье и свел там знакомство с приверженцами одного нелепого культа — те на себя гайки вешали и поклонялись ржавой машине. Идиотов везде в достатке…

«Чертово отродье» проигнорировало зрительскую аудиторию, о чьем существовании, пожалуй что, и не знало, и вконец расползлось по небу, а потом растаяло в