Слепой. Обратной дороги нет - Андрей Воронин Страница 14

Вынув калькулятор и откинув пластмассовую крышечку с окошком дисплея, охранник принялся неуклюже тыкать толстым пальцем в крошечные кнопки. При каждом нажатии калькулятор издавал противный электронный писк. Побаловавшись так минуты три или четыре, Степан Денисович захлопнул крышку и раздраженно сунул машинку в карман, потому что толку от нее было ноль целых хрен десятых. Чего считать-то, когда ничего толком неизвестно? Ни названия товара, ни цены на этот товар, ни размеров партии – ничего этого Тарасюк не знал. Знал только, что партия ожидается крупная – такая крупная, что все начальство в порту уже третий день стоит на ушах.

Он попытался хотя бы приблизительно прикинуть размеры возможного барыша. Вот взять, к примеру, самые обыкновенные таблетки – обезболивающие там или жаропонижающие. Дешевые… Хотя кто и где их нынче видал – дешевые таблетки? Но допустим, что дешевые.

Теперь дальше. В таблетках что работает? Анальгин там, парацетамол всякий или запрещенный димедрол – это все названия, умными докторами для дураков придуманные. А если разобраться, лучшего обезболивающего, чем наркота, до сих пор ни одна зараза не придумала. Значит, в каждой такой таблетке хоть капелька ее, да есть. А остальное – просто наполнитель, вроде мела, или что там еще они туда кладут.

Или взять, к примеру, эфедрин, которым в золотые деньки Степиного детства кашель лечили. Он тогда в любой аптеке продавался, и даже без рецепта. А ведь если этот самый эфедрин не в микстуре пить, а вколоть, понимаешь ли, в вену, эффект, говорят, получается оч-чень интересный! Потому что эфедрин – это не средство от кашля, как некоторые до сих пор думают, а синтетический наркотик. Во как!

В конце концов, большая партия лекарств – это уже очень большие деньги. А большая партия СЫРЬЯ для изготовления лекарств – это… это… Это о-го-го! Ведь не мел толченый они из самого Китая морем везут, не траву сушеную, которая, скажем, от поноса… или, наоборот, для. Нет, везут они что-то забористое и явно недешевое, раз в управлении порта по этому случаю такой кипеж. Привезут, загрузят фуру под самый тент, отволокут на фабрику, смешают с этим своим наполнителем и наштампуют, сволочи, таблеток. А может, уколов, кто их там разберет…

Так вот, в любом случае, навар обещает быть очень приличным. А если в этом их сырье содержится хотя бы процентов двадцать наркоты, тогда… Какой у фуры объем кузова? Так, ага… Эх, знать бы еще, какой у этого порошка удельный вес! Или это и не порошок вовсе? А что тогда – жидкость? Да нет, вряд ли, жидкий наркотик – это всегда раствор. А какой смысл тащить через полмира раствор? Как будто у нас своей воды мало…

У него за спиной распахнулась дверь. Степан Денисович понял это не глядя, по звуку, потому что зимняя сырость, как обычно, не пошла дверным петлям на пользу.

– Ты погляди, – раздался женский голос, почти такой же скрипучий, как несмазанные петли, – оно стоит! Курит оно! И стакан тут как тут! Уже гляделки залил! Дома дел невпроворот, а оно кислород нюхает! Чтоб он тебе поперек нюхалки стал, этот кислород!

Под местоимением «оно» подразумевался, ясное дело, сам Степан Денисович, а скрипучий голос, ржавым напильником царапавший прямо по нервам, принадлежал не Бабе Яге, не ведьме какой-нибудь из «Вечеров на хуторе близ Диканьки», а его законной супруге, Оксане Даниловне Тарасюк.

– Шо ты молчишь? – продолжала она. Голос жены ржавым шурупом ввинчивался Тарасюку прямо в спинной мозг; он не обернулся, поскольку и так знал, что Оксана стоит на пороге, уперев кулаки в тощие бока, что ее жидкие бесцветные волосы торчат в разные стороны, что она в своем вечном ситцевом халате неопределенной расцветки и сверлит его затылок таким взглядом, словно он украл и пропил ее приданое. – Шо ты молчишь, я тебя спрашиваю? Опять об отеле своем мечтаешь? Го-о-ос-с-споди-и-и, вот же ж послал Бог наказание!

– Та, – не оборачиваясь, с досадой бросил Степан Денисович.

– Шо «та»? Шо ты такаешь, ты мне скажи?

«Вот же зараза, – с тоской подумал Тарасюк. – И как меня угораздило жениться на этой прободной язве? Где были мои глаза?»

При этом он отлично помнил, что дело было вовсе не в его глазах, а в избыточном количестве выпитой им на свадьбе школьного друга водки, неудачном стечении обстоятельств и в конечном итоге беременности, которую Оксана Даниловна предъявила своему будущему супругу, когда предпринимать что-либо по этому поводу было уже поздно.

– Геть, – сказал он, по-прежнему стоя к жене спиной.

Сказано это было вполголоса, но Оксана Даниловна, как ни удивительно, услышала. Странное дело, но собственные скрипучие вопли никогда не мешали ей слышать все, что говорилось вокруг, особенно то, что вовсе не предназначалось для ее ушей.

– Шо такое? – воинственно поинтересовалась она.

Тарасюк с трудом подавил инстинктивное желание втянуть голову в плечи, поскольку в руках у жены вполне мог оказаться какой-нибудь твердый, тяжелый предмет – скалка или даже сковорода. Считается, что сварливые жены дерутся сковородками только в анекдотах. Как бы не так! Обстановка в доме Тарасюков уже давно была максимально приближена к фронтовой: чуть зазевался – получи по черепу, да так, что искры из глаз!

Ощущение, что его вот-вот с похоронным звоном огреют чугунным донышком по затылку, сделалось нестерпимым, превратившись из предположения почти в уверенность. Поскольку бежать было ниже его достоинства, Степан Денисович резко развернулся лицом к противнику и перешел в контрнаступление.

– Геть отсюда, я сказал! – рявкнул он так, что зазвенело в ушах. – Геть, чтоб я тебя, змею, не видел! Это я – наказание?! Бога побойся! Да ты, дура, пальцем деланная, молиться на меня должна, как на икону! Вот брошу тебя к чертовой матери, будет тебе тогда Господнее наказание!

Жена открыла рот, но Степан Денисович шагнул вперед, занося над головой сжатый кулак. Тут Оксана Даниловна, хоть и дура, сообразила, что дело пахнет керосином. Она проворно юркнула в дом и попыталась захлопнуть дверь, но Тарасюк успел ухватиться за ручку и так рванул ее на себя, что жена упала на колени.

– Рятуйте, люди добрые! – негромко, чтобы не доводить до греха, взвыла она и, как была, на четвереньках, задом наперед быстро-быстро поползла в