Сергей Зверев - Гавань красных фонарей Страница 17

Следователь молчал, нагло глядя в глаза.

— Момент! — сообщил ему Татаринов и сделал знак рукой. Из взятой напрокат «Тойоты» одновременно вышли Голицын и Диденко. Галинкаф было дернулся, но Татаринов крепко прихватил его. Им не привыкать похищать людей от административных зданий. Если уж они у порога королевы умыкнули доктора, то чего стоит умыкнуть следователя у полицейского участка?

Четверо мужчин, казалось бы, с виду очень буднично сели в машину и отъехали от властного учреждения.

— Я… я очень мало знаю! — несколько раз проговорил следователь, понимая, что везут его не на пикник.

— Я тебе верю, — согласился Татаринов, сидя с ним рядом. Голицын вел машину.

Когда они отъехали метров на тридцать, Голицын спросил, куда ехать, показывая пальцем на навигатор.

Галинкаф покривлялся, изображая муки, но сообщил место, куда им нужно направиться.

За сорок минут машина оставила позади город и, набрав скорость, понеслась вдоль побережья Северного моря: бордюрчики, отбойнички, разметочка, сосенки — как-то так.

Они проехали еще минут тридцать, а когда закончилась небольшая рощица и перед ними открылся пологий каменистый берег, Галинкаф попросил остановить машину.

— Что это за фокус? — не понял Татаринов.

— Это не фокус, — покачал головой Галинкаф и направился к кромке воды.

Военные ныряльщики направились за следователем к берегу, так как возможны были любые сюрпризы. Много оружия-то не потаскаешь, но пистолеты были у всех. И, не дожидаясь развития событий, каждый нащупал рукоятку, продолжая озираться по сторонам.

Между тем местность была достаточно открытой, если не считать нескольких каменных валунов да естественных возвышенностей, поросших кустарником.

Время приближалось к шести вечера. То с моря, то, наоборот, в бесконечность метался и рвался в разные стороны свежий ветер. Татаринов хорошо помнил, что Европа достаточно перенаселена, но место, в котором они находились, было безлюдным.

— Вот берег, — сказал Галинкаф.

— Я вижу, — согласился с ним Татаринов, стоя на каменистой гальке в нескольких метрах от кромки воды.

— Все, что я знаю про похищения, и все, что я знаю про детей, которых похищают со всей Европы, — это то, что где-то здесь всплывает подводная лодка и забирает их на борт. Куда они отправляются дальше, я не знаю.

— Подводная лодка?

— Да.

— Продолжайте.

— Не понимаю?

— Что это за люди, которые хотели убить нас ночью?

— Обычные наемники, — пожал плечами Галинкаф, нагло глядя в глаза Татаринову. — Если бы вы не начали копать, я бы не стал пытаться устранить вас.

Вот это интеллигентная европейская прямота — глядя прямо в глаза, без тени смущения!.. И не важно, что ты торгуешь детьми, важно то, что ты даже не пытаешься скрыть этого. В отличие от доктора Пинту, которого приходилось лупить, чтобы в конце концов услышать, что он ничего и никого не знает… Следователя Галинкафа не нужно было даже запугивать, он практически все рассказывал сам. И тут одно из двух: или Татаринов чего-то не понимает, или следователь лукавит.

— Твоя роль во всем этом процессе? — спросил Татаринов.

— Безопасность, — съежился Галинкаф. — Моя задача очень проста: заминать все дела, которые касаются похищения детей. Расследования идут по нескольку лет, естественно, детей не находят.

— Да, как это гуманно, — согласился Кэп. — И давно ты этим занимаешься?

— Недавно, всего несколько месяцев. Но сама структура существует очень давно.

— А ты не боишься, что в этом безлюдном месте я тебе пущу пулю в башку? — поинтересовался не без интереса капитан второго ранга.

— Уже нет, — ответил ему нагло Галинкаф. — Вы не представляете, что это за люди.

— Ну почему же, представляем. Встречались сегодня ночью.

— В их распоряжении огромные средства, их связи уходят на самый… самый верх. Они ничего не боятся.

— Неправда, — не согласился Татаринов, — все чего-нибудь да боятся.

Странный был это следователь Галинкаф: может быть, у него действительно была совесть, может быть, он действительно устал от осознания того, что должен постоянно прикрывать преступную группировку. И теперь он, может быть, действительно рад исповедаться перед русскими…

Татаринов уловил покорность и покаяние и спросил, сколько Альфред работает в полиции. Оказалось, что уже двенадцать лет.

— Ты, видать, насмотрелся всякого дерьма.

— Не без этого, — согласился следователь.

— Так где же искать детей?

Галинкаф подступил к кромке воды и показал рукой в океан.

— Их уже нет ни в каком приюте для несовершеннолетних. Их должны перевезти, и, может быть, это уже произошло, а может быть, и нет. В последнее время откуда-то с этого побережья забирают живой товар, и он уходит.

— Куда их везут?

— Не имею ни малейшего представления. Если бы я хотел, чтобы вас убили, наверное, я бы привез вас в какую-нибудь ловушку. Но я не спал всю ночь и мучился.

— О-о-о-о… совесть, — удивился Татаринов. — Представляешь, мы тоже не спали ночь, тоже мучились по твоей милости, только по-своему.

— Мне платят за предотвращение утечки информации. Я сообщил только о том, что вы вышли на доктора Пинту. А доктор Пинту — один из основных в этой сети.

Татаринов посмотрел на Голицына, постукивая открытой ладонью по височной кости. Они были идиотами, полными идиотами! Нужно было задержать его, несмотря на крики посольского работника. Но кто знал, что следователь выдаст такое?

— Он натренированный сукин сын! — прошептал Татаринов себе под нос, осознавая, что тот был не просто доктором, а каким-то дельцом. И дельцом, который без проблем получает аудиенцию у королевы Нидерландов. Как все запущено в этом мире…

— С кем ты контактируешь? — спросил Татаринов.

— А вот этого я вам не скажу, — ответил нагло и сухо Галинкаф. — У меня жена и двое детей, если я сдам свой контакт — это значит, что я крыса. А если я крыса, то жить мне и моей семье останется день или два. Так что извини, больше ты от меня ничего не услышишь. Я показал тебе место, может быть, тебе и повезет и ты увидишь, как похищенных детей грузят на подводную лодку. А может быть, и нет, я не знаю.

— Не скажешь?

— Нет!

— Волшебный ты человек! — по-русски сказал Татаринов, заранее понимая, что его поймут только свои.

Командир уже хотел связываться с Москвой, чтобы сообщить о своих последних шагах, но прежде он должен был все еще раз обдумать и проанализировать все детали, которые ему были известны.

Галинкафа отпустили, но внушили ему напоследок, что расстаются, но не прощаются.

— Ну, что будем делать? — пытался разговорить своего начальника Голицын, пока тот прогуливался по бережку и выкуривал сигаретку.

— Мыслей у меня, товарищ старший лейтенант, нет никаких. А пока их у меня нет, сиди тут на берегу и карауль. Если Галинкаф не соврал, значит, мы должны увидеть, как людей привезут и посадят на лодку. Если соврал — пусть не обижается. Придется навестить его еще раз. А мы с Диденко поедем. Возьмешь удочку, приедешь сюда и будешь рыбачить целыми днями и ночами, пока или бандюганы на нас не выйдут, или мы на бандюганов не выйдем. Или, может быть, какая-нибудь мысль появится, которой сейчас нет.

Будучи людьми опытными, Голицын с Диденко определились, что Голицын, как более молодой, хотя и старший по званию, будет дежурить по ночам, а Диденко днем станет ловить тут рыбу. Потом поочередно они будут отсыпаться и в таком режиме смогут протянуть столько времени, сколько нужно будет Татаринову.

Сильвия сидела в камере вместе с еще тремя девочками. Их всех держали в каменном мешке с железными кроватями и тонкими матрасами на протяжении нескольких суток. Она не могла точно сказать, сколько прошло времени, потому что часов у них не было, окна не было, туалет был прямо в комнате и им приносили еду три раза в сутки.

Когда их разбудили, она не понимала, который час, утро или вечер.

Вытолкали на улицу.

Ей и еще двадцати детям разного возраста, которых партиями выводили на воздух во двор двухэтажного дома, стоящего в каком-то недостроенном коттеджном поселке, стали быстро сковывать руки наручниками, правда, не заводя их за спину. Потом им нужно было одному за другим подняться по ступенькам в чрево небольшого автобуса.

Сильвия взглянула на небо и увидела высоко над головой маленькие серебристые точечки звезд. Захотелось реветь, но она сдержалась.

После того как русские спасли ее и вытащили из плена, она думала, что скоро поедет домой. А когда ее и других спасенных детей передали в руки местной полиции, она начала говорить, как ее зовут, адрес и телефон родителей, чтобы люди в форме позвонили им. Более того, она просила позвонить сама, но сержант не дал ей такой возможности. Записал все и пообещал, что вскоре за ними приедут.