Дмитрий Черкасов - Крестом и булатом. Вторжение Страница 17

— Согласен, — Никита медленно встал на одно колено.

— Лежи! — резко приказал Влад. Филонов недоуменно пожал плечами:

— Так улетел же...

— Не говори гоп, — биолог осторожно вытянул ногу. — Это тебе не олень, который пробежал и всё. Воздушная разведка иногда повторяет заходы... Лежим тихо сорок минут. Если у них будет несовпадение по сканированию местности, то этот квадрат превентивно накроют ракетами.

— Черт... — бывший браконьер улегся обратно на камни.

— А ты думал! Современная техника... Сечет цели до полуметра в диаметре.

— Чо ж тогда про развал армии базлают? — грустно осведомился Никита. — Мол, нет у нас ни фига...

— На войну средства всегда найдутся, — проворчал Рокотов. — Это в экономике думать надо, а кого замочить — тут мы первые. И генералы денег украдут, и народ доволен, шоу по телику смотрит... Заодно ненужные мысли из головы выбиваются. Когда где то воюют, не до осмысления действий премьера с президентом. Потому то эта война нескоро остановится.

— А лодку поднять не можем...

— Не можем. Вернее, не хотим.

— С сволочи, — Филонов одним словом выразил извечное отношение русского человека к власти.

— Каких выбрали, — примирительно сказал Владислав. — Никто нас за руку не хватал, вместо нас никто бюллетени не заполнял.

— Выбора то не было, — Никита раздраженно сплюнул в пыль. — Не за сумасшедших же Яблонского с Зюгновичем голосовать.

— Вольфыч еще был, — напомнил педантичный Рокотов.

— Ага! Ты еще Джабраилова вспомни. Или этого, кемеровского губера...

Изредка случающиеся на войне передышки почему то обычно приводят к обобщенным философским беседам на политические темы.

— Надо было против всех. Вот бы покрутились, если б народ так отреагировал на выборы президента, — усмехнулся Влад.

— А а! — Филонов скривился. — Все равно бы было больше пятидесяти процентов.

— Не уверен...

— Ты просто по Питеру ориентируешься. А у нас, да и почти повсюду, народ голосует не по уму... Хотят, придурки, чтоб как при социализме было. С голой жопой, но чтоб у соседа — то же самое. Равная нищета. Я, вон, вроде небольшие бабки имел, когда зверя бил... И то оглядывался, чтоб сарай не спалили из зависти. У нас же как — если выделился чем то, значит, слишком умный. И обратно, за ноги в это болото. Чтоб у соседа алкаша хата пустая и у тебя тоже.

— В Питере аналогично, — зевнул Рокотов. — У меня приятель был, коммерсантом заделался, еще в самом начале перестройки. Причем не барыга перекупщик, а производитель. Пекарню свою открыл, развернулся... Ну, и купил себе «девятку». Цвет «мокрый асфальт», стекла тонированные, все чики чики... У дома решил держать, соседи свои, если что — угонщиков отпугнут. Но не тут то было! На следующий день выходит — бокового стекла нет. Стекло новое поставил, бабке с первого этажа денег дал, чтоб караулила... На второй день — нет заднего стекла и кто то гвоздем по борту царапнул. А бабка орет, что никого не видела. Ладно, загнал во внутренний двор, запер ворота... Вечером грохот. Выглядывает в окно — прям в лобовухе унитаз торчит. И ведь не лень кому то было на крышу лезть и оттуда сантехникой швыряться! Мораль понятна — не выделяйся, иначе ближайшие друзья приятели и сожрут... Теперь тот парень отдельный коттедж себе построил, за машины свои не переживает. А соседи, что унитазами кидались и стекла ему били, так в том доме и кукуют. Всё деньги на косметический ремонт подъезда в местной администрации выколотить пытаются. А не гадили бы — давно б по чистенькой лестнице ходили бы, дверь на кодовом замке имели бы. Мораль вторая — минутное удовлетворение от сделанной пакости обычно оборачивается потерями в будущем...

— Это точно, — согласился Никита, как то раз бросивший килограмм дрожжей в выгребную яму соседу, «случайно» своротившему своим трактором распорки, на которых сохли добытые браконьером шкурки, и так же «непреднамеренно» проехавшему по нежному меху грубыми колесами чадящего «Белоруся».

Воспоминание о свершившемся возмездии и криках смываемого фекальными массами тракториста, наутро распахнувшего дверь в свой «скворечник», согрело душу экс браконьера, и он широко улыбнулся.

Пресс секретарь Главкома ВМФ капитан второго ранга Игорь Дрыгало сбежал по ступеням центральной лестницы, покрытым роскошной ковровой дорожкой бордового цвета по пятьдесят долларов за метр, на несколько секунд задержался у огромного зеркала, стоящего аккурат напротив стойки дежурного мичмана, огладил китель и придал своему лицу выражение усталой задумчивости. У ворот штаба его ждал корреспондент НТВ.

Ежедневное участие Игоря Дрыгало в выпусках информационных программ уже стало ритуалом. Четвертый день вся страна, затаив дыхание, следила за развернутой на Северном флоте спасательной операцией и ловила каждое слово пресс секретаря Главкома ВМФ.

Первые два дня Дрыгало купался в лучах неожиданной славы.

На третий, когда журналисты принялись задавать неудобные вопросы, удовольствие от непрекращающихся интервью сменилось раздражением на собственное начальство, фактически выставившее кап два щитом между собой и обществом. К тому же ситуация вокруг утонувшего «Мценска» не менялась. Спасательные снаряды бестолково тыкались в корпус, маневрировали возле рассеченной ударом форштевня комингс площадки аварийного люка, но к переходной камере в девятом отсеке субмарины так и не присасывались.

Дрыгало обратился к адмиралу флота Самохвалову с просьбой о прекращении своего участия в информационных выпусках, на что получил резкую отповедь и приказ во что бы то ни стало продолжать успокаивать телезрителей. Как именно следовало успокаивать, ему не объяснили.

Мол, сам разобраться должен, на то он и пресс секретарь.

Правда, дали карт бланш на любое вранье, которое хоть как то сможет сгладить начинающуюся истерику в обществе.

Из разговора с Самохваловым капитан второго ранга сделал для себя вывод, что реальная обстановка вокруг «Мценска» резко отличается от сообщений с пометкой «для служебного пользования», распространяемых среди офицеров штаба. Он не знал истинных причин аварии атомного ракетоносца, но подозревал, что выдвинутая официальная версия о столкновении лодки с миной времен Второй мировой войны так же далека от правды, как таран субмарины летающей тарелкой с Альфы Центавра, ведомой пьяным инопланетным пилотом.

Дрыгало достал расческу, провел ею по жиденьким волосикам и немного склонил голову вбок, проверяя, достаточно ли печальный у него внешний вид.

Идти к воротам, где приплясывали от нетерпения интервьюер с телеоператором, не хотелось. Вместо этого кап два с удовольствием бы полежал на диване в комнате отдыха. Но надо.

Пресс секретарская должность была синекурой ровно до той поры, пока на флоте не происходило нечто экстраординарного. Тогда у Дрыгало начиналась горячая пора. Так уже было, когда матросик на все том же Северном флоте захватил в заложники десяток своих сослуживцев и заперся с ними на командном посту стоящей у пирса атомной субмарины. Дрыгало не спал двое суток, чуть не получил выговор от министра обороны за несвоевременный доклад по команде, но сумел смикшировать инцидент и так убедительно врать журналистам, что те потеряли всяческий интерес к происшедшему буквально на следующий день после того, как доморощенного террориста выкурили с лодки слезоточивым газом. Причина захвата заложников так и осталась за кадром.

А она была зело интересной.

Фактически матросик спасал собственную шкуру. Как то раз, заступив на пост по охране склада электронного оборудования для ракетных комплексов, он стал свидетелем того, как командир дивизии подводных лодок совместно с начальником технической службы вынесли с территории несколько десятков схем из блоков наведения комплекса «Гранит». Каждая схема содержала около шестидесяти граммов золота, за которое обосновавшиеся в Мурманске скупщики армяне платили полсотни рублей за грамм. Три тысячи за схему. В условиях Севера и при зарплате старшего офицера чуть более четырех тысяч такая прибавка была существенной.

Матросик сглупил и доложил особисту, который, как позже выяснилось, состоял в сговоре с золотопогонным ворьем.

Слишком бдительного часового решили примерно наказать, и буквально в тот же вечер в казарму явились двое здоровенных мичманов, изрядно заправившихся халявным спиртом. После первого удара матросик улетел в угол. Но не растерялся, сшиб с ног одного из нападавших, вылетел из казармы и домчался до пирса, где вырвал из рук часового автомат и под угрозой ствола загнал на лодку бригаду ремонтников. Потом стал требовать приезда военного прокурора, чтобы поведать тому о произошедшем на складе.

Прокурор, естественно, никуда не поехал, прислав вместо себя группу спецназа. Те, ничтоже сумняшеся, пустили в лодку газ через технологические отверстия и передали «террориста» в руки местного доктора. Матросику закатили сверхдозу нейролептиков, в результате чего он моментально превратился в пускающий слюни «овощ», не способный не только рассказать кому либо об инциденте на охраняемом секретном объекте, но и назвать собственное имя.