Юрий Гаврюченков - Сокровище ассасинов Страница 15

– Будешь? – неопределенно предложил я, сам не зная, что именно.

– Не откажусь.

Я потянул ручку холодильника, в котором обнаружились пластиковые контейнеры, одноразовые подносики в фольге, ещё какие-то мешочки и обертки, занимающие все три полки. Ой, ё!.. Неужели весь этот закусон я сам наковырял? Я долго и с недоумением взирал на бардак, пока наконец не увидел в самом низу две целые бутылки водки, за которыми и потянулся.

Сбросив на пол пустые картонные тарелочки, я выставил остатки заливного, блюдо с засохшими раками, какой-то сырок и пол-литровую бутылку «Смирнофф». В дополнение к ним прибавил распотрошенный пакет картофельного пюре и поставил чайник на огонь.

– Давай за… – я замялся, не в силах ничего вообразить.

– За встречу.

– Верно. – Я разлил по стаканам, плеснув себе на два пальца. Мы чокнулись.

– Эх, хороша!

Мне также полегчало, но на этом я решил остановиться – подлечились, и будет. Еще пошарив в холодильнике, я извлек банку с болгарскими огурцами и налил себе рассольчику.

– Ты пей, – сказал я Славе, – а мне пора останавливаться.

– Ну, давай, – хмыкнул корефан, обрадованный угощением. Врезать он был не дурак.

Я дернул рассолу и даже начал приходить в себя. Отлично. Сейчас поедим, и станет совсем прекрасно. Чайник закипел. Я выключил его и приготовил пюре.

– Ништяк живешь, – заметил Слава.

– Эге, – ответствовал я. – В термах патриции предавались оргиям с гетерами. А я чем хуже?

– Промышляешь копаниной?

– И не говори. Вот прямо сейчас займусь.

Пока пюре остывало, я выгреб из холодильника упаковочный хлам и затолкал его в мусорное ведро. Раскопки привели к интересным результатам – в морозильном поддоне я нашел пачку намокших купюр, среди которых попадались баксы. Это значило, что я обнулил заначки и на жизнь осталась лишь имеющаяся на руках сумма.

– Видел, как я лавандоса накопал? – похвастался я.

– У тебя там сейф, что ли?

– Нет, – я вернулся к столу и затолкал банкноты под телефон, – зелень храню, чтоб не завяла. А у тебя как дела?

– Вышел по УДО.

– Какое тебе УДО с твоими залётами? – изумился я. – Да ты и «красным» никогда не был.

– Я знаю, что ли? Может им разнарядка пришла. В общем, скостили мне полгода. Не веришь, смотри, – Слава достал из кармана справку об освобождении.

– Да ладно, – я смутился. – Что ты, в самом деле, верю.

– Сегодня нагнали спозаранку. Только что в Питер приехал. Пойду с жильем разберусь. Вечером пустишь перекантоваться?

– О чем речь, живи сколько хочешь!

Прикончив бутылку, Слава отправился по своим квартирным делам, а я стал прибираться на кухне, попутно анализируя обстановку на сегодняшний день. Обстановка, честно признаться, была достаточно гнилая. Живых денег осталось тысяча триста рублей плюс сто двадцать долларов. На какое-то время хватит, а дальше? Надо срочно что-то выдумывать и проворачивать за этот период, пока есть на что есть. Класть зубы на полку отчаянно не хотелось.

Но если бы все дело было только в деньгах! О происшедшем я вспоминал, как о кошмарном сне, и мечтал, чтобы сном оно и оказалось. Умом однако понимал, что всё реальнее и гаже. Как бы хашишины не вернулись воздать должное древнему обычаю кровной мести. А ведь есть еще взорванный офис испанцев, которые могут сгоряча и поквитаться со мной, узнав, что предметы ушли к их врагам. Мертвый Гоша Марков. Тут уж совсем плохо. Гошу жаль ужасно, жаль как друга, да и как компаньона. Надо хотя бы Борису Михайловичу позвонить, встретиться, мобилу отдать, соболезнования выразить. А заодно закинуть удочку насчет дальнейшего сбыта. Люди рождаются и умирают, а дела идут. Хотя и помимо Маркова партнеры, заинтересованные в работе со мной, имелись, обратиться к человеку с приличными каналами не помешает. Подумав о каналах, я припомнил Марию Анатольевну. Вот с кем еще придется поговорить. Общаться со вдовой будет трудно и неприятно, будем лишь надеяться, что она вникнет в ситуацию: я – без денег, Петровича убили прямо на раскопе. Жалко вдову, но придется госпоже Афанасьевой поискать счастья в другом месте. Сто двадцать долларов едва ли будут достойной компенсацией за погибшего мужа.

С такими мыслями я вышел на балкон и выдохнул в атмосферу порцию перегара. Поев и удержав пищу в желудке, я стал чувствовать себя значительно лучше. Теперь надо ввести в организм изрядную порцию витаминов, глюкозы и белков. День сегодняшний я решил полностью посвятить процедуре восстановления. Голова – прибор тонкий и требует основательной доводки для приведения в рабочее состояние. А со спиртным надо завязывать. Больше ни капли, тем паче что положительных результатов все равно не приносит.

Однако что же дальше-то делать? Денег на поездку в перспективный район не хватит, да и нет на примете ничего перспективного. Да если бы и было, то не факт, что я там что-нибудь найду. Придётся, видимо, экономно расходовать наличку, занимаясь поисками сокровищ в пределах Санкт-Петербурга. В крайнем случае, буду подкармливаться у мамы, она с голода умереть не даст. Вот они, суровые будни кладоискателя!

По старым домам Петроградской стороны, что ли, прошвырнуться? На чердаках искать бесполезно – там уже все просеяно, а вот в подвалах еще можно кое-что найти, если повезет. В периоды смутного времени люди всегда старались упрятать от чужих глаз что-нибудь ценное, а таких периодов в двадцатом веке для Санкт-Петербурга хватало. Многие не вернулись, поставленные к стенке пьяным матросом или отправленные ЧК-ГПУ-НКВД в «солнечные края», а ценности, схороненные на черный день, так и остались дожидаться своих хозяев. Не обязательно это были золото и бриллианты – для чьего-то сердца дороги семейные фотографии или дневник, не предназначенный для посторонних глаз. Дневники в Питере любили вести по дореволюционной привычке, а потом прятали, чтобы не нашли при обыске. Мне запомнилась запись, которую неизвестный господин с Васильевского острова сделал 27 сентября 1918 года: «Голодно, но заставил себя встать. Весь день ходил по коридору. На кухне Инесса разговаривает сама с собой. Страшно.» Куда потом делась обезумевшая семейная парочка, перед какими событиями истощённый господин полез на чердак прятать книжицу в замшевом переплёте? Я долго ломал над этим голову, но так ничего путного не придумал.

На чердаках в смутные революционные и послевоенные годы напуганные обыватели хранили оружие, воинские награды, и другие семейные ценности. В песчаной засыпке, в вентиляционных проходах, за кирпичами – в те времена люди боялись оставлять в своём жилье опасные вещи. Впрочем, сороковыми годами эпоха кладоположения не завершилась. Диссидентские рукописи, и самиздатовские сборнички стихов времен застоя тоже иногда обнаруживались. С творчеством Бродского и «Хроникой текущих событий» я именно таким образом познакомился. Во все времена люди, предчувствуя обыск, тащили самое сокровенное на чердак, реже – в подвал. Подвал все-таки место сырое, грязное и приземленное, а чердак – сухое и возвышенное . Да и прятали свои реликвии… одно слово «прятали»: кто в вентиляционный ход заложит, кто щебнем засыплет в углу, а один раз просто старым тазом накрыли, и никто на протяжении семидесяти с лишним лет – никто! – этот таз не поднял. Кладов было так много, что на все чердаки искателей не хватало.

Впрочем, питерские чердачные клады представлены не только наивными мещанскими захоронками. Бывает, прячут и так, что фиг найдешь, если просто ворошишь слегонца, а не ищешь клад основательно и целенаправленно, зная, что до революции в этом доме проживал купец первой гильдии такой-то, «приземлённый» в семнадцатом-восемнадцатом году, либо после угара НЭПа. Вот эти ныкали по-настоящему вечные ценности: драгметалл, самоцветы; реже, в моей практике один раз всего, бумажные купюры. Спрятали целую сумку. Видимо, после обыска хотели забрать, да не получилось. Серьезные люди к делу подходили серьезно, и чисто житейской смекалки для устройства тайников у них было побольше. Многие люди до сих пор живут бок о бок с кладом и не подозревают о нём.

Не на каждом чердаке, конечно, лежит клад, и всегда приходится крепко поломаться, чтобы его найти. В некоторых случаях в домах остаются стенные сейфы, камины с заложенным дымоходом и прочие тайники, но это, скорее, могут обнаружить только строительные рабочие. Они и сами рады почистить дома, предназначенные на снос или капремонт, и среди них есть свои профессиональные кладоискатели. Конкуренция, в общем. Очень круто с этой работы не поднимешься (ценностей редко когда прячут много), разве что повезет, но кое-что на хлеб заработать можно. Старый фонд уже вычистили весь, но ничто не мешает пройтись по новой. Смутные времена для России не кончились, а только начались в полный рост. Граждане воруют, тезаврация [9] процветает. Менты тоже не дремлют, норовят богатых граждан прихватить; чего стоила ОБХССная «чистка» коллекционеров во второй половине восьмидесятых. И это во времена застоя, когда поддерживалась хотя бы видимость порядка. Теперь же, когда настал беспредел в масштабах государства, люди, чтобы не делиться или делиться как можно меньше, прячут свои ценности «по банкам и углам». И в землю зарывают, но если обстоятельства поджимают, то чердак или подвал, как всегда, – самое укромное место. Так что в нашей стране кладоискатель как класс никогда не вымрет. Правительство не даст. А значит, и я буду жить!