Михаил Серегин - Отпущение грехов Страница 14

– Пробоины? – наклонился над ним Исмаил.

– Угу, – кивнул отец Василий, поискал глазами какую-нибудь емкость, но ничего не обнаружил. – Ты лучше на руль садись, – посоветовал он мулле. – А то, не ровен час…

Что-то хрустнуло, их швырнуло вперед, и двигатель чихнул и заглох. Стало так тихо, что было слышно, как бурлит Волга. Отец Василий со стоном поднялся, огляделся по сторонам и понял, что это не Волга. Вода бурлила в самой лодке, прямо под ногами!

– Блин! Я же тебе сказал, за рулем следи! – чуть не заплакал отец Василий. Дно лодки словно вспороли ножом, а у самого двигателя, из-под взломанной дощатой решетки, как непобедимый фаллический символ торчал острый черный сук.

– Напоролись! – охнул Исмаил.

– Что делать будем?!

Лодка стремительно тонула. Они дружно, как по команде, вздохнули, набрали в легкие воздуха и прыгнули за борт.

Солнышко снова выглянуло из-за тучки, и отец Василий горестно вздохнул и перевернул выстиранный и отжатый бушлат другой стороной. Преследователи определенно потеряли их. Правда, с час назад две неизвестные моторки промчались в сторону Усть-Кудеяра, но потом все снова стихло, и они помаленьку начали приходить в себя.

Мулла тоже перевернул другой стороной свой молельный коврик и продолжил сосредоточенно копаться в своем рюкзаке.

– Чего у тебя с ногой? – не поднимая головы, спросил он.

– Дробь.

– В тебя стреляли дробью? – поднял густые красивые брови мулла и улыбнулся. – Как в утку?

– Ничего смешного, – обиделся священник. – Тебя вон бугровцы тоже, как свиную отбивную, обрабатывали.

Исмаил вспыхнул, залился краской, но удержал себя в руках.

– Давай вытащу дробь, – тихо предложил он.

– А ты сможешь? – застонав, перевернулся на живот отец Василий.

– Все-таки я ветеринар, – пожал плечами Исмаил. – Как-нибудь с одним русским кабаном управлюсь.

Отец Василий тоже вспыхнул, но понял, что это всего лишь месть за «отбивную», и тоже сдержался.

– А инструмент у тебя есть? – с подозрением в голосе поинтересовался он.

– Главное, что у меня обезболивающее есть, – продемонстрировал Исмаил размокшую картонную коробочку с ампулами и одноразовый шприц.

Священник вздохнул и признал, что это действительно главное. Все равно так, как есть, дробовое ранение оставлять нельзя. Нога уже начала гноиться.

Исмаил принялся раскладывать на полиэтиленовом пакете содержимое рюкзака, и священник подивился его запасливости и предусмотрительности – мулла словно в Мекку пешком собрался. Чего у него только не было: и тебе нитки, и тебе иголки, и тебе какой-то порошок в коробочке из-под фотопленки… Отец Василий принялся стягивать штаны. Сегодня запасливость Исмаила должна сослужить ему неплохую службу.

Мулла профессионально-быстро протер ногу священника одеколоном, и отец Василий только теперь сообразил, чем пахло все это время от Исмаила. И, надо сказать, одеколон был из дорогих. Этот мелкокостный мужичок с аккуратно подстриженной черной бородкой оказался еще и пижоном.

– Сейчас будет немного больно, – предупредил мулла, и отец Василий стиснул зубы.

Но ничего такого не произошло.

– Вот и все, а ты, дурочка, боялась, – с удовлетворением проговорил Исмаил и сделал страшные глаза. – Тэпэр будэм рэзат! Русские любят, когда их режут!

– Ты лучше скажи, где так махаться научился? – рассмеялся священник.

– Я десантник, – гордо произнес Исмаил и, опустив воротник симпатичного свитерка, продемонстрировал самый натуральный тельник.

– Ты?! – не поверил отец Василий. – Какой ты, на хрен, десантник?! В тебе роста – метр с кепкой!

– Вот то же самое мне и военком сказал. Говорят, я во всей дивизии самый мелкий был!

– Как же ты выжил? – булькнул от смеха священник. – Остальные-то, поди, раза в два шире тебя были?

– Чем больше шкаф, тем громче падает, – заносчиво пояснил мулла и продемонстрировал больному первую удаленную дробину.

Через полчаса Исмаил уже вытащил все одиннадцать дробинок, обработал поверхность чем-то пахучим, больничным и аккуратно забинтовал ногу как-то не по-нашенски тщательно запаянным в целлофан идеально стерильным бинтом.

– Вот черт нерусский! – искренне восхитился отец Василий.

– Ага, – легко согласился Исмаил. – Теперь ты как новенький, но в воду лучше не лезть.

Священник вспомнил утопленное медведевское ружье и пригорюнился. Да и патронташ он тоже где-то посеял, а где?

– Чего ты? – встревожился Исмаил. – Не нравится что?

– Жрать хочется, – мрачно проронил отец Василий. – А у нас ни ружья, ни хрена. Надо к людям выходить, а то сдохнем здесь, как крысы в бочке.

Исмаил покачал головой.

– Щегол на меня, наверное, по всему району охотится. Не своими руками, конечно.

– Да зачем ты ему нужен?! – приподнялся отец Василий. – Ты что, так и не понял, что это недоразумение?

– Ты не все знаешь, – печально покачал головой мулла. – У него ко мне старый счет. Знал же, что добром не кончится, когда этот козлина к власти пришел!

– Что за счет? – заинтересовался священник.

– Это наши дела, – отмахнулся Исмаил. – Браток, он и есть браток. На словах все по понятиям, а копнешь, один интерес: ближнего своего кинуть, а еще лучше – черного. Не знаешь разве?

Отец Василий пожал плечами. На него новый глава района произвел довольно благоприятное впечатление. Неграмотен, конечно, дергается не по уму, а так ничем не хуже прежнего.

– Раков надо ночью наловить, – вернулся он к главному разговору, чтобы поскорее уйти от этой неприятной для Исмаила темы. – С огнем, чтобы в воду не лезть.

Муллу перекосило.

– Я этого не ем. Грязная тварь, трупами питается.

– Ну-у… браток, – весело протянул священник. – Тогда понятно, почему ты такой голодный! Может быть, ты еще и сала не ешь? Что скажешь, десантник?

Мулла с отвращением замахал головой.

– И горилки не пьешь? – хохотнул отец Василий. Смотреть, как корежит Исмаила, было чистым удовольствием.

Мулла сверкнул черными и блестящими, как антрацит, глазами и отвернулся. Что-что, а обижаться он умел. Священник почесал бороду и понял, что на этот раз переборщил.

Они просидели без жратвы еще двое суток. Островок, на котором они высадились, был достаточно велик, да еще и соединялся с соседними – пройдешь метров шесть по колено в воде, и ты уже на следующем… Но все их потуги отловить хоть одну живую тварь так ничем и не кончались. Вернувшиеся из голодных африканских краев утки были осторожны и ближе чем на пять метров к себе не подпускали, а гнезда, как на подбор, оказывались пустыми – ни яиц, ни птенцов.

Конечно, можно было наловить раков, но лезть в воду со свой недавно «прооперированной» ногой отец Василий опасался, а мулла отверг даже саму идею о том, чтобы брать в руки «эту гадость».

– Нет в тебе человеколюбия, Исмаил, – попенял ему отец Василий и смирился.

Одна была отрада. Исмаил в считанные часы возвел точно такой же шедевр «камышовой архитектуры» – высокий, красивый, состоящий из тщательно переплетенных матов, отчего отец Василий каждый раз, как заползал в него, чувствовал себя самым младшим из «Трех поросят» – кажется, Ниф-Нифом.

Конечно же, его мучили воспоминания о доме и тревога за Ольгу с Мишанькой, но священник тщательно отгонял от себя эти неуместные мысли, утешаясь тем, что пока, на этом этапе конфликта с двуличным Кузьменко, жене ничто не грозит. Впрочем, весь его жизненный опыт внушал – это лишь начало! Подожди, и ты еще узнаешь, на что способны люди подобного сорта. Поэтому оставалось молиться, ждать и снова молиться.

Тревожило его и то, что нога после удаления дробин пухнуть не перестала, но Исмаил его успокаивал и каждые три-четыре часа менял мазь, делая восхищенные глаза и уверяя, что дела движутся все лучше и лучше. Священник ему не верил, от перевязки к перевязке нога болела все сильнее.

Устав от безрезультатных поисков еды, они довольно быстро, чуть ли не на вторые сутки, начали ругаться и, что еще хуже, ввязываться в бесперспективные религиозные диспуты. И священник лишь с огромным трудом удерживал себя от какого-нибудь колкого замечания, когда Исмаил строго пять раз в день становился в позицию и начинал свой очередной «Магриб-ахшам намаз». Если честно, отец Василий и сам удивлялся вспыхивающей в себе совсем не христианской нетерпимости, но объяснял это тревогой за семью, прихожан и собственное донельзя неопределенное будущее.

Но едва садилось слабое весеннее солнце и наступала ночь, они смиряли гордыню, просто потому, что спать иначе, чем тесно прижавшись друг к дружке, было невозможно. Впрочем, на вторые сутки они привыкли и к этому и, отпуская соленые армейские шутки по поводу разных способов согреться двум мужикам в одной постели, стаскивали с себя бушлат и свитер и, тщательно следя за тем, чтобы это сдвоенное «одеяло» распределилось поровну, укладывались спать.