Игорь Бурлаков - Столичный миф Страница 15

Удостоверившись, что в сумочке есть противозачаточные пилюли, Лизка по-кошачьи неслышно вышла из ванной. В комнате ее ждал кайфующий Леха, и оставалось надеяться, что у него хватит ума справиться с крошечными металлическими крючками на плечах и в надушенном паху. А не получится — ну что ж, она все сделает сама.

Лизка — ягодка волчья. Отрава того сорта, что французы разливают в хрустальные флаконы и пишут разборчиво «Poison». О чем она думала, идя по коридору? «Прощай, Аллочка. Умри с миром. Жаль, что тебе так не повезло…»

Впоследствии Лиза не смогла вспомнить, что именно повлекло ее на кухню: ведь делать ей там было абсолютно нечего.

В темном воздухе, на ладонь от пола, прозрачная, как сигаретный дым, висела она. Черно-белая Лиза. И глаза не зеленые — а оружейная вороненая сталь. Боевой механизм, владеющий колуном НЛП, якорями и ключами доступа ко всем известным болевым точкам. Средство порабощения двадцать первого века.

…Очнулась Лизка на улице. Принялась застегивать пальто. Поправила туфли. На одних носках — а ты попробуй бежать на таких каблучищах — понеслась по улице, вслед ветру, расчесывающему кусты.

Леха попил пива, потом закрыл за Лизкой дверь. Черт, ну до чего деликатная женщина, увидела кольцо и ушла, не прощаясь, Господи, неужели такие люди еще водятся на Москве?

Ах, Лиза! — Леха причмокнул: «Я люблю тебя, Лиза. Разве можно тебя не любить? Но я никогда не подойду к тебе близко. Никогда. Потому что я хочу жить. А жить с тобою нельзя, как нельзя это делать со Снегурочкой: Ярило обидится».

Ах, Лиза! Ей-Богу, жаль, что нам не по пути, Лиза. Так жаль, право. И дело вовсе не в ее сексуальной практике. Конечно, ее мальчики ее не красят. Но Лизка, с присущим ей тактом, умеет все обставить так, что не придерешься. И говоря честно, разве не более неприятно и тревожно было бы их полное отсутствие? Ведь тогда ее вполне можно было бы заподозрить в лесбиянстве или тайном членстве в какой-нибудь секте. Бывает и так. Так что и тут ничего плохого про нее сказать нельзя.

Дело в другом: редко в ком встречал Леха такую животную страсть к власти. Видя в вещах и событиях лишь свою сторону, Лизка с редким упорством и постоянством встревала в отношения между людьми. Был бы это секс — Леха сказал бы: «С упрямством похотливой сучки».

В сущности, Леха ничего не имел против похотливых сучек. Но в такой примитивной тяге манипулировать людьми есть что-то наивно-детское. Немного стыдное. Здесь что-то не так. Леха не знал пока — «как», он только мог догадываться «как». Чувствовал, что все по-другому.

И Леха попил пива еще, а потом лег спать, и ему снилась Аллочка, ему снилась Лизка, ему снилось лето, до которого оставалось уже меньше месяца.

Что с Лизой может быть дальше? Вполне вероятно, что ее перемелют мудрыми людьми устроенные жернова. Через год-другой она станет грамотно выученным специалистом, у нее появятся свои незаметные и маленькие радости, понятные лишь посвященным и совершенно непонятные непосвященным, и на жажду власти она будет смотреть свысока, как на невроз. Просто как на невроз. Она снимет, наконец, свои траурные одежды — униформу сестер-фанатичек. Патриархи ведомства, в которое она погружалась все глубже, такие жернова предусмотрели.

Так же допустимо, что некоторые люди, отдающие почти всегда при выборе предпочтение мужикам, купятся на ее отличные баллы и чисто русскую околовоенную родословную. Это много значит в некоторых делах на Москве. Кстати, там есть место и не таким стервам, если уж называть вещи своими именами.

Свои имена: местные спецы, полностью располагая некоторыми компактными и постоянными по населению барачными городками для лесорубов, ставили здесь свои романтичные и смелые эксперименты над мужскими коллективами. Оттого местные спецы не могут не быть впереди планеты всей в механике управления обществом. Они обнаружили крайне эффективные и весьма любопытные вещи и долгой практикой наработали элегантные, Боже, до чего же элегантные методики и решения! Но они, скорее всего, откусят себе язык, чем признаются в этом. Потому что нельзя вслух сказать, где они это нашли и какой ценой. Неэтично. Настолько неэтично, что выйдет международный скандал. Они только скрежещут зубами, видя вместо своих имен чужие, когда эти самые технологии приходят из-за бугра. Увы, какие бы ни были они продвинутые специалисты, их образ жизни не располагает давать свои имена…

Любопытство редко ходит под руку с приличием. Вернее, ходить-то они иногда ходят, но не далеко уйдут.

В этом случае Лизка пропадет с горизонта. Никто из старых знакомых не сможет ее найти. У нее получится насыщенная и интересная жизнь. Отчего нет? Вот только под старость она будет кричать по ночам и просыпаться в холодном поту.

Но вполне может быть, что и нет.

Капли дождя равномерно ложились на лобовое стекло. Добрый День протянул руку и включил зажигание. Качнул два раза педаль газа — иначе эта старушка не заведется. Так. Давай, давай, давай. Вот. Пошло. Все, сейчас в машине будет тепло.

Девица пришла — девица ушла. И хрен с ней. Самое время зайти к клиенту в гости. Да вот беда, сосед у него.

Именно сосед: за последние шесть часов, что Добрый День сидел под окном, через подъезд прошел только мальчик с болонкой. Но это было еще до дождя. А сейчас на кухне у клиента сидит спиной к окну сосед в белом. Халат, что ли, на нем? Может, пиджак такой?

Добрый День вполне мог нанести визит и сейчас. Ему не привыкать. Но нарушать инструкцию он не смел. Ее ведь неглупые люди придумали. Так что сиди солдат, жди.

В окопе под таким дождем — фигово. Мутнеет на душе и не согревает водка. А в теплой машине — отчего и не посидеть?

И он сидел. Но целый час сосед торчал на кухне в потемках, клиент выходил в другую комнату, то опять возвращался; черт их поймет, что у них там за дела.

Потом Добрый День не выдержал и снял наблюдение. Включил ближний свет и отправился домой спать.

22

Колдун поднял голову: прямо над головой в сторону солнца скользнул спутник-шпион. Сизое око телескопа и короткие обрубки трубок-антенн. Шесть последних витков не везло вакуумному бродяге. Одна серая муть в оптическом диапазоне. Но с утра в медвежьей шкуре, что накрыла всю среднюю полосу России, там, где топорщились седые складки дождя, открылся зеленый глаз.

Что видел спутник? Он видел, как на асфальт тротуаров и на траву бульваров низкое солнце лило благодать. Как стеклянный кот, воздух крыш, тянулся, зевал и искажал перспективу. И как, его дыханию в такт, дрожали над горизонтом купола церквей и сорок сороков телевизионных антенн. Политые в сумерках водой, солнечным огнем горели проспекты. Под тяжестью миллионов вольт провисали струны электропередач, по четыре в ряд, на длинных фарфоровых колках, контрабас или скрипка, поющие в унисон едва слышно басовое «до». Спутник не видел домов — только тени, не видел крыш — только блики. Город в кольце туманов и гроз.

Колдун разглядел больше. Навстречу ему горожане шли жмурясь: белый сумрак далекой, забытой зимы разменяли на белое солнце. Но не столько от света — они жмурились от солнечного кайфа. И Садовое кольцо лоснилось ухоженной шкурой.

Жил-был когда-то в этих местах дракон. Змий с крыльями. Зверь. Деньги любил. Молодых девок любил. Кто ж их не любит? Пошуметь, показать себя на Москве был не прочь. Но вот беда, не вписался, гад ползучий, в концепцию. Погорел.

Книги говорят, что смирил его монах Георгий молитвою. Народ говорит, что подкреплял он слово Божье длинным увесистым копьем. Так ли, иначе, гарцует теперь Георгий-Победоносец на белом коне на плакатах и иконах. А ящер рухнул на землю. Лежит теперь, с досады хвост грызет, рычит, скрежещет, сизый едкий дым пускает. Ночью тысячью глаз щупает занавески в задраенных окнах. Зовут его Садовое кольцо.

Не любят его соседи. Ценят, уважают, но не любят. А как его любить? Грязнуля он и первый панк на Москве. Дохнёт — черные разводы на стеклах и жирная гуталинная пыль на подоконнике. Лишь раз, в сказочно теплом октябре 93-го, стих. Да и то не надолго. Иначе как комендантским часом его не проймешь.

Те, кто своими чешуйками пишут ежедневный узор на его шкуре, Садовое кольцо не любят тоже. Для них он слишком тощ. Как заклинит светофоры — они и вовсе дуреют. Тут с ними связываться просто опасно, могут задавить.

Без Садового кольца Москве не жить. Все вокзалы и проспекты висят на его мощном хребте. Там, посередине, помечена белой краской дорожка для хозяев. Их мало, им больше не надо.

Колдун прошел по той стороне, где в переулки не пускают грузовики. Да там вообще пусто после семи и по выходным: офисы, офисы, офисы. В Центре жилых домов раз-два и обчелся. С этой территории собирается пятая часть российских налогов, двадцать процентов дохода страны. Дело не в том, что оскудел Самотлор или истощился Мирный. Просто деньги хозяевам они отдают здесь. Вот оттого и потрескивает в волосах Высокое Напряжение. Блестит в черном лаке машин, пахнет французской парфюмерией, делает лица людей усталыми и надменными.