Гарольд Роббинс - Надгробие Дэнни Фишеру Страница 18

— Да, дом, — подтвердил я. — Красивый, правда?

Она, не понимая, вновь посмотрела туда, куда я указывал.

— Но ведь там никто не живет? — разочарованно проговорила Нелли.

— Да, там никто не живет, — откликнулся я, с любовью глядя на печальные темные окна моего дома. Сейчас я почти позабыл о Нелли. Мне мечталось, что теперь, когда отец получит место мистера Гольда, мы сможем вернуться домой.

— Так ты только ради этого тащил меня сюда ночью, Дэнни? — вернула она меня к реальности. — Смотреть на пустой дом?

— Это не просто пустой дом, Нелли. Это мой дом. Здесь прошли лучшие годы моей жизни. Возможно, очень скоро я вернусь сюда.

В ее глазах мелькнуло понимание. Она еще раз быстро взглянула на дом, потом на меня. Она поняла и разделила мою мечту.

— Он очень красивый, твой дом, Дэнни.

Я крепко сжал ее руку.

— Отец подарил мне его, когда мне исполнилось восемь, — пояснил я. — В первый же день я пошел гулять и свалился в яму. Там я нашел маленькую собачку. Только ночью отец с полицией вытащили меня оттуда… — Полной грудью вдохнул я свежий сладкий воздух родного дома и продолжил: — Карра погибла в день нашего переезда отсюда. Попала под машину на Стэнтон-стрит. Я похоронил ее здесь, в саду. Это — единственное место, где я был по-настоящему счастлив.

— Это — единственное место, где мы с тобой теперь можем быть счастливы, — напомнила Нелли. — Воспоминания о детстве — как самые сладкие сны. О, Дэнни! Я так рада, что ты вернешься домой.

Я так и думал, что моя любимая поймет меня. Я поднял ее руку и поцеловал ладонь.

— Спасибо тебе, милая. Теперь можно идти.

Я. уходил с легким сердцем, я верил, что скоро вернусь сюда.

Яркий электрический свет на кухне ослепил меня после ночной тьмы. Мама и отец недовольно рассматривали меня, стоящего в проеме двери.

— О, папа, ты сегодня рано, — сказал я, улыбаясь.

— А ты — слишком поздно, — зло отрезал он. — Где ты шлялся?

Я закрыл дверь и недоуменно уставился на отца. Почему-то он вел себя совсем не так, как я ожидал. Наверняка что-то стряслось. Может быть, Гольд узнал меня?

— Да здесь, неподалеку, — неопределенно ответил я, стараясь протянуть время.

Отец потерял самообладание и яростно выкрикнул:

— Неподалеку? Разве это ответ? Твоя мать полночи сходит с ума, гадая, где он, что с ним, а он, видите ли, тут, неподалеку… Где ты был? Отвечай!

Я упрямо сжал губы. Точно, что-то случилось.

— Я говорил маме, что со мной все в порядке, — наконец выдавил я из-себя.

— Тогда почему ты не пришел к ужину? Мать вся извелась. Может, ты где-нибудь валяешься мертвый на улице, а мы ничего не знаем!

— Извините, — уныло промямлил я. — Я не знал, что вы так беспокоитесь обо мне… Но мне же не пять лет.

— К черту извинения! — еще больше рассвирепел отец. — Отвечай, что у тебя за дела так поздно?

Я равнодушно посмотрел на него сверху вниз. Что-то объяснять ему было вообще бесполезно, а сейчас, когда он никого и ничего не слышал, кроме собственного крика, — тем более. Я повернулся и медленно побрел в свою комнату.

Вдруг отец грубо схватил меня за плечо и рывком развернул лицом к себе. В руке у него был широкий кожаный ремень, которым он угрожающе размахивал перед моим носом.

— Ты мне ответишь, гаденыш, — прошипел он сорвавшимся голосом, — где ты шлялся. Ты мне ответишь!

И тут же в воздухе просвистел ремень и обжег мне левую половину лица, так что из глаз посыпались искры; послышался короткий вскрик матери. Я потряс головой и, не веря, уставился на отца. До этого ни разу в жизни он не прикоснулся ко мне и пальцем.

— С меня хватит! — орал он. — Слышишь, хватит! Твоей заносчивости, твоих смешочков! Я научу тебя уважать своего отца!

Он снова замахнулся ремнем. В любую минуту я мог выхватить ремень у него, а самого скрутить… Обычно обиды я не прощал никому. Но сейчас я почему-то не двинулся, даже не уклонился от удара. Только сцепил зубы от боли.

Мама повисла у него на руке.

— Прекрати, Гарри! Ты убьешь его!

— Так ты скажешь, где ты шлялся?

Мне стало страшно, что отца вот-вот хватит удар.

— Я был в нашем доме, — устало выговорил я.

Рука с ремнем застыла в воздухе.

— В каком еще доме?

— В том, который ты подарил мне.

Отец сник и тяжело опустился в кресло.

— Я думал, что ты займешь место мистера Гольда, и мы сможем вернуть наш дом.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Было слышно лишь тяжелое дыхание отца и тихие всхлипывания матери.

— Откуда у тебя эта бредовая идея? — бессильно произнес отец. — Позавчера Гольд сказал мне, что в конце месяца они закрываются. Магазин терпит постоянные убытки… К первому числу я опять останусь без работы.

Я не верил своим ушам. Этого не может быть! Скупые слезы потекли по моим щекам. Теперь мне все стало ясно. И гнев отца, и тревога мамы… На мгновение я почувствовал себя снова маленьким и уткнул лицо в мамино плечо. Все было напрасно: мечты, преступление… Сколько я еще буду оставаться ребенком? Сколько я, идиот, еще буду смотреть детские сны? Пора мне вернуться на грешную землю и трезво посмотреть на вещи.

Мне никогда не удастся вернуть свой дом, мне никогда не вернуть ушедшее детство.

Я легко ушел от вялого удара правой и резко пробил снизу вверх левой рукой. Она легко смяла оборону уставшего противника, я понял, что он — мой. Следующий мой удар — правой — совпал со звуком гонга.

Я опустил руки и направился в свой угол. Плюхнулся на свой стул и открыл рот, ловя им струйки воды, которые стекали из губки. Джузеппе Петито заботливо обтирал мне лицо.

— Как дела? — спросил он чуть погодя.

— Все нормально, — уверенно ответил я. — В этом раунде я его достану. Он уже почти сдох.

Джузеппе встряхнул мне руки и помассировал предплечья.

— Береги дыхалку, Дэнни, — предупредил он, промокая полотенцем мои руки и шею. — Будь внимателен, не расслабляйся. У парня страшный удар правой. Я обещал Нелли вернуть тебя в целости и сохранности. Иначе она меня со свету сживет.

Я ласково похлопал перчаткой по его затылку.

— По-моему, на этот раз ты останешься цел.

— Тебе легко смеяться, — скорчил рожу Джузеппе. — Хоть она и твоя девушка, но она еще и моя сестра. Ты все-таки не знаешь ее так хорошо, как я. Она уже мне плешь проела за то, что я вообще втравил тебя в это дело…

— Ладно, как-нибудь перетерпишь… — начал было я, но тут раздался гонг. Я вскочил и, пританцовывая, направился в середину ринга. Мы приветственно дотронулись друг до друга перчатками, и рефери дал команду.

Я свободно кружил вокруг моего противника — крепкого, несколько тяжеловатого парня, — завлекая его в стену. Я даже слегка опустил левую руку, работая вытянутой правой, но парень, получивший несколько ощутимых ударов и даже уже побывавший в нокдауне во втором раунде, не хотел рисковать. Я отступил и вновь закружил вокруг. Толпа болельщиков начала улюлюкать и топать, требуя настоящего боя. Чего они хотят от нас — дерущихся за десятидолларовые золотые часы? Чтобы мы убили друг друга? Шестым чувством я уловил маневр противника и чудом ушел от его сильнейшего удара в голову. Перчатка попала мне в плечо, он раскрылся, и я, как на тренировке, провел апперкот правой в челюсть. Удар пришелся точно в подбородок. Глаза его помутнели, он споткнулся и схватился за меня. Толпа восторженно заревела. Я сделал шаг назад и рубанул его левой в живот. Лишенный опоры, он сначала опустился на колени, а потом рухнул лицом в опилки. После такой серии еще никто не поднимался. Я повернулся и уверенно пошел в свой угол. Радостный Джузеппе уже был на ринге. Он набросил полотенце мне на плечи и, довольный, шепнул:

— Поскорее бы тебе исполнилось восемнадцать!

Я засмеялся и поспешил снова в центр ринга, куда меня уже звал рефери. Поднимая мою руку, он заметил:

— На тебя не напасешься часов, Фишер. Ты слишком силен для такого рэкета.

Я молча улыбнулся и вернулся к Джузеппе.

Джузеппе просунул голову в раздевалку.

— Ты уже оделся, малыш?

— Завязываю шнурки, Зеп.

— Кончай возиться. Тебя требует сам босс.

Я вышел, и мы отправились по длинному, плохо освещенному коридору в другой конец здания, где был кабинет босса. Из зала еще доносился восторженный рев болельщиков, которые никак не могли успокоиться после боя.

— Чего ему надо от меня, Зеп?

— А черт его знает, — пожал тот плечами. — Может, хочет дать тебе медаль, или еще что…

По голосу чувствовалось, что он встревожен.

Наконец мы остановились перед дверью с металлической пластинкой: «Мистер Скопас, председатель клуба».

Джузеппе робко открыл дверь и подтолкнул меня:

— Входи первым, Дэнни. Я потом.

Я с любопытством оглядел кабинет. Сюда допускались только те боксеры, с которыми были заключены контракты. Мелюзга вроде меня и к порогу не приближалась. Но ничего особенного здесь не было. Грязно-серые беленые стены, поблекшие фотографии боксеров. За длинным столом сидели несколько мужчин. Они курили сигареты и вполголоса переговаривались. При моем появлении все они как по команде повернули головы ко мне. Оглядев меня хорошенько, они, казалось, утратили ко мне всякий интерес. Тогда я обратился к массивному лысому толстяку во главе стола: