Кирилл Казанцев - Народный мститель Страница 17

– Здорово, папик, – беззаботно произнес он так, словно ничего и не произошло, после чего плюхнулся в кресло и потянулся к бутылке.

Виктор Андреевич недобро прищурился, выхватил бутылку из руки сына и плеснул виски ему в лицо.

– Сколько раз я тебе говорил не называть меня папиком, – глухо произнес он и затем рявкнул: – А ну, встать!

Алекс, хотя ни дня не служил в армии, прежде чем успел сообразить, что к чему, уже стоял перед отцом навытяжку. Командный тон подействовал.

– Тебе что было сказано?

– Не подходить к машине.

– А ты что сделал?

– Ну, не ходить же мне пешком и не на метро, как лоху, ездить…

Генерал отвесил Алексу оплеуху.

– Это я тебя учил родителям врать?

Молодой человек, почувствовав, что первую злость отец уже сорвал и выпустил пар, немного осмелел.

– Ну, да, я соврал матери, что у подружки заночевал. Так это ж я, чтоб она не волновалась.

– Молчать!

Генерал не удержался, схватил сына за грудки и силой усадил на диван. После чего пару раз встряхнул.

– Мозги на место встали? Или ты полный идиот? Ты даже забыл, что на твою тачку маячок установлен, по которому я тебя отследить могу на «три-пятнадцать»! Я должен людей от дела отрывать, чтобы они тебя сопровождали? Сколько бабок и сил нам с матерью пришлось вбухать, чтобы тебя от тюрьмы отмазать, наркоман несчастный?!

– Пап, ты же знаешь, я уже давно завязал…

– Завязал? – взревел Виктор Андреевич. – Да у тебя в машине порошок повсюду валяется! А ну, выворачивай карманы.

– Ну, да, было один раз. Прости, – неохотно признался Алекс, вытаскивая из кармана пакетик с белым порошком и пластиковую трубочку.

– Лучше бы твоя мать аборт сделала… Ты какого черта пешеходов давишь?

– Па, мы с тобой про это уже говорили. Зачем возвращаться? Тогда так получилось, самому даже неприятно. Думаешь, мне легко об этом вспоминать? Все-таки девочка маленькая была.

– Я тебе сейчас про мужика, которого ты сегодня насмерть сбил, говорю.

– А, этот… Ну, да. Случилось сегодня такое. Он, кретин, сам под колеса мне бросился. Голосовал, видите ли, спешил. Я и затормозить не успел. Остановился, вижу – готов лошара. Вечно эти пьяные на дорогу лезут. Вот я и подумал, зачем тебя лишний раз напрягать, да и мама волноваться будет. Все равно никто не видел. Я и уехал. А ты, оказывается, за мной слежку устроил, будто не доверяешь… Знаешь что, лучше ты мне мигалку организуй. Тебе же это несложно, так всем спокойней станет.

Матюков-старший тяжело задышал. Его распирала злость. Обиднее всего было то, что все вложенные в сына деньги не добавили тому ума.

– У меня на службе из-за тебя куча неприятностей. Десяток человек за тобой дерьмо разгребать не успевают. Матери покоя нет, а у нее бизнес серьезный. Думаешь, ты кому-нибудь будешь нужен, если меня не станет? Все, кончилось мое терпение! К машине ты больше не подойдешь. И в городе не появишься. Я тебя здесь запру, пока не поумнеешь, пока нюхать эту дрянь не отучишься.

– Папа, у меня же учеба, друзья, девочки… Вспомни себя в молодые годы. Ты же тоже не ангелом был, наверное, гулял, развлекался. Ты меня лучших дней жизни лишить хочешь.

– Я в твои годы форму носил и зубами за каждую должность цеплялся, чтобы в Питере удержаться. Мы с твоей матерью в общежитии на ужин, кроме картошки и бутылки кефира, ничего больше позволить себе не могли!

– Ты еще о блокадном Ленинграде мне расскажи. Теперь времена другие. Ведь ты кем – крестьянским сыном был? А у меня папа – генерал.

Вот этого Алексу говорить не стоило. Матюков-старший, как когда-то в молодости, схватил сына за ухо и, рыча, поднял его с дивана. Заглянул в глаза:

– Я всего в этой жизни сам достиг! А все, что ты в жизни имеешь, только благодаря мне и матери. Ты – полное дерьмо!

– Больно же, – Алекс схватился за надорванную мочку уха и тупо уставился на окровавленные пальцы. – Ты что, пап, с ума сошел? Мы, что, будем с тобой из-за какого-то алкаша сбитого ссориться? Да не стоит он этого.

Виктор Андреевич схватил сына за шиворот и потащил к лестнице. Алекс цеплялся за перила, сучил ногами, но генерал был неумолим. Он заволок сына на второй этаж, втолкнул в комнату и пообещал:

– Пока вся дурь из тебя не выйдет, будешь сидеть взаперти.

Хлопнула дверь, щелкнул замок.

Алекс подбежал, несколько раз ударил ногой по крепкому дубовому шпону.

– Папа, я все понял! Больше такое не повторится!

Он припал ухом к двери, прислушался. Шаги отца уже затихали, удаляясь. Алекс подбежал к окну и успел увидеть, как родитель погрозил ему кулаком, сел в машину и уехал.

– Ну, козел старый… – проговорил Алекс, понимая, что его ожидают невеселые деньки.

Окно прикрывала ажурная кованая решетка, ключа от двери у него не было. Отец забросил его в комнату, которая по замыслу архитектора должна была стать семейной спальней. А потому в ней имелись и ванная, и туалет.

– Даже пожрать ничего толком не оставил. И кокс забрал…

Перспектива остаться без дозы напрягала. Да и нервишки расшалились после выяснения отношений с отцом. Но тут Алекс припомнил кое-что и злорадно рассмеялся. Привычка рассовывать наркотики по тайникам дала свои плоды. Он опустился на колени и засунул руку в смотровой лючок под душевой кабинкой. Сперва пальцы ничего, кроме старой паутины и пыли, нащупать не могли. Но затем наткнулись на то, что требовалось. Алекс сидел, рассматривая на просвет небольшой пакетик с белоснежным порошком. Было его совсем чуть-чуть, кокаин сбился треугольником в одном из уголков. Но на пару раз должно было хватить.

Алекс насыпал дорожку на крышке унитаза и, опустившись перед ним на колени, втянул в себя наркотик прямо через ноздри, без трубочки. Кокаин еще не успел подействовать, но на душе уже стало спокойнее. И молодой наркоша, как был одетым, так и завалился на кровать. Даже свет не стал выключать.

Сон его сперва был светлым и искристым. Сидя за рулем своего «дьявольского «мерса», он мчал по ночной Москве. Под бампер машины белоснежной кокаиновой дорожкой летела дорожная разметка осевой. Фонари искрились бриллиантами. Он пролетал перекресток за перекрестком и даже не смотрел на светофоры. Остальные машины шарахались от угловатого «Мерседеса» с полыхающей синим светом мигалкой на крыше. И вдруг из арки сталинского дома с красиво подсвеченным фасадом выкатился грязный самосвал с оранжевой кабиной. Выкатился и тупо затормозил прямо на середине улицы. Алекс попытался объехать его, но «Гелендваген» почему-то не слушался руля. Матюков-младший вдавил педаль тормоза, но тоже безрезультатно. Машина мчалась самостоятельно. Он чувствовал, что она живет какой-то своей собственной жизнью и не нуждается в нем.

Алекс вжался в сиденье, обхватил голову руками. Послышался удар, посыпалось разбитое стекло. Чья-то сильная рука схватила его и вытащила из-за руля. Алекса завертело, закрутило, вокруг него зазвучали невнятные встревоженные голоса. Затем он рухнул на асфальт. Когда же поднялся, вокруг никого не было: ни машин, ни людей. Лишь его «Гелендваген», целый и невредимый, стоял с приглашающе распахнутой дверцей. Светофоры на перекрестках мигали желтым.

Алекс залез на скрипнувшее хорошо выделанной кожей сиденье и только хотел повернуть ключ в замке зажигания, как почему-то оказалось, что его машина и не машина вовсе. А сидит он на пустынном перекрестке не в «Мерседесе», а в потрепанной инвалидной коляске; хочет подняться, но ноги его абсолютно не слушаются. И тогда он пронзительно закричал. Одинокий крик эхом разнесся вокруг…

Алекс открыл глаза. Уже рассвело. Он сел на кровати, провел ладонью по лицу, как бы стряхивая остатки сна. А затем, даже убедившись, что кошмар ему только приснился, осторожно пошевелил ногой.

Возле незаконченного строительного котлована ожидали своей очереди под погрузку с пяток самосвалов «МАЗ». Гидравлический экскаватор черпал глинистую землю и засыпал ее в кузов. Григорий Кисель чиркнул спичкой и прикурил плоскую сигарету без фильтра, а затем, взяв с приборной панели «МАЗа» мобильник, принялся щелкать клавишами. Трубка была почти новая. Гастарбайтер, приехавший в Москву на заработки из Приднестровья, купил навороченный телефон сыну в подарок, а поскольку вернуться на родину собирался только где-то через месяц, пока решил попользоваться. Электронную игрушку водитель «МАЗа» еще до конца не освоил, но с некоторыми функциями справлялся вполне успешно: фотоаппаратом и видеокамерой пользоваться научился. Отыскав нужный видеофайл, Григорий запустил его. На экране возникла темная московская улица с черным «Гелендвагеном», врезавшимся дверцей в фонарный столб, опрокинутая коляска, сбитая женщина, патрульная милицейская машина.

Единственный свидетель аварии, произошедшей по вине Алекса, в тот несчастливый для маленькой Кристины и ее матери день не спасовал. Тогда при появлении лубянской «Ауди», на которой прибыл генерал Матюков, он спрятался за свой самосвал и принялся снимать происходящее на видеокамеру мобильного телефона, запечатлев факт беседы высокопоставленного лубянского чина и дорожных инспекторов. Это видео Кисель знал наизусть, показывал другим водителям, своему начальству – мастеру и прорабу. Реакция была однозначной: «эти зажравшиеся сволочи всех достали». Он все надеялся, что его пригласят, ведь предварительные показания на месте происшествия он дал. Однажды даже сам перезвонил следователю, хотел рассказать о существовании видео, однако услышал, что суд уже состоялся. К удивлению всех, Григория Киселя даже не вызвали на закрытый суд в качестве свидетеля.