Вячеслав Денисов - Горят как розы былые раны Страница 14

Огромная, серого окраса с подпалинами на боках и вывернутыми брылами, с взъерошенной большой башкой и тем похожая на невероятных размеров гиену собака преследовала Винсента по пятам. Стараясь не оглядываться, чтобы не раздражать ее, он с мольбертом за спиной и ящиком на плече шел через город по улице Бу-Д’Арль. За спиной остался публичный дом, где жила Рашель. Винсенту показалось даже, что, когда он проходил мимо ее окна, Габи махнула ему рукой.

Художник приближался к выделявшимся на фоне старинных особняков вокруг центральной площади убогим строениям городской окраины. Винсент чувствовал, что с каждым шагом более близкое знакомство с собакой становилось неизбежным. Она где-то рядом. Она идет за ним. Им овладел страх. Винсент спрашивал себя, зачем она за ним идет, и не хотел слышать честный ответ…

Ему вдруг пришло в голову, что собака только и ждет, чтобы он забрел в глухое место. Туда, где нет людей. И крик его сольется с тысячами птичьих трелей и гулом крон кипарисов. То есть будет неслышим. Там, в глуши, она сможет легко разделаться с ним.

Сбросив ящик с плеча, Винсент резко обернулся.

Ему показалось, что в тот же момент кто-то спрятался за углом дома. Винсент не увидел, кто это был. Возможно, улицу пересек арлезианец в сером сюртуке… Но отчего он такого маленького роста? Ребенок?..

– Я знаю, ты здесь! – глухо прокричал Винсент. Странно, но он не чувствовал тяжести, что давила на его мозг последние дни. Пропала одышка, голова работала ясно. Быть может, страх вытравил все его болезни?

Винсент наклонился, чтобы ухватить лежащий на мощеной улочке ремень ящика, но тут же снова выпрямился. Во взгляде его сквозило полное отчаяние.

Собака не успела скрыться за углом и, нагло поглядывая на Винсента, вышла и села на отшлифованные камни. С брыл ее свисали тонкие нити слюны. Она смотрела в сторону Винсента, но не на него. Винсенту показалось, что тварь улыбается, наслаждаясь своей властью над ним, перепуганным насмерть.

«Как она догадалась, что разоблачение лишает надобности прятаться? – в ужасе подумал Винсент. Следом, словно продолжая череду порожденных страхом ощущений, его просто придавил последний возникший в мозгу вопрос: – Разве собаки прячутся в переулках, преследуя человека?..»

Он почувствовал, как ужас сковал его сердце. Зацепив непослушными пальцами лежащий на мостовой ремень, он повесил ящик на плечо и пошел чуть медленнее. «Есть ли смысл звать на помощь?» Винсент оглянулся. Собака сократила расстояние вдвое. Она что-то жевала, и нитки вязких слюней болтались из стороны в сторону, как при неспешном беге.

Винсент почувствовал неприятный запах. Некоторое время он не мог понять, откуда он доносится. И вдруг догадался, что собака подошла совсем близко. Пахло ею – это был ее, собаки, запах, – запах, заставлявший неметь крылья его носа. Редкое, но глубокое и взволнованное дыхание, словно человека, а не животного, слышалось за его спиной, и Винсент бросился к стене одного из домов, забарабанив по первому попавшемуся окну.

– Помогите! – задыхаясь, кричал он, с отчаянием понимая, что дребезжание стекла заглушает рвущуюся из его нутра мольбу. – Помогите же ради бога!..

Скинув с плеча ящик и отшвырнув в сторону мольберт с подрамником, он развел руки и попытался рассмотреть хоть одну живую душу за мутными, давно не мытыми окнами прижатых друг к другу узкой улочкой домов.

– Вы сошли с ума!.. – кричал Винсент, видя, как за стеклами хохочут взрослые, а дети стучат от восторга кулачками по рамам. – Почему вы ничего не делаете?! Помогите же мне!..

Стараясь не смотреть на собаку, которая примерялась – он чувствовал, он знал это – для прыжка, Винсент бросался от дома к дому и всякий раз не успевал. Едва он достигал дверей, те захлопывались перед ним, и он слышал скрежет засова. Он не мог сдаться. Он не имел права на это. И, решившись на последнее, что помогло бы встретить бешеную тварь, он попробовал выворотить веками впечатанный в мостовую камень.

Хохот в распахнутых настежь окнах звучал уже навязчиво. Теперь это были не смешки с оттенком презрительного снисхождения, какие Винсент привык получать в качестве «подарков» ежедневно, а захлебывающийся злобным треском человеческий лай. Камень не поддавался. Тогда одним движением Винсент скинул и намотал на руку пальто, в котором ходил последние месяцы в больнице и по улицам Арля. Ударить собаку было нечем. Он прижался к стене и сжал кулаки.

Слепящий, пронзительно-желтый, словно пропитанный хромом солнечный свет ударил ему в глаза.

Закрыв лицо рукой, Винсент посмотрел вниз и увидел, как серые булыжники мостовой окрасились отраженными от оранжевых стен лучами в изумрудный цвет. Проникая в камень, солнце растворяло его скучную, мертвую фактуру, расплавляло в нем каменное равнодушие, и Винсент вдруг понял, откуда этот цвет. Это цвет живущей под мостовой травы…

Глава IV

– Был вчера вечером в Калуге на выставке Пикассо, – сказал подполковник, и Голландец пришел в себя. – На выставке вчера, говорю, был, – не отрывая от него взгляда и повышая голос, словно разговаривал с недоумком, повторил командированный.

Голландец поднял глаза. Сидящий напротив него человек с влажной от переедания лысиной, туповатым взглядом и твердой рукой, вонзающей вилку в кусочек селедки, откровенно давил. Уж не собрался ли он заявить первоочередное право на эту семью? Но разве кто-то ему противоречил в этом? Голландец был убежден, что этот человек может вечером пойти куда угодно, но только не на выставку и уж точно не на Пикассо. В Калуге – можно не сомневаться – был. Скорее всего негодяй бродил по Интернету в военкомате, пока его опричники набирали сопляков для службы. Там и наткнулся на картины.

– Какая прелесть, – восхитилась Маргарита. – Игорь, откуда в тебе такая любовь к искусству?

«Действительно, откуда?» – мысленно поддержал потенциальную тещу Голландец.

Откуда, подполковник не сказал. Запихал селедку в рот и, пережевывая, как корова сено, произнес:

– У нас в военкомате конкурс рисунков детей сотрудников проводился… Что смешного? – рыкнул он, заметив, как Голландец шевельнул плечами.

– То, что вы сказали.

– Игорь, Игорь, ну и что там с конкурсом? – встряла Маргарита.

Подполковник почистил языком зубы.

– Так детские рисунки лучше, чем картины этого Пикассо.

Голландец промокнул губы салфеткой.

– Когда Пикассо был ребенком, – тихо произнес он, – он мог писать, как Рембрандт. Но ему потребовалась целая жизнь, чтобы научиться рисовать как ребенок.

– Он у нас художник, – констатировала в который раз Маргарита то ли с гордостью, то ли с сожалением.

– В армии служил? – спросил мерцающий муж.

– Зачем?

Подполковник мгновенно опух от изумления.

– Как зачем? Ты что, не мужик?

– Игорь, – поспешила вмешаться Маргарита, но это было лишним. Соня влюбленно смотрела на Голландца.

В кармане у него завибрировала трубка мобильника.

– Прошу прощения, наверное, это из клуба, – Голландец виновато улыбнулся, поднялся и вышел на балкон. – Гала? – плотно прижал он трубку к уху.

– Голландец, все названные тобой люди закончили свою жизнь в психиатрических лечебницах.

– Это все? Ты всех проверила?

– Абсолютно. Проблема была с бабкой Колин Гаприн, но я ее все-таки разыскала. Она скончалась в возрасте восьмидесяти двух в Тенерифе. Когда спектакль?

– Я сегодня возьму билеты.

– Ты пойдешь со мной?

– Ты же знаешь, блондинки не в моем вкусе.

– Я перекрашусь к началу первого действия.

– А этот нос кнопочкой?

– Чтоб ты сдох, Голландец. Завтра билет занеси.

– Я целую тебя.

Тяжелая рука легла на его плечо.

– Правильно… – сказал подполковник, вынимая из кармана сигареты. – Будешь?

– Я не курю, спасибо.

– Правильно, – повторил мерцающий муж и щелкнул зажигалкой. – Нужно их всех пользовать, пока есть возможность… – Пустив струю дыма навстречу ветру, он выдавил: – Ты думаешь регистрироваться или нет?

– Да, конечно… – виновато пробормотал Голландец и улыбнулся.

– Ты смотри. Обидишь этих женщин – я тебе голову сверну. Понял?

– Ну да.

Подполковник поднял кулак и не сильно, но выразительно толкнул Голландца в лоб.

– Ты сколько зарабатываешь?

– Двадцать рублей в месяц. – Голландец поправил волосы. – Иногда больше. Премии, подработка…

– И как ты собираешься Софью содержать?

– Как-нибудь справимся. – Голландец улыбнулся.

– Где ты, говоришь, работаешь?

– В клубе, художником-оформителем.

– Нет, это не дело. – И мерцающий муж покачал головой так, как качал бы головой папа Сони, отказываясь ее выдать за беспризорника.

– Простите, нам пора…

Аккуратно обойдя не собиравшегося подвинуться военкома, Голландец зашел в комнату.

«Этот парень может стать моей проблемой», – мелькнуло в его голове, когда в прихожей, прощаясь, подполковник снова ткнул ему кулаком в лоб.