Михаил Серегин - Танцы на «точке» (Сборник) Страница 13

– Это с выступления в Юрмале записано, – сказал стоявший за ее спиной Сашка. Он тоже как зачарованный смотрел на экран. – Но это еще что! Есть кассета, где она в «Ротонде» стриптиз показывает, вот это класс, вообще обалдеть. Петрович не зря на Леху взъярился, что он эту кассету кому-то отдал.

Выступление Марины между тем кончилось, по телеэкрану побежали полосы, но Петрович, не замечая этого, продолжал тупо, остановившимся взглядом, глазеть на телеэкран. Юлька поставила тарелки с едой на журнальный столик, нагнулась, подняла с пола валявшийся там пульт, выключила телевизор и видеомагнитофон. Сашка тем временем включил свет.

– Ну, – сказала Юлька, опускаясь около Петровича на колени с тарелкой в руках. – Давай поедим, Петрович, смотри, какая картошка с печенкой!

– Иди на хрен, – отозвался Петрович, по-прежнему глядя на пустой телеэкран.

– Да брось ты его, – флегматично сказал Сашка. – Не будет он ничего жрать. Он, когда пьет, крошки хлеба съесть не может, тошнит его от еды.

Юлька вдруг почувствовала, как злоба вскипает в ее груди, подступает к горлу. Она резко вскочила, посмотрела в упор на небрежно опирающегося на дверной косяк Сашку.

– Слушай, ты! – сказала она ему яростным шепотом. – Врубись наконец, что завтра к вам снова могут нагрянуть менты!..

– Да никто не нагрянет! – сказал Сашка с наигранным безразличием. Ярость Юльки его несколько смущала.

– Вы – идиоты, все трое! – сказала Юлька в полный голос. – Вы затеяли мокрое дело, наворочав при этом кучу глупостей! Против вас у ментов масса улик, они не отцепятся от вас так просто, врубись ты в это!

– Ну и что?

– А то, что завтра к вам наверняка снова явятся или с обыском на склад, или вопросы задавать, или то и другое сразу. И вот Петрович в пьяном виде…

– Ну и что?

– А то, что выводить его надо из запоя, вот что! И для этого нужно, чтобы он поел!

– Ну а я-то здесь что могу сделать?

– А то, что я сейчас вот эти тарелки о твою башку разобью, если ты мне не поможешь его накормить!

Сашка посмотрел на Юльку ошалело и растерянно, потом оторвался от косяка, подошел к сидящему на полу Петровичу, склонился над ним.

– Слышь, хозяин! – сказал он. – Пожрать бы тебе чего-нибудь надо! Что ты все пьешь да пьешь.

– Заткнись, – вяло сказал тот. – Дай коньяку.

– Коньяк ты весь вылакал!

– Иди сходи за ним.

Юлька снова опустилась на колени перед Петровичем.

– Сейчас он сходит! – проговорила она ласково. – Сейчас! А ты пока поешь!

– Иди на хрен, дура! – взревел Петрович. – Сказано же, не хочу есть!

– Ну, тихо, тихо! – продолжала Юлька также мягко, нежно. – Не хочешь – как хочешь, насильно тебя есть никто не заставит, правильно? – Она протянула тарелки Сашке. – На, держи! – И снова Петровичу: – Ну, давай, ну, пожалуйста, покушай! Смотри, какая картошка!

Она бережно обняла Петровича за плечи, стала гладить его нежно по блестящей, точно полированной лысине, по густым бровям, по щекам. Отросшая за ночь щетина больно колола ей пальцы. Кожа у Петровича была жесткая и жирная, сальная на ощупь, алкогольным перегаром из его глотки несло нестерпимо. Прикосновение ее рук произвело на Петровича умиротворяющее действие, он вышел из оцепенения и вдруг разрыдался, затрясся, всхлипывая, крупные мутные слезы закапали из глаз.

Сашка, стоя над ним с тарелками в руках, кривил губы в презрительной усмешке, но Юлька, словно не замечая идиотизма происходящего, продолжала нежно гладить Петровича, обнимать его за трясущиеся плечи, говорить ему всякие утешительные глупости, точно этот здоровый сорокалетний мужчина был ее маленьким ребенком.

Когда Петрович немного успокоился, перестал рыдать, Юлька сунула ему под нос тарелку с едой, зачерпнула ложкой немного тушеной картошки, позаботившись, чтобы попал в нее и хороший кусок печенки, поднесла ее к губам Петровича.

– Ну же, поешь! – сказала она ласково. – Смотри, какая картошка, какая печенка! Давай!

Запах еды, похоже, проник куда следует. Петрович напряженно потянул носом, потом уставился на тарелку с едой.

– Ну же! Открой рот!

В конце концов Петрович послушно разинул челюсти, и Юлька втолкнула туда содержимое ложки. Петрович стал жевать. На мгновение он остановился, глаза его выпучились, он замер с набитым ртом. Юлька пришла в ужас. Если его сейчас вырвет, уже никаким способом не заставить его поесть, а значит, и не вывести из запоя. Но нет, приступ тошноты прошел, Петрович благополучно проглотил то, что жевал, тупо посмотрел на тарелку и потянулся к ложке, захотел еще.

Юлька дала ему еще, попробовала кормить с ложечки, но в Петровиче проснулся вдруг голодный зверь, он жадно набросился на еду и съел все, что было на тарелке. Сашка побежал на кухню за новой порцией, но и новой порции показалось ему мало. Юлька, заранее поняв это, отправила Сашку на кухню готовить чай. Потому что знала, третья порция Петровичу пойдет не на пользу, самый верный способ вызвать ощущение сытости – напоить его чаем.

Петрович с удовольствием выпил чай и сидел на полу возле дивана отяжелевший, сытый, то и дело икая и отрыгивая свой сытный ужин. Потом голова его упала на грудь, и он захрапел. Вдвоем с Сашкой они взвалили его на диван, под голову сунули подушку. Петрович оглушительно храпел, спал крайне беспокойно, то и дело мотал головой из стороны в сторону и тихо стонал. Это был тяжелый сон пьяного человека, сон, после которого просыпаются с неподъемной, точно налитой свинцом головой, опухшей рожей, ощущением помойки во рту, но после которого не появится неизбывное, непреодолимое желание во что бы то ни стало выпить еще, а в голове останется место для вполне разумных мыслей.

Уложив Петровича спать, Юлька и Сашка вернулись на кухню.

– Ну что, он все сожрал, этот старый хрен! – разочаровано сказал Сашка, глядя на пустую тарелку.

– Ладно, не нервничай, я сейчас еще сделаю, – сказала Юлька, собираясь снова чистить картошку. – Или хочешь, может быть, с вермишелью? – предложила она. – Это будет побыстрее. Если она у вас есть, вермишель…

У них нашлось спагетти в одном из шкафов, и Юлька опять занялась готовкой. Ей было интересно расспросить Сашку, кто поддерживает порядок в их квартире. Ясно же, что не сами они, Петрович с компанией, но она не решалась, да это и ни к чему было. Сашка стоял у ней за спиной и не отрываясь следил за всеми ее действиями. Юлька физически ощущала на себе его взгляд и прекрасно понимала, что он означает.

Внезапно щелкнул замок входной двери. Слышно было, как кто-то вошел в квартиру, закрыв за собой тяжелую стальную дверь на щеколду.

– Леха вернулся, – сказал Сашка несколько разочарованно. Юлька поняла, почему.

Оказавшись в квартире, Леха первым делом заглянул на кухню. Напряженный, сумрачный взгляд его несколько прояснился, когда он увидел Юльку у микроволновой печи, а Сашку – стоящего поодаль, хотя и смотрящего на Юльку заинтересованным взглядом.

– Ты как раз вовремя, – сказала Юлька. – Сейчас будем ужинать.

В руках у Лехи была видеокассета.

– Вот, блин! – сказал он, показывая кассету. – Еле отнял! Хотели вообще у себя оставить, с трудом уговорил переписать.

– Зря, что ли, тебе велели не давать ее никому смотреть, – отозвался флегматично Сашка.

– Где хозяин?

– Спит, – пояснила Юлька. – Мы его, как в сказке, накормили и спать уложили.

– Понятно! – процедил сквозь зубы Леха и скрылся куда-то в комнаты, наверное, понес видеокассету на место.

Он вернулся вскоре, как раз когда Юлька раскладывала спагетти с мясом на три тарелки.

Ужинали молча. Парни недоверчиво поглядывали друг на друга, и Юлька прекрасно понимала, о чем они оба думают. Съев спагетти, пили в напряженном молчании чай, потом Юлька занялась мытьем посуды и уборкой, а парни все так же сидели за столом, хмуро и неприязненно глядя друг на друга.

– Ну? – сказал наконец Леха. – Как бабу делить будем?

– По-братски, – лениво отозвался Сашка. – У балканских народов есть обычай делить по-братски. Это когда делящий отдает другому лучшую часть.

– Тогда по-братски делить будешь ты! – сказал Леха серьезно и мрачно.

– Может быть, жребий бросите, кому из вас первым со мной трахаться? – серьезно, без тени иронии предложила Юлька.

Закончив мытье посуды, она отошла к окну, за которым теперь сгущались вечерние сумерки. Аэродром был освещен, одна из взлетно-посадочных полос обозначена в сумерках цепочками сигнальных огней, и при их свете было видно, как приземляется самолет. Две мощные фары испускали потоки света откуда-то у него из-под брюха, не затмевая, однако, малиново-красную мигалку, расположенную там же, ближе к носу самолета.

Юлька понимала, что ей так или иначе придется переспать с обоими подручными Петровича. Перспектива иметь за одну ночь двоих сразу ее не пугала. И прежде у нее случалось такое, кончалось все вроде бы благополучно, хотя и хорошего тоже мало, при втором разе боли становятся нестерпимыми.