Сердце волка - Андрей Михайлович Дышев Страница 13

Присел на корточки, осмотрел замочную скважину. Дверь не выламывали, а аккуратно открыли либо ключом, либо отмычкой. В десять утра в коридоре мыла и пылесосила уборщица. В номерах она работала только по заявке клиентов и в их присутствии. Курахов ни сегодня, ни вчера уборщицу не вызывал. Около одиннадцати уборщица ушла. Профессор обнаружил, что его номер вскрыт, около часу дня. Значит, между одиннадцатью и часом дня. Именно в это время я с молодоженами и Мариной находился у берегов заповедника.

Меня затягивало, словно голодного человека в гастроном. Застарелые рефлексы сыщика пробудились в одно мгновение, стремительно подавляя волю и разум. Я уже увлекся настолько, что встал на колени, рассматривая под разным углом замочную скважину и прикидывая, можно ли такой сложный замок открыть отмычкой. Дубликаты ключей, вспоминал я, хранятся только у меня в кабинете. Но очень часто я оставляю его незапертым. Это еще один урок – закрывать кабинет надо даже в том случае, если выхожу на минуту.

– Интересно? – раздался за моей спиной голос Курахова.

Профессор подошел столь тихо, что я даже не услышал его шагов. Я поднялся на ноги. Надо было что-то сказать, но всякая фраза сейчас звучала бы нелепо и смешно.

– На два оборота, – пояснил Курахов, как-то странно глядя на меня и переступая с пяток на носки и обратно. – Если можно было бы запереть на три, то непременно так бы и сделал. Чтобы не повторить ошибки… А впрочем, русскому человеку свойственно несколько раз подряд наступать на грабли.

Он вынул из кармана ключ с брелком, побряцал им и протянул мне.

– Хотите заглянуть?

– Спасибо, не имею такого желания, – ответил я холодно.

– Правда? – недоверчиво спросил профессор. – И никогда не хотелось? Трудно поверить в то, что директору частной гостиницы совершенно безразлично, кто живет под его крышей. А вдруг я преступник, скрывающийся от правосудия?

– Надеюсь, что это не так. Но если бы вы были преступником, то с таким же успехом могли бы скрываться в государственных поездах, пароходах, банях, библиотеках и в иных местах, где также не спрашивают паспорта.

Курахов усмехнулся.

– Что ж, какая-то доля истины в ваших словах есть. Какая-то…

Он развел руками, мол, добавить больше нечего, подошел к двери, вставил ключ в замок, но не провернул ключ до тех пор, пока я не пошел по коридору.

– Э-э-э… Голубчик! Опять забыл ваше имя! – позвал профессор. – Потрудитесь ужин доставить мне в этот, так сказать, номер люкс. Надеюсь к тому времени навести в нем надлежащий порядок.

– Вам нужна уборщица?

– Боже упаси! Мне как раз не хватало еще только уборщицы! – махнул рукой Курахов и быстро скрылся за дверью.

Кажется, он подозревает меня, подумал я, сворачивая в свой кабинет. Подошел к навесному шкафу, открыл его и посмотрел на плексигласовую коробку для запасных ключей. Все ключи были на месте.

Сашку я вызвал к себе по селекторной связи сразу после ужина. Он встал в дверях, пряча руку с зажженной сигаретой за спиной. Казалось, что у парня тлеют штаны на заднице.

– Бери машину, – сказал я, – слетай на набережную к старому причалу, вытащи из нашей моторки акваланги и привези их ко мне. На все пятнадцать минут.

Сашка кивнул, по-солдатски повернулся на каблуках и, неимоверно шаркая туфлями, пошел вниз.

Когда официант появился снова, я успел выпить рюмку контрабандного дагестанского коньяка, который мне привез старый знакомый в десятилитровой канистре, закусить черешней и приготовить кофе. Если коньяк пить, в самом деле, как лекарство – я имею ввиду дозы и периодичность, то эффект будет просто поразительный. Отлично прочищает мозги и повышает тонус.

– Привез? – спросил я.

Сашка отрицательно покачал головой и развел руками.

– Не понял! – нахмурился я, отставляя чашку с кофе.

– Там их нет.

Это известие было для меня настолько неожиданным, что я вскочил с кресла и подошел к официанту.

– Как нет? Ты хорошо смотрел? Ты в моторке смотрел или где? Ты очки свои снимал, когда смотрел?

– Да, все обшарил. Даже под днище лазил. Нет аквалангов.

Я сжимал плечи парня и смотрел ему в глаза, словно в окуляры бинокля, стараясь рассмотреть лодку у старого причала и акваланги в ней. Теперь мне стало ясно, почему Сашка так любил темные очки. Глаза у него были невыразительные, водянистые, с белесыми ресницами. Такие глаза и естественный для них безвольный и постный взгляд всегда раздражают собеседника.

О пропавших аквалангах лучше бы он доложил в черных очках.

8

Ну и денек! Да это не просто черная полоса. Это Черное море, и плыть мне через него, не переплыть.

Сашка чувствовал себя виноватым. Он часто моргал своими поросячими глазками и мучительно думал, чем бы меня успокоить.

– Может быть, их забрали ребята со спасстанции? – наконец, выдал он.

Я махнул рукой.

– Никогда такого не было. Все наши с набережной знают мою лодку.

– Значит, курортники сперли. Больше некому. Вот, блин, народ пошел! И в море на халяву искупаться хочет, и еще прихватить с собой, что плохо лежит. Молодоженов на пляже обокрали, теперь вот акваланги прикарманили. Куда, кстати, подевалась наша сладкая парочка?

– Отдыхающие у старого причала не ходят, – ответил я, пропустив опасный вопрос о молодоженах.

– А кто ж тогда? – вытянул лицо Сашка. – Больше некому.

Он по-своему был прав, потому что многого не знал. Пара аквалангов с подрезанными мембранами была уликой для злоумышленника и алиби для меня. Об этом я должен был подумать еще тогда, как только мы с Мариной причалили к берегу. Но я был слишком взволнован, чтобы учесть эту немаловажную деталь. В том, что акваланги исчезли, не было ничего странного. Напротив, было бы странно, если бы они по-прежнему лежали в моторке.