Владимир Гриньков - Человек с двойным дном Страница 15

Он нервничал, и его взгляд старательно обтекал Корнышева, так ни разу на нем и не сфокусировавшись.

Ноутбук хирург водрузил на стол перед Захаровым, поколдовал над клавиатурой, выводя изображение на экран, и отступил, принимая вид художника, ожидающего первых оценок своего нового творения от неблагодарной и капризной публики. Так получилось, что Захаров сидел за столом, а Потапов, Нырков и старлей оказались у него за спиной, и потому все они видели изображение на экране, а сидевший напротив Захарова Корнышев экрана не видел – только лица зрителей. Но и этого оказалось достаточно. Лица вытянулись. Это был шок, которого не смогли скрыть. Таращились в экран, будто не могли поверить своим глазам. Потом Захаров поднял голову, и их с Корнышевым взгляды встретились.

– И что? – спросил Захаров, не поворачиваясь к хирургу. – Это он таким будет?

И Потапов с Нырковым тоже смотрели на Корнышева.

– Мне обрисовали характер предполагаемых повреждений, и я вам демонстрирую, как должен выглядеть человек, попавший в подобные обстоятельства, – сухо произнес хирург.

Публика не обманула ожиданий творца и оказалась дурой. Не оценила проделанной работы.

– А мне можно взглянуть? – осведомился Корнышев.

Захаров медлил.

– По сути, все верно, – вдруг сказал Нырков. – У нас в исходных данных – что? Что Корнышев сильно пострадал. Чтобы его сожительница поверила сразу и безоговорочно. Если полумерами обойтись – она раскусит. А вот такое, – показал на экран, – самое оно.

Корнышев ждал. Захаров развернул, наконец, к нему экран. На экране был Корнышев. Обычное лицо, ничего шокирующего. Но в следующее мгновение компьютерная программа запустила процесс изменений, шаг за шагом демонстрируя, что будет происходить с Корнышевым. На лице вдруг проступили свежие следы ожогов, и почти сразу они покрылись струпьями. Затем появились надрезы – и тут же стянулись нитками. Лицо меняло форму и цвет. Оно будто поплыло и приобрело красно-синий оттенок. Это был Корнышев, но уже как бы после операции. Узнать его было непросто. Человек на экране был похож на чудом выжившую после страшной автокатастрофы жертву. Лицо в струпьях и порезах, в которых можно было угадать истекающую кровью плоть. Нездоровая опухлость, превращающая Корнышева в сизолицего бомжа. Нарочито грубо изображенные швы.

На Святослава, пока еще не изувеченного и вполне себе симпатичного, присутствующие смотрели с состраданием. Ему под этими взглядами стало нестерпимо плохо. Угадавший его состояние Захаров вкрадчиво произнес:

– Это только на время, Слава. Потом мы все вернем. Сделаем, как было прежде.

Поскольку он видел, что Корнышев ему не верит и практически его не слышит, генерал поспешил призвать на помощь хирурга:

– Мы ведь потом сможем все восстановить?

– Практически полностью, на девяносто девять процентов! – с готовностью отозвался хирург. – Да и бояться этого не надо, – затараторил он. – Делать будем под наркозом. Заснул, поспал, проснулся – новое лицо. Женщины себе подтяжки делают каждый год – и ничего! И потом – это совершенно безопасно. Затрагиваются только поверхностные ткани, а не внутренние органы…

Корнышев поднял глаза на хирурга, и тот вдруг захлебнулся.

И тогда Захаров веско сказал:

– Так надо, Слава! Это надо сделать!

Потом Захаров устроил совещание. Он представил своим подчиненным старлея. Николай Сомов, командир группы специального назначения. Старлей хмурился и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Не привык быть в центре внимания.

В происходящем Корнышев угадывал какой-то подвох. Какую-то ложь.

– Теперь о главном, – продолжал Захаров. – О том, как вы будете работать в поселке Красный. Вы должны быть где-то рядом со своим подопечным…

Никто из присутствующих даже не посмотрел в сторону Корнышева. Вместо этого пожирали глазами начальство. Ведь разговор был важный, нельзя ни слова пропустить. И тут был какой-то подвох.

– Какие есть соображения? – cказал генерал. – С какой легендой вы там объявитесь?

Потапов, который в тройке Потапов – Нырков – Сомов был явно главным, заметно напрягся и постарался оправдать доверие руководства:

– Я думаю, скрытное наблюдение, товарищ генерал.

– И где же ты намереваешься скрываться? – осведомился Захаров.

– В лесу. Там лес кругом, товарищ генерал.

– Да там все, кто ходить способен, сплошь грибники да охотники, – сказал Захаров. – Они в лесу себя чувствуют, как ты – в своей родной квартире. Вот у тебя в квартире надумают спрятаться три здоровенных бугая. Неужели ты их не увидишь? Нет, прятаться в лесу – это чепуха. Если где-то близко от поселка – вас там срисуют в первый же день. А далеко в лес уходить – что это за охрана будет?

Потапова ответ собеседника не обескуражил.

– В принципе, верно, – признал он оплошность. – От местных там не спрячешься, они тот лес как свои пять пальцев… А что если не прятаться, товарищ генерал? Встанем лагерем в лесу, в километре от поселка. Близко. И в то же время на отшибе. Мы геологами будем.

– Ты на себя посмотри, – посоветовал Захаров. – Или вот на него, – кивнул на коротко стриженного старлея с цепким снайперским взглядом. – Хороши геологи, ничего не скажешь.

– А если прямо в поселке нам расположиться? – вдруг сказал Нырков. – Допустим, мы по бизнесу. Ну, не то чтобы лично. А прислали нас хозяева. Какой-нибудь крупный бизнесмен решил вложиться в лесопереработку. Там ведь лес? И лесопилка была прежде? Вот мы приехали, чтобы на месте разобраться, что из всего этого может получиться. А?

– Неплохо, – кивнул Захаров.

– Теперь смотрите, товарищ генерал. Поселиться можем прямо там, в бараках этих где-то. И жить, не таясь. Это раз. С местными контакты наведем – у нас и деньги есть, и водка, так что все нам будут друзьями и информаторами. Это два. Понадобится нам прочесать окрестности – пойдем и прочешем, не вызывая подозрений, это мы вроде как лесные угодья на предмет промышленной вырубки изучаем. Это три…

Захаров, слушая, кивал одобрительно. И во всем этом тоже была какая-то большая неправда.

Они обсуждали то, что будет потом, позже. Планировали, что будут делать и как. У каждого было свое видение ситуации и свои предложения. Но все происходящее было одной большой и некрасивой ложью. Потому что, хотя Корнышев и присутствовал на совещании, он был не с ними, не с теми, кто участвовал в обсуждении. На него старались не смотреть. О нем не упоминали. И вообще, похоже, все тяготились его присутствием здесь. Потому что на самом деле все думали не о том, что будет позже, в поселке Красный, а о том, что случится завтра.

Завтра Корнышева изуродуют. Потому что так надо. А потом его, искалеченного, вывезут в пугающую глушь в качестве приманки и будут терпеливо ждать, клюнет рыба на наживку или нет.

Он – не с ними. Он всего лишь наживка. Это все понимают. Но все об этом молчат. И совещание это должно было пройти без него. То, что его причислили к этой команде – это и есть ложь. Всего лишь тщетная попытка заставить его не думать о завтрашнем, а думать о чем-то другом.

Тут Захаров вдруг повернулся к Корнышеву и спросил:

– Как тебе такой план?

Он смотрел Корнышеву в глаза. Взгляд его был полон лжи.

– Толково придумано, – ответил Корнышев. – Мне нравится.

Как они с ним, так и он с ними.

Круглая белая луна заглядывала в окно. Корнышев, не раздеваясь, лежал на диване и терпеливо ждал. В доме уже давно не было слышно никаких звуков. Но спешить нельзя. У него один-единственный шанс. Последний шанс. Так он сам оценивал.

Он хладнокровно дождался того времени, когда темнота ночи уже была готова растаять без следа, и только тогда поднялся. Попытался открыть окно своей комнаты, но оно, против ожиданий, не поддалось. Корнышев не сильно расстроился, поскольку у него еще оставались варианты.

Выйдя из комнаты, он, неслышно ступая, прошел через весь дом. Входная дверь запиралась на несколько замков. Корнышев открыл те, которые смог, но в двух случаях требовались ключи. Ключей у него не было. Один из замков был электронный. Сигнальная лампочка этого замка насмешливо подмигивала Корнышеву в темноте.

Оставались окна. Корнышев пошел по комнатам в надежде отыскать выход из дома, ставшего ему тюрьмой, но ни одно из окон открыть не смог. В конце концов Святослав оказался в комнате, переоборудованной в операционную. Здесь он, как и прежде, тоже не зажигал свет, но привыкшие к темноте глаза и при лунном свете различали подробности на месте завтрашних событий. Стальной блеск хирургических инструментов смотрелся пугающе. Не операционная, а пыточная.

Корнышев подступился к окну и нисколько не удивился, обнаружив, что и это не раскроется. Он уже был готов к тому, что тихо уйти не получится. У него с собой была железная кочерга, которую он предусмотрительно прихватил у камина в одной из комнат. Отступив на шаг от окна, Корнышев примерился и перехватил кочергу поудобнее.