Андрей Дышев - Темная лошадка Страница 17

Я спрятал документы себе в нагрудный карман.

– Ну! – уже теряя терпение, дернулся Тенгиз. – Что ты размазываешь сало по сковородке? Чьи это бумажки? Что у тебя с лицом?

– С бумажками все ясно, – ответил я. – Не ясно другое: для чего они понадобились этому суслику? – И я кивнул в сторону Глушкова.

Я взял Тенгиза за локоть.

– Постарайся не распространяться об этих документах.

– Ясно дело! – загудел Тенгиз, разворачивая ладони. – Могила! Скорее язык сожру!

Когда я упаковывал себя в спальник, плотнее прижимаясь к Мэд, то неожиданно поймал себя на той мысли, что во всей этой странной компании более всего доверяю Илоне и Тенгизу.

Глава 20

МЫ СТРЕМИТЕЛЬНО ПРИВЫКАЛИ ДРУГ К ДРУГУ, и к концу третьего дня злоключений я смотрел на Тенгиза и Бэла уже другими глазами.

Бэл и Тенгиз стали больше нам доверять и уже не клацали затворами автоматов при любом удобном и неудобном случае, хотя по-прежнему носили оружие на ремне под мышкой. Глушков в некоторой степени был прав: высокогорье, эсктремальные ситуации выравнивали различия между нами, и мы в большей степени становились командой альпинистов, нежели заложниками террористов.

Единственный, кто как-то незаметно, походя мешал, раздражал, словно соринка в глазу – это Глушков. В отличие от террористов и немцев он оставался для меня темной лошадкой, и его непредсказуемые, граничащие с безумием поступки вызывали какую-то мистическую настороженность. Теперь я думал только о нем. Кто он? Откуда взялся? Зачем добровольно «сдал» себя в заложники? Я пытался анализировать факты, которые мне были известны, но вопросов становилось еще больше.

Ночью мы почти не спали. Опять начался сильный снегопад, и спустя несколько часов по склонам, сотрясая горы, стали сходить мокрые лавины. Если бы мы поленились рыть пещеру и поставили палатку, то наверняка были бы уже давно погребенными под многометровым слоем снега на дне какого-нибудь мрачного ущелья. Снежная пещера в сравнении даже с самой шикарной палаткой – все равно что пятизвездочный отель и колхозная гостиница в провинциальном городке.

Утро было холодным, ветреным. Видимость – нулевая. Плотный слой облаков крепко насел на вершины хребта. Толкая и мешая друг другу, мы выползали из нагретых спальников, натягивали тяжелые пластиковые ботинки, прищелкивали к ним «кошки». Глушков неистово кашлял, до хрипоты, до икоты. Он согнулся вдвое, уткнулся воспаленным лицом в спальник и давился так, что Мэд испуганно и брезгливо отсела подальше от него. Она боялась заразиться и долго рылась в своем рюкзаке, отыскивая лекарство. Потом подставила к своему рту баллончик ментолового аэрозоля и впрыснула струю в горло. В конце концов, у Тенгиза кончилось терпение, и он стал готовить завтрак сам.

Я вышел на разведку маршрута, поднялся по глубокому снегу метров на сто вверх, пробил тропу до выступающего ледового среза бергшрунда и в подавленном настроении вернулся назад.

– Почему невесел? – встретил меня Тенгиз.

– Снежный покров очень ненадежный, – сказал я, очищая айсбайлем подошвы. – Я бы не советовал сейчас выходить на маршрут.

– А когда, по-твоему, нам лучше выйти? – спросил Бэл.

– Когда снег немного спрессуется, схватится морозом.

– И сколько надо ждать, чтобы он схватился?

– Во всяком случае, до завтра.

Бэл отрицательно покачал головой:

– До завтра ждать не будем. Через час выходим.

Герой-мученик Глушков перед завтраком начал всем портить аппетит. Он содрал с пальцев лейкопластырь и стал рассматривать свои изломанные ногти. Вокруг них лилово набухли гнойники. Глушков сжимал и разжимал пальцы, морщась от боли.

Я не выдержал, вспомнил о своем долге и выволок героя из пещеры, прихватив с собой аптечку.

– У тебя скоро начнется гангрена, – сказал я ему, обрабатывая его безобразные пальцы стрептоцидовой мазью. – В лучшем случае тебе ампутируют руку.

Лицо Глушкова было не в лучшем состоянии. На месте глубоких ожогов стали появляться мокнущие язвочки.

Закончив с лицом, я забинтовал всю левую кисть Глушкова, закрыл аптечку, отошел на шаг и полюбовался результатами своей работы. Будь я свободен, то немедленно связал бы этого упрямого осла и на себе или волоком стащил бы вниз. Многое сейчас зависит от того, насколько быстро он будет доставлен в больницу.

После завтрака я высказал свои опасения относительно Глушкова Бэлу. Мы стояли на сильном ветру рядом с поваленным снежным бастионом. Непогода шутя размазала по площадке наше инженерное сооружение, словно песочную крепость. Бэл хмурился, на небритых скулах ходили желваки.

– Есть тут какой-нибудь поселок поблизости? – спросил он.

Я отрицательно покачал голвой.

– Я его силой не тащил сюда, – сказал Бэл.

– Это так, – кивнул я. – Но никто не предполагал, что Глушков окажется идиотом и увяжется за нами. Косвенно вы в этом виноваты.

– Сколько он еще протянет?

– Все зависит от того, насколько быстро будет развиваться пневмония.

– Ну сколько? – резче повторил Бэл. – День, два, неделю?

– Дней пять.

– Тогда выживет.

Я посмотрел на непроницаемо-черные стекла очков Бэла.

– Ну, что ты хочешь? – устало спросил он.

Что я хочу? Я должен выйти из игры и спустить Глушкова в альплагерь. Сутки вниз, двое суток – вдогон – обратно. Всего на трое суток я оставлю Гельмута и Мэд наедине с террористами. Всего на трое суток!

– Отпусти нас с Глушковым, – попросил я.

– Я не возражаю, – сказал, словно ударил по ране, Бэл. – Поможешь немцам перейти кулуар – и сваливай со своим Иисусиком.

Мэд почувствовала мой взгляд, подняла голову и улыбнулась. Она даже не догадывалась, что я уже принял решение уйти.

Глава 21

ПРИ ВСЕМ МОЕМ СКЕПТИЦИЗМЕ, я вынужден был признать, что Бэл навесил перила достаточно неплохо. Сегодня я бы уже не рискнул протягивать страховку по склону, на котором застыли сотни тонн тяжелого, как танковый батальон, снега, готового в любую минуту сорваться вниз. К верхней части кулуара налипли плотные ватные облака, которые скрывали основную часть тела лавины. С террас и скальных балконов угрожающе свисали мощные снежные карнизы. Казалось, что это гигантские головы каких-то монстров с белыми заледеневшими прядями. Лавина стояла на старте, и тишина была зловещей.

Я стащил с себя рюкзак, присел рядом с крючьями, вбитыми в «бордюр» кулуара, проверил, зафиксированы ли муфтой карабины и достаточна ли натяжка веревки. Я не торопился. Я должен был сделать вид, что во мне зреет идея.

– Все в порядке? – шепотом спросил Бэл.

Я пожал плечами, выпрямился и не спеша поднялся по «бордюру» на несколько десятков метров. Мэд увязалась за мной. Она была подавлена масштабами кулуара и снежного языка и, придерживаясь за мою руку, с опаской поглядывала вниз.

– Это невозможно, – шептала она, заглядывая мне в глаза, словно хотела увидеть в них подтверждение. – Мы здесь не пройдем. Это все равно, что снимать с тормоза самосвал, который стоит на склоне.

Я не слушал Мэд. Я рассматривал обнажившуюся в одном месте ледовую подложку лавины, треснувшую, как хрустальная ваза. Верхняя часть несколько возвышалась над нижней, напоминая берг-шрунд; в узкой щели просматривалась ледовая ножка, плугом вонзившаяся в каменистое дно кулуара. Эта ножка удерживала почти на весу массивную ледяную плиту размером с витринное стекло большого магазина. Отколоть ее одним ударом айсбайля – и нижняя часть лавины гильотиной полетит на перила.

– Это невозможно, – повторила Мэд, проследив за моим взглядом. – Не надо этого делать. Рано…

Я повернулся к ней, привлек ее к себе, убрал со лба светлую прядь. Мэд выдали глаза. Она догадалась, о чем я думал. Часто удивляющая меня неожиданной жесткостью, сейчас девушка была не похожа на саму себя. Чувство страха и ненависти к террористам, ноющее как рана желание мести улеглись, притихли, сменились безразличием и даже жалостью к тем, кто гонял нас по горам, как баранов. Это была опасная дезориентация.

– Ты что? – прошептал я и сдавил предплечья девушки. – Ты их жалеешь? Ты забыла, как они издевались над нами? Ты хочешь простить им все?

Мэд опустила глаза и покачала головой.

– Я не знаю, – ответила она. – Но достаточно уже жестокости. Так мы совсем потеряем человеческий облик. Они уже почти дошли, куда хотели, и больше не причинят нам вреда. Не надо брать грех на душу. Пусть их накажет бог…

Она повернулась и пошла по «бордюру» вниз. Я опомнился, догнал ее и схватил за локоть.

– Илона, подожди! Не сердись на меня. Я не хотел тебя обидеть.

Она остановилась, с каким-то свежим любопытством рассматривая мое лицо. Потом протянула руку и сдвинула мои очки на лоб.

– Ты меня не оставишь, Стас?

– Тебя? Оставить?.. Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Ну, ладно, – после паузы ответила Мэд. – То, что я имею в виду, не столь важно… Постой, поцелуй меня.