Моя любовь взорвется в полдень - Андрей Михайлович Дышев Страница 15

Она поглядывала на меня, пытаясь угадать – в самом деле я не знал, что в «Шансе» выступает Дэн, или же прикидываюсь. Не знать, что в этот уютный подвальчик каждый вечер снисходит божество по имени Дэн, мог только необыкновенно дремучий человек, ископаемое, и в то же время счастливчик, которому еще предстоит испытать этот ни с чем не сравнимый кайф от созерцания божества и приобщения к его волшебному миру музыки.

– Ты не против, если я составлю тебе компанию? – спросил я и подал девушке руку.

Мы спустились в маленький сумрачный зал овальный формы с небольшой сценой, напоминающей широкие нары в следственном изоляторе, над которой сверкало выложенное из гирлянд священное имя певца. Почти все столики были заняты девушками, свободные места остались на задворках, откуда были видны только лохматые головы на тоненьких шеях. Мы сели. Моя дама повернулась лицом к сцене и застыла в трепетном ожидании начала действа. Ее глаза были полны счастливого блеска, ярко накрашенные губы чуть разомкнуты, острый подбородок приподнят, и всё в ее лице говорило о глубоком переживании, о затаившихся до поры до времени чувствах, душевной готовности к встрече с кумиром… Я спросил у нее, что она хочет выпить, но девушка либо не поняла меня, либо пропустила вопрос через себя так, как свободно проходит сквозь крупную рыболовную сетку бесполезный малёк. Что ж это я спрашиваю о какой-то несущественной чепухе, о вульгарном материальном объекте в то время как с минуты на минуту сюда снизойдет бесплотное совершенство в виде чарующей музыки, невидимых глазом слез и страстей?

Дабы не оскорбить возвышенных чувств девушки, я не стал более обращаться к ней и заказал себе бокал красного портвейна. Поцеживая его, я разглядывал публику. В зале витала атмосфера праздника и восторга, и мне она почему-то представлялась в виде фитиля, по которому к фейерверочному снаряду бежит огонь.

Тут зазвучала музыка, раздались аплодисменты, все посетители как по команде вскочили на ноги, и моя дама тоже. Встав на цыпочки, бедняжка вытянула шею, стараясь прибавить себе хоть чуточку в росте, которым она не вышла. Впрочем, пока на сцене появились лишь девицы в сверкающих, как конфетная обертка, закрытых купальниках. Гремя каблуками, они принялись вытанцовывать в такт музыке, синхронно размахивая руками и ногами. Зал наполнился стоном нетерпения. Музыка с каждым мгновением становилась все громче, накаляя страсти. Девицы танцевали всё активнее, они уже садились на шпагат, задирали ножки выше головы, и сцена под ними ходила ходуном, и мерцала пыль в лучах софитов… Но Дэн всё не появлялся, и зрительницы начали дёргаться от невыносимой пытки, словно через них пропустили ток, и моя дамочка вскочила на стул и прижала кулачки к груди, и закусила губу, чтобы не расплакаться от счастья и несчастья.

Впрочем, бдительная охрана тотчас потребовала от нее спуститься со стула. Страстная поклонница Дэна нехотя послушалась, и как только встала на пол, зал ворвался диким, сумасшедшим визгом, и десятки рук взметнулись вверх, и все девчонки в неудержимом порыве кинулись к сцене, едва не сбивая охранников с ног, и десятки губ одновременно, на одном выдохе выкрикнули имя «Дэн», и содрогнулись пол и стены от колебаний толстой гитарной струны, и задрожал мой стакан с вином…

– Добрый вечер, друзья!! – вылетел из динамиков овитый романтической печалью юношеский голос.

И снова визг, рукоплескания, крики! Моя дамочка с опозданием кинулась к сцене, но уткнулась в непрошибаемую стену из потных девичьих спин. С перекошенным от глубочайшего горя лицом, она уперлась в эту стену руками, подпрыгнула, насколько хватило сил, и тотчас ее лицо словно солнечным светом озарилось – наверное, увидела своего бога, ухватила свой кусочек счастья.

«Во как ее колбасит!» – подумал я с некоторой завистью, потому как с детства был немножко циником, у меня никогда не было кумира, уважал я только силу, а верил исключительно в мужскую дружбу.

Я залпом допил вино, встал из-за стола и, сопровождаемый оглушительными звуками тяжелого рока, подошел к толпе. Моя девонька продолжала прыгать как козочка за березовым листочком, вырывая ничтожные мгновения счастья. Я схватил ее под мышки, без усилий поднял над головой и посадил себе на шею. И как вежливый танк осторожно двинулся к сцене. Я прижимал к себе ее ножки и чувствовал, как они дрожат от волнения и ликования. Сидела бы спокойно – мне было бы легче расталкивать сошедший с ума народ, но девушка в такт музыке подскакивала на мне, как в седле лошади, и терзала, рвала мои волосы; я подозревал, что она вовсе не замечает, что сидит на моих плечах, не замечает под собой такую мелочь, такой пустяк, такую человеческую вошь, как я.

– …реки-потоки людские… бьются о заструг кварталов… – томным голосом скулили мощные динамики. – Сотни и тысячи судеб… для каждого утро настало…

Еще несколько усилий, несколько потных, душистых рук и плеч, и я вплотную подошел к сцене. На краю ее, в той точке, где сходились лучи всех софитов, кривлялся тощий длинноволосый юноша в кожаных джинсах. Микрофон он крепко прижимал к губам, словно это было мороженное, которое уже потекло от жары, и его надо было съесть очень быстро, почти что проглотить. Белая майка на его узких, хилых плечах смотрелась так же, как смотрелась бы на бельевой веревке при хорошем ветре. Юноша раскачивался из стороны в сторону, его шевелюра колыхалась, словно корабельная швабра, взопревшее личико выражало фальшивую печаль, и все девчонки, словно мартышки, словно десятки раздробленных отражений, тоже стали раскачиваться из стороны в сторону, невольно увлекая в эту болтанку и меня.

– …меж стен берегущих молчанье… – надрывно скулил певец, – немея, стоит пустота… как мне тебя не хватает…

Завершающую фразу он не пропел, протянул руку с микрофоном к залу, и зал фальшиво, слезливо и вразнобой довершил:

– …я не могу без тебя-а-а-а!!!

И одновременно со всех сторон брызнули фонтаны слез, и моя девушка напрягла ножки, словно пыталась пришпорить меня, и пуще прежнего впилась мне в волосы, и ткнулась мне в темя мокрым носом.

Кажется, у нее случился оргазм.

С последним аккордом зал снова взревел, завыл, раздался шквал аплодисментов. Певец дожидался окончания оваций, застыв в сломанной позе, словно ему врезали в солнечное сплетение и вместо кляпа сунули в рот микрофон. Наконец, он выпрямился, раскрыл объятия, словно собирался заключить в них всех зрителей вместе со столами и стульями, и низко поклонился.

– Дэн!! Дэн!! – со всех сторон визжали девушки,