Олег Вихлянцев - Стукач Страница 19

– Ты перо не свети[40], – севшим голосом вы говорил Монах. – А то срисует[41] кто, и не успею я тебе ничего рассказать.

Барсук нехотя опустил нож в карман.

– Ну цинкуй[42], – нетерпеливо сказал он.

– Что за мент приходил, не знаю, врать не буду, – начал Монах. – Но говорил ему Лелик о том, что для тебя две дачки[43] с воли пойдут перебросом. Лелик и время назвал, и место. На территории четвертого поста. Два месяца назад. В одиннадцать утра и в шесть тридцать вечера. Так?

– Та-а-ак… – Потрясению Барсука не было предела. – Откуда знаешь? – спросил он скорее машинально, потому что только что Кешка поведал ему об источнике информации.

– Я уже сказал откуда. Ты ведь обсуждал с Леликом этот вопрос?

– Ну… – обалдело кивнул в ответ тот.

– И ты говорил ему, что морфин тебе девочка из «вольной» лепильни[44] пришлет. Что надо будет эти ампулы по отрядам рассосать, деньжат наварить. Говорил?

– А как же?! – удивился Барсук. – Такие дела без положенца в зоне не проходят!

– Морфин – это утренний переброс. А вечером тебе должны были бабки с общака перекинуть. На подогрев[45] корешей. Сумму назвать?

– А ну назови! – запальчиво вскрикнул Барсук, зная о том, что количество денег известно было только троим: ему лично, Лелику и казначею общака на воле, который эти деньги и передавал. Когда договаривались о размере, даже вслух цифру не произносили. Лелик начертил ее на клочке бумаги, а затем этот клочок разжевал и проглотил.

– Тысяча двести пятьдесят, рублей, – с надменной полуулыбкой отчеканил Монах. – «Косарь»[46] корешам, а двести пятьдесят на разживу вертухаю, который на время марафет приямит[47].

– Ты не мог этого знать… – словно в бреду, произнес Барсук.

– Не мог бы, – согласился с ним Монах, – если б не слышал.

– А я-то, дурак! – хлопнул себя Барсук по лбу. – Думаю-гадаю, что там случилось на воле, почему дачки сорвались? И менты, как по заказу, под колючкой стоят, перебросов ждут! Ах, Лелик! Ну, сука подлая! Убью!!! – Барсук выхватил из кармана финку и готов был бежать следом за удалившимся Леликом, чтобы свершить задуманное прямо здесь и прямо сейчас. Но Кешка вновь удержал его.

– Качумай![48] Ничего ты пока не сделаешь. За Леликом всюду менты ходят, охраняют. В зоне надо. В бараке.

– И то правда. Теперь понятно, чего он так к покорности нас призывал. Ты слышал? Я ж ему говорю: поубивал бы ментов, рвать их надо! А он мне: сявка! Падла ссученная! Ну погоди ж ты у меня…

Где-то вдалеке за деревьями, на самой окраине промышленной зоны лесоповала, зазвонили в рельсу, что означало конец рабочего дня. Все осужденные обязаны были собрать инструмент и инвентарь и сдать их каптерщику на месте общего сбора. Затем будет построение, подведение итогов и отправка в лагерь. А там не за горами ужин и вечерний развод, после чего зеков разведут по баракам.

Неведомым образом слух о том, что один из авторитетных воров оказался ментовской сукой, расползся по отрядам еще до того, как их привели в жилую зону. Случается такое очень редко и, как правило, влечет за собой страшные последствия. На воле, в воровских «малинах», начинаются неизбежные иерархические перестановки и чистки рядов. Мало-мальски скомпрометировавших себя убирают без жалости. Воровской общак подвергается тщательной ревизии. В общем, наступает пора массовой внутренней грызни.

Так вот, слух слухом, а имени ссученного не оглашалось, что придавало ситуации еще большую пикантность, если вообще это определение здесь уместно. Напряжение возросло до наивысших пределов. Администрация колонии между тем делала вид, что ничего особенного не происходит. Подполковник Загниборода был предельно собран, но никакого беспокойства не проявлял.

В промзоне, перед самой отправкой осужденных в лагерь, появился начальник оперчасти. Он приехал на своем «газике» и сразу же отыскал на лесоповале Загнибороду.

И между ними состоялся диалог, абсолютно ничего не говорящий непосвященному:

Загниборода: Как?

Нач. оперчасти: Порядок.

Загниборода: Не сорвется?

Нач. оперчасти: Не должен.

Загниборода: Я своих подключил. Все на контроле.

Нач. оперчасти: И войска готовы.

Загниборода: Отставной?

Нач. оперчасти: Созрел.

Загниборода: Сменщик?

Нач. оперчасти: Включился.

Загниборода, облегченно: Ох, Отставной…

Нач. оперчасти, с нескрываемой иронией: Земля ему пухом…

…Псевдоним Отставной был присвоен Лелику в плане проведения готовящейся секретной операции. И он, как нельзя более точно, соответствовал реалиям действительности. Как тайный осведомитель, завербованный и отказавшийся работать, Лелик уходил в отставку. Вне своей тайной миссии он в этой жизни становился лишним. Сменщиком нарекли Иннокентия Монахова, которому и суждено было заменить старого вора на поприще тайного агента…

Савелий, откомандированный председателем Ургальского сельсовета в Хабаровский краевой комитет КПСС, вернулся скоро. И доложил, что с поставленной задачей справился. Будут-таки запчасти! Будет госзаказ!

Чегдомынские райкомовцы пошумели было, что Устимыч обратился аж в крайком, прыгнув через их голову, но потом поутихли. В Уставе КПСС не сказано, что руководитель первичной организации не имеет права обращаться в вышестоящий орган, минуя местное руководство. Сказано как раз наоборот: есть такое право у коммуниста любого звена и ранга. А коли так, то и взятки с Устимыча гладки. Главное – конечный результат. А он был, как говорится, налицо. Лесопилка заработала. И начальствовал в той артели золотой мужик, работяга на все сто – Платон Игнатьевич Куваев.

Поперву на лесопилке работало всего восемь человек. Пока не прибыли из Хабаровска все запчасти, была запущена одна производственная линия, выпускающая необрезную доску. «Горбыли» не отгружались в план. Их оставляли для переработки в опилки с далеко идущими перспективами – прессовать деревоплиту. Но до той поры нужно было еще дожить. А пока довольствовались малым. Нагонять сюда людей со всего поселка не имело смысла, и две смены по четыре человека вполне справлялись. Соленый был девятым.

Он неплохо знал дело и имел среди работяг высокий авторитет. Получив первую партию оборудования из столицы края, бригадир артели собственноручно смонтировал его и запустил. Мужики лишь помогали ему в качестве чернорабочих. Вся подготовка к запуску заняла не более недели, и каково же было удивление ургальцев, когда затарахтел на сопке генератор и заработали первые протяжные ленты и плечевые тяги к пилам, резцам и остружным машинам! На вспыхнувшие электролампы смотрели как на неземное чудо. В Ургале до сих пор пользовались керосинками и фитилями на медвежьем сале. Пресловутая «лампочка Ильича» обошла верхнебуреинскую глушь. Пленных же японцев, тогда выдающих план с лесопилки, электрификация Ургала не заботила. А паровоз, который вперед летит до желанной остановки в коммуне, мчал где-то в стороне. Прогрессивные социалистические идеи доходили сюда лишь в виде теории. И Соленый, то бишь Платон Игнатьевич Куваев, сразил всех наповал, протянув от генератора электропровод к зданию сельсовета. Теперь и здесь горела лампочка. Правда, только днем, во время работы артели. На хрена она была нужна при свете солнца, никто особо не задумывался. Интересен был сам факт: СВЕТИТ! А раз в сельсовете светит, то и в избах вскоре должна засветить.

– Инженер! – восхищенно произнес кто-то из мужиков, глядя на Соленого. Из уст недалекого сибиряка это была наивысшая похвала и лучшее подтверждение признания Соленого незаурядной личностью.

Потиху-помалу резали доску. На действующую лесопилку приходили во все глаза смотреть даже бабы из поселка. Никто не мог поверить в то, что после убытия отсюда пленных японцев этот заводишко вернется к жизни. Но – тем не менее. Да будет свет!

…Рабочий день подходил к концу. В цехе плотно завис ароматнейший и неповторимый запах свежераспиленной древесины с примесью машинного масла, сосновой смолы и трудового пота.

Работяги приводили в порядок инструмент и проверяли исправность оборудования перед тем, как его выключить. Где-то в стороне на взгорке истово тарахтел дизель-генератор, снабжающий лесопилку энергией. Но и он вскоре заглох – отработал свое на сегодня, в последний раз ухнув натруженным поршнем в опустевшую камеру внутреннего сгорания, словно оповестил всех: «Ба-аста-а! А-атдыха-ать!»

Мужики присели отдохнуть. Савелий в первые же дни сколотил в подсобке крепкий широкий стол и несколько табуретов к нему. С тем расчетом, чтобы места хватило всем.

Всем и хватило. Расселись, постелили тряпицу. Выложили из сумок припасы: кто крынку с икрой, кто банку груздей с брусникой, кто жбан самогону. А как же!