Михаил Нестеров - Бешеная стая Страница 15

Я просмотрел врезку с видеорегистратора один раз, другой – что было непременным условием и диктовалось буквально последним кадром; внизу не было разве что титров: НАЧНИ СНАЧАЛА. Врезка в дневник заканчивалась буквально уходом со сцены всех действующих лиц (одного из них выносили в мешках); Родион Приказчиков выходит предпоследним и поворачивает голову в сторону видеорегистратора…

Я вижу следующее: они не хотят слушать Шатена – зачем? Любые его слова, любые его доводы для них ничего не значат. Они собрались здесь не на судебный процесс, а для того, чтобы привести приговор в исполнение.

Помещение, где находятся «Бешеные псы», походит на кузницу. Только я никогда не видел такого громадного газового горна, в котором легко можно было разогреть морской якорь. А может, эта печь для обжига керамических поделок, или в ней плавят и нагревают металл? Стены в этом помещении из силикатного кирпича, выкрашенные белой, дающей блики краской. На стеллажах инструменты, но какие именно – разобрать невозможно. Посередине потолка лампы дневного освещения. Пол бетонный. Поверху стен гофрированные трубы вытяжки.

«Бешеные псы» одеты в спортивные куртки, головы скрыты под капюшонами, и последняя деталь – больше чем намек на тайную расистскую организацию ку-клукс-клан. Их связывает строгая дисциплина, неукоснительное следование внутреннему уставу. Они друг для друга – товарищи, судьи, палачи.

Шатен на полголовы выше любого из них, сильнее, но воля его сломлена. Он знает, что его ждет страшная и мучительная смерть. Высокий шатен, он ассоциировался у меня с русским ратником, окруженным легкими немецкими рыцарями, еще и потому, что лицо его было словно под забралом видеоретуши.

Я смотрел запись, и мне жутко не хватало звукового сопровождения, однако и от «немого кино» у меня ком подкатил к горлу. Человек, который, как мне кажется, был Розовым, выбрасывает руку в сторону жертвы, что-то выкрикивает при этом, и два человека набрасываются на Шатена. Один с ходу ударяет его ногой в живот, и когда Шатен сгибается пополам, второй наносит ему мощный удар в спину сложенными вместе руками. Шатен растягивается на полу. Несколько секунд он лежит неподвижно, встает, держась рукой за живот. Настает черед Родиона. Он наносит Шатену два хлестких удара руками в лицо, и тут же, обхватив голову противника за затылок, ударяет его коленом. Он придерживает его за голову, чтобы удар получился жестче и чтобы Шатен не отлетел к стене. Но как только Блондин отпускает руки, Шатен падает на колени. Еще один удар в голову, и он снова на полу. Снова поднимается, мотая головой, и снова оказывается на полу – это еще двое его товарищей отметились сильными ударами в голову. Последним к избиению подключается Розовый. Он работает руками, ногами, он разнообразен…

Убийство Шатена напомнило мне расправу над советским актером Талгатом Нигматулиным. «В ночь с 10 на 11 февраля 1985 года в центре Вильнюса, в доме номер 49 по улице Ленина, пятеро сектантов с особой жестокостью избивали руками и ногами не сопротивлявшегося чемпиона по карате до тех пор, пока к полудню 11 февраля не наступила смерть от не совместимых с жизнью повреждений внутренних органов».

О чем они говорят? Розовый обращается к Шатену, жестикулирует, Шатен не отвечает. Эх, разглядеть бы его лицо – но оно замаскировано. Куда лицо, туда и размытое пятно маски. Вот Розовый поворачивает голову, и тотчас, как солнечный зайчик, на его лицо падает маска.

На Шатена снова сыплются удары. Он с трудом встает, придерживает руку за локоть. Сломана? Не исключено: Блондин обрушил на него мощнейший лоу-кик, которым мог и убить, но Шатен заслонился рукой.

Мне стало жаль его до первой усмешки. Как только я хмыкнул, жалость к бандиту испарилась.

Запись оборвалась. Замелькали кадры второй врезки. На ней Шатен по рукам и ногам связан скотчем, лежит на полу. Кажется, что маска приобрела красноватый оттенок, что разбитое в кровь лицо проступает через маску. Он жив – вот качнулась его голова. Только качнулась – он не смог поднять ее.

К нему подходят четыре человека, поднимают, подносят его к газовой печи с открытой и глубокой шахтой, кладут на край, и как только его голова и плечи касаются поверхности печи, они перехватываются и проталкивают Шатена дальше. Еще одно усилие, еще – и он целиком в шахте. К печи подходит Розовый, поворачивает вентиль, прикуривает от зажигалки сигарету и, поддерживая огонек, подносит его к газовому фитилю. Тотчас под свод шахты взвивается синее пламя. Розовый поворачивает другой вентиль, и в печи загорается от фитиля жаркий огонь. Тело Шатена извивается, хотя нестерпимый жар к нему еще не подобрался, он чувствует страстное дыхание смерти. На нем дымится одежда, плавится скотч, поднимается пузырями кожа. Его горящая голова касается прокаленного свода. И только теперь ретушь упала с его обезображенного, покрытого волдырями лица; теперь это прокаженный урод. Шатена не узнала бы даже родная мать.

Неожиданно изо рта у него вырывается дым, и он резко, как будто его дернули из глубины шахты, опрокидывается навзничь. Готов, подвел я итог под мастерством поваров: презентация пирога с мясом окончена. Но нет – еще одна важная деталь, изюминка этого незабываемого вечера: Розовый, глубоко затянувшись, выщелкивает окурок в жерло печки. Блондин нажимает на кнопку блока управления, и толстенная дверь в камеру сгорания закрывается.

Третья врезка цифры в аналог оказалась самой постной. Несколько мужчин в спортивных куртках с капюшонами покидают это интересное место. Двое несут пакеты с останками запеченного друга. Один из них поворачивает голову, и ретушь-маска с его лица падает. Я узнаю Родиона Приказчикова. И начинаю узнавать его по росту и характерным движениям во время повторного сеанса.

Жаль, что Блондин не позаботился о видеорегистраторе в своем гараже. Было бы любопытно взглянуть на горячее блюдо под названием «Хот-дог на капоте». Родиона тоже сожгли заживо. По словам генерала и согласно полицейскому протоколу, Блондин метался по гаражу, сбивая все на своем пути. Он был одет в синтетику, и она плавилась, впаивалась в его кожу. Он уже ничего не видел, катаясь по полу, вскакивая, ударяясь в стену, пока наконец, как и Шатен, за которым он затворил дверь в преисподнюю, не рухнул замертво. Собаке собачья смерть. Справедливо.

Вместе с Блондином сгорела касса банды, общаг, все тридцать миллионов долларов. Он, со слов генеральского сына, хранился в его доме. Тому было несколько причин. Дом находился в охраняемой зоне, что исключало такую банальную и малость курьезную вещь, как ограбление. Генерал Приказчиков имел незапятнанную репутацию, являлся авторитетом в определенных кругах, и визит «казенных людей» к нему исключался. Местом хранения денег и драгоценностей Блондин выбрал сейф в оружейной комнате, сравнив это с телевизионной функцией «картинка в картинке». По сути дела, он был единственным человеком в доме, который интересовался оружием. Николаю Ильичу пошел восьмой десяток, и он предпочитал оздоровительные пешие прогулки с тростью. И своего последнего зайца он застрелил лет десять назад. В этой связи мне пришлось еще раз просмотреть один любопытный фрагмент. Вот он.

«…В тот день ко мне приехал Розовый, чтобы забрать часть денег – на покупку новой машины, байка, шлемов, амуниции, стволов и прочего дерьма. Плюс бабки для осведомителей, которые по сути были нашими наводчиками. Я проходил с сумкой мимо гостиной. Отец, увидев меня, окликнул. И – завел старую шарманку о своих связях, которые он, в частности, поддерживал в Нарофоминском клубе, о начальном капитале. Я психанул и, расстегнув сумку, бросил ее к ногам отца со словами: «Может, это ты займешь у меня?» Он видел много, очень много денег, воспринимая их как финансовый инструмент, и взгляд его при этом оставался равнодушным. Но эти деньги буквально подпалили его сердце, и он, схватившись за грудь, опустился на стул. Я поднял сумку и вышел, даже не предложив ему воды. Я повидал такого, что разочаровался во всем человеческом… Когда я рассказал об этом Розовому, тот разорался: «Ты выдал себя!» Я ответил: «Посмотрим». Но сердце мое замерло. Через минуту я был готов убить сначала его, а потом добраться до отца, который и толкнул меня на этот дурацкий шаг».

Я не торопился выключить магнитофон, я только убавил звук. Меня не покидало ощущение, что я слушаю откровения осужденного на пожизненный срок в режиме видеоконференции. Я не ощутил потери Родиона как живого человека – по-другому объяснить я не мог. И вернулся, собственно, к просмотренному только что фрагменту из дневника, который я понял так: Блондин не хотел признаваться самому себе в том, что зарождению конфликта внутри группировки послужила его откровенная несдержанность, то есть вещь рядовая. Он же хотел представить ее более глубокой, драматичной, назревающей… как медленное приближение урагана.