Валерий Карышев - Курганские Страница 13

С этими мыслями я отъехал от следственного изолятора. Через несколько метров я остановился и посмотрел, нет ли за мной «хвоста». Но ничего подозрительного не увидел.

Я поехал в консультацию. Но, войдя в свой кабинет, понял, что работать не могу. Не так часто случается в адвокатской практике ЧП. Конечно, был у меня и побег знаменитого киллера из следственного изолятора, были и несколько убийств моих клиентов. Но эти убийства были на воле. А тут – в тюрьме... Хотя, впрочем, это не такая уж и редкость. Я знаю, что, по статистике, в тюрьме часто и погибают, и умирают, просто об этом знает не каждый, лишь те лица, которые допущены в круг событий, происходящих в следственном изоляторе. А следственные изоляторы живут своей таинственной внутренней жизнью...

Окончательно поняв, что сегодня работать не смогу, я сел в машину и поехал домой.

Дома включил телевизор. В вечерних новостях сообщили о происшествии в следственном изоляторе, о смерти Олега. Что меня удивило – эту новость передали практически по всем каналам, а потом и в специальных программах: «Дорожный патруль», «Дежурная часть». Там была дана более подробная информация о смерти Олега. Правда, в некоторых передачах почему-то была изменена его фамилия.

Жена поинтересовалась:

– Это твой клиент?

– Да.

– А за что его?

– Откуда я знаю...

– Но ты же его адвокат и должен знать, за что его могли убить.

– Мало ли за что их там убивают! Ты что, считаешь, что я должен быть посвящен во все их тайны?

На следующее утро практически во всех центральных газетах была подробная информация о смерти Олега. К тому же выяснилось, что в это же время при таинственных обстоятельствах умер и подельник Олега Андрей, муж Ольги. Почему-то газеты писали «в связи с сердечной недостаточностью».

Да, я знал, что в тюрьмах и следственных изоляторах часто умирают люди, и именно «в связи с сердечной недостаточностью». Но, насколько мне известно, Андрей был здоровым парнем и на свое здоровье никогда не жаловался.

Это все было очень странным. Что мне оставалось делать? Кому звонить? Борису Петровичу?

А вечером меня ждала очередная неожиданность. В дверь моей квартиры позвонили.

– Откройте, это ваш участковый, – услышал я из-за двери.

Я молча открыл дверь. В квартиру вместе с участковым вошли двое в штатском.

– В чем дело? – поинтересовался я.

– Мы пришли к вам, – назвали они меня по имени-отчеству, – для выполнения следственных действий.

– Каких еще следственных действий? О чем вы? Вы меня ни с кем не перепутали? – удивился я.

– Нет. Вы ведь адвокат такой-то? – назвали они мою фамилию.

– Да. А какие могут быть следственные действия?

– Вот, смотрите. – И они показали мне бумаги. – Вот ордер на обыск вашей квартиры.

– Какой еще ордер?! При чем тут обыск в моей квартире? В связи с чем?

– В связи с тем, что вы являетесь свидетелем по делу об убийстве Олега, – назвали они фамилию моего подзащитного.

– Но я же не могу быть свидетелем, я его адвокат!

– Все вопросы к прокурору, – прервал меня один из сыщиков. – Нам приказано провести у вас обыск.

– Хорошо. Но сначала покажите мне ваши документы.

Оперативники показали мне «корочки». Да, это была именно та организация, которая вела так называемое оперативное сопровождение этого уголовного дела. То есть это были коллеги моих знакомых оперативников.

– Ну что ж, приступайте, – сказал я. – Но необходимо пригласить понятых.

– Да, конечно, – сказал участковый и тут же вышел звонить в соседние квартиры.

Наконец вошли соседи, живущие напротив меня.

– Мы приступаем, – сказал оперативник, прошел на кухню, достал протокол обыска и стал его заполнять – такого-то числа, во столько-то, в квартире такого-то человека...

– А можно поинтересоваться, что вы будете искать? – спросил я.

– Да, – спохватился один из оперативников. – Мы предлагаем вам сразу выдать оружие, наркотики и иные предметы, запрещенные законом.

– Так, – сказал я. – Я хочу сразу записать в протокол, что ни оружия, ни наркотиков, ни иных запрещенных предметов я не имею. – И, обращаясь к своим соседям-понятым, я сказал: – Попрошу вас быть очень внимательными, поскольку не исключается возможность того, что мне могут подбросить что-либо запрещенное.

– Ну что же вы так! – сказал один из оперативников, назвав меня по имени-отчеству. – Неужели вы думаете, что мы способны на такое? Нам этого не нужно. Мы ищем только то, что касается смерти вашего клиента. У нас есть оперативные данные, что вы вынесли из следственного изолятора какие-то записки на волю в отношении его. А поскольку в данное время ведется следствие именно по факту его убийства, то, как вы понимаете, любые записи имеют колоссальное значение для следствия. Поэтому мы вас убедительно просим, – он вновь назвал меня по имени-отчеству, – выдать те записи, которые вы взяли.

– Я еще раз повторяю, что никаких записей я не выносил и ничего у меня нет, – сказал я и тут же стал лихорадочно вспоминать, куда дел адрес и название голландского банка. А вдруг их найдут? Тут я и попался... А почему, собственно? Ничего особенного в этих записях нет. Просто я подставляю Олега. Да еще и жена его похищена...

Обыск оперативники начали достаточно вяло, вскоре я понял, что их ничего не интересовало, только мои личные записи. Они без всякого энтузиазма отнеслись к газовому оружию, которое хранилось у меня дома, не проявили никакого интереса к пистолетным кобурам. Один даже примерил кобуру.

– Что же вы так равнодушно на это смотрите? – не удержался я.

– Это нас не интересует, – отмахнулся один из оперативников.

– Что же вас интересует?

– А вот это секрет фирмы, – улыбнулся он.

Переходя из комнаты в комнату, оперативники просматривали вещи. Они вели себя корректно. Я понял, что подкинуть что-либо они задания не имеют. Скорее всего это просто обыск.

Наконец они сказали:

– У вас есть радиотелефон?

– Да, есть.

– Можно его у вас попросить?

– Извините, а зачем он вам? У меня есть официальное разрешение на право пользования им.

– Мы должны посмотреть ваш телефон, – настаивали оперативники.

Я протянул им телефон.

– Так, – сказали они. – Вот постановление о его изъятии.

– А какое право вы имеете изымать телефон? – спросил я. – Он является моей частной собственностью.

– Дело в том, что радиотелефон нам необходим для изучения.

Я понял, что они наверняка будут изучать те звонки, которые поступали, или кому звонил я. А может, мне пытаются поставить подслушивающее устройство? Ладно, пусть берут, какое это имеет значение...

– Хорошо, берите, только внесите в протокол, что я не согласен с фактом изъятия.

– Это пожалуйста, – согласились оперативники. Один из них стал вписывать это в протокол.

– Можно ваши записные книжки?

– Какие еще книжки? Вы знаете о том, что Конституция гарантирует гражданину тайну переписки?

– Все это так. Но существуют интересы следствия. Вы понимаете, что это дело неординарное. И сейчас нас интересует прежде всего установление истины. Поэтому мы просим вас передать нам ваши телефонные книжки.

– У меня телефонных книжек нет, – соврал я.

– А как же вы звоните? – удивился оперативник.

– А я все номера помню наизусть.

– Позвольте вам не поверить.

– А как вы можете доказать, что у меня есть телефонные книжки? – улыбнулся я. – Вы же их не нашли. – При этом я стал вспоминать, куда мог деть их.

– Ну хорошо, пусть будет так, – махнул рукой оперативник. – Все, обыск закончен.

Обыск продолжался полтора часа.

– Ну что, теперь мы попросим вас поехать с нами, – сказал оперативник.

– Это еще куда?

– Следователь хочет с вами поговорить.

– Я никуда не поеду, – наотрез отказался я. – Уже десять часов вечера. Время позднее.

– Вам лучше поехать с нами, – сказал один из оперативников.

– Я никуда не поеду! – повторил я. – Пусть он вызывает меня официально. И потом, куда я должен ехать, к какому следователю? Вы ведь должны понимать, что меня могут вызвать только по конкретному уголовному делу.

– Да, и такое конкретное дело существует. Вы проходите по этому делу как свидетель.

– По какому делу?

– Об убийстве вашего клиента.

– Вы что, хотите сказать, что я его убил?

– Это все будет решать следствие, – сказал оперативник. – Наша задача – доставить вас на беседу со следователем.

Тут мне в голову неожиданно пришла мысль. Я понял, что, давая показания, становясь свидетелем по этому делу, я практически выбываю из разряда адвокатов своего клиента. Я понимал, что клиента уже нет в живых. Но существует факт его убийства. Значит, автоматически я остаюсь его адвокатом и после его смерти. Я должен выяснить причину его гибели. Существуют, в конце концов, его родные и близкие. Поэтому я решил сделать следующее – согласился на беседу со следователем.

Мы сели в машину и поехали. Почти всю дорогу мы молчали. Только один из них спросил меня: