Борис Седов - Месть вора Страница 2

– Община решает, – негромко пропел спасовец и забрал обратно у мальчишки литовку. Похоже, он посчитал беседу законченной и собрался продолжить косьбу.

А самоед положил ладонь на рукоятку «Ка-Бара». Он твердо знал, что если ему откажут в помощи в этом сикте – а больше помощи ждать неоткуда, – и Коста умрет, то он вернется сюда, прихватив «Спас-12», и разнесет картечью все это гадючье гнездо. Спалит всю деревню к чертовой матери! И первым сдохнет этот однорукий ублюдок! Он сдохнет прямо сейчас!

– Архип, – неожиданно обратился мужик к мальчику. – Беги, сынок к старцу Савелию. Передай ему, что мирской нам поведал. Испроси позволения к сикту ему подойти, с общиной поговорить. Беги, сынок. – И, проводив взглядом замелькавшего голыми пятками по направлению к речке мальчишку и демонстративно не замечая самоеда, продолжил махать косой.

Комяк же устроился на свежей изумрудной отаве, не торопясь перемотал портянки и принялся грызть сухарь, внимательно наблюдая за тем, как Архип, уже переправившись на другой берег реки, промелькнул между домами и скрылся из виду. Не прошло и пяти минут, как он уже, словно на крыльях, несся обратно.

«Быренько», – удовлетворенно подумал Комяк.

Запыхавшийся мальчик остановился перед ним, положил земной поклон и сбивающимся звонким фальцетом торжественно произнес:

– Старец Савелий к себе призывает. Пошли, провожу. – И, бормоча какие-то то ли молитвы, то ли присловия, не спеша поплелся обратно к сикту.

С того места, где дожидался ответа Комяк, поверхности воды, скрытой высокими берегами, видно не было, и самоед был уверен, что через реку предстоит переходить вброд или переплывать на лодке. Каково же было его удивление, когда он обнаружил прочные широкие мостки, по которым без проблем бы прошла небольшая подвода и к которым с обеих сторон на крутых увалах берегов были оборудованы пологие спуски. «М-да, – решил он, – умеют эти старообрядцы обустраивать как следует свою жизнь, хотя и затаились в самой глуши. Не чета нашим, усть-цильмским, испорченным цивилизацией».

Они с мальчиком обогнули крайнюю избу с оленьими рогами на охлупне, и перед взором Тихона открылся просторный хозяйственный двор. С большим двухъярусным сараем для сена и для скотины. С огромной поленницей, в которой дров даже в расчете на четыре дома должно было хватить не на одну зиму. Сразу за поленницей начинался бескрайний огород, обнесенный высоким тыном, на кольях которого были развешаны крынки и тряпки. Под специальным навесом стояли две телеги и лежала на борту небольшая самодельная лодка. Там же на столбе была развешана упряжь и седло для верховой езды.

Каждой вещи здесь было определено свое место. Все сияло ослепительной чистотой. Вокруг не было заметно ни единой щепочки, ни единого перышка. Даже куры копошились в просторном вольере, а не разгуливали, как принято, по двору.

Две женщины и несколько ребятишек, встретившиеся Комяку на дворе, поприветствовали его поклонами. Самоед ответил тем же, с интересом приглядываясь к их одежде. На девочках и женщинах были просторные домотканые сарафаны, украшенные скромной вышивкой в красную и желтую нитку, и простенькие белые платочки. Из-под сарафанов выглядывали босые ступни. Мальчишки, тоже босые, щеголяли в одних холщовых рубахах, очень напоминавших бы ночные, если бы не были перетянуты в поясе грубыми пеньковыми веревками.

– Пожалуйте, – Архип остановился возле высокого крыльца и, положив еще один земной поклон, протянул руку к массивной входной двери.

И в этот момент она распахнулась, и на крыльце появился высокий худой старик с длинной седой бородой, столь же длинными волосами и с лестовкой[4] в руке.

«Как будто сошел с картинки из книжки про колдунов и волхвов», – подумал Комяк и приветствовал старца поклоном.

– Мир этому дому, отец.

– Мир тебе, братец. – Глаза у «волхва» были настолько глубокими, а взгляд таким проницательным, что казалось, он прожигает насквозь, вышелушивает из головы все самые сокровенные мысли, и никуда от него не укрыться, не спрятаться. – Никонианец? Табашник? – строго поинтересовался старик.

– Старой веры я, – соврал Комяк и добавил чистую правду: – Из Усть-Цильмы.

– А-а-а, церковник. Ну что же, пожалуй. Приобщись благодати нашей. Поведай, что за невзгода к нам привела. – Старец Савелий развернулся и скрылся в доме.

Самоед поспешил следом за ним, с замиранием сердца ожидая увидеть нечто необычное.

Но ничего такого в избе Комяк не обнаружил. В просторной светлой горнице был собран небольшой иконостас из 10-15 икон. К ним прилагалось несколько ветхозаветных скрижалей. В углу – аналой. На маленькой полочке – книги. По всей видимости, гостя провели прямо в моленную, где по праздникам спасовцы собирались на службу.

Положив входные поклоны, самоед присел на лавку, установленную вдоль стены. Старец остался стоять.

– Радикулит, – неожиданно совсем по-мирскому признался он. – Коли сяду, так потом не подняться. Докладывай, церковник, как тебя величать.

– Тихоном.

– И что за невзгода твоего друга постигла?

– Не просто невзгода это, – вздохнул Комяк. – Хуже. Помирает, болезный.

– Значит, так надо. Господь к себе призывает.

– Рано ему. Молодой еще. Не все дела в этом миру переделал.

– А… – махнул тонкой костлявой рукой старец Савелий. – Что суета мирская в сравнении… – Он не договорил. И неожиданно сменил тон: – Рассказывай, Тихон. Что произошло? Почему не к мирским обратился, а к нам? Что за человек он, твой друг? Чем, ты думаешь, мы помочь ему можем? Выкладывай все как на духу. И будем вместе решать, что надо делать.

Комяк удивленно посмотрел на старца Савелия, стоявшего напротив него, тяжело облокотившись на аналой. На какое-то мгновение пересекся с ним взглядами и тут же, словно обжегшись, поспешил отвернуться.

– Все как на духу, отец, – пробормотал он. – Как на духу. Отвечаю. Вот только я покороче. Надо бы нам поспешить. А то сгинет парень хороший… Так вот, слушай. Рассказываю.

То ли это был сон… То ли это был бред… Несколько раз я буквально на какие-то мгновения выплывал из беспамятства и сразу же вновь погружался в ледяную пучину, где, как ни старался, не мог разглядеть ни единого лучика света. Где мне катастрофически не хватало воздуха.

Где не было вообще ничего! Только тупая, ни на секунду не отпускающая боль в груди. И чувство тревоги: что происходит? что меня ждет впереди? и где мой проводник (забыл как его зовут)? куда же он подевался, черт его побери?! Неужели свалил? Так что же все-таки ждет меня впереди?

То ли сон… То ли бред… И мимолетные наплывы сознания, которое тут же спешило поскорее раствориться в горячечном тумане тяжелой болезни…

На более или менее продолжительное время я сумел прийти в себя только тогда, когда вокруг уже стояла кромешная темнота, и только богатая россыпь звезд у меня над головой да почти полная, лишь немного погрызанная с одного бока луна убедили меня в том, что я сейчас нахожусь в сознании. И что я не ослеп. И то слава Богу!

– Пить… – простонал я. – Эй, как там тебя… Косоглазый… – Я так и не мог вспомнить его имя.

Никто не отзывался, и я еще долго стонал и взывал полушепотом в пустоту, прежде чем понял, что остался один. Больной! Обессиленный! В глухой поморской тайге!

Как ни странно, меня это ничуть не испугало. Я воспринял это как рок. Как очередное – и, скорее всего, последнее – коленце, выкинутое моей судьбой-несуразицей. В такой ситуации, в которой я оказался, прожить даже сутки, было бы подвигом. И не надо было быть дипломированным врачом, чтобы это понять.

Я это понял. Осознал. И, безропотно и бесстрастно смирившись с тем, что меня ожидает в ближайшем будущем, переключился мыслями на вещи более насущные на текущий момент. Во-первых, я хотел пить. Так хотел пить, словно только что выбрался из Сахары, по которой проплутал несколько дней! Так, что совершенно сухой язык, казавшийся огромным, был готов натереть на небе мозоль! А рядом, в каком-то десятке метров от моей душной берлоги, протекала чистая прохладная речка. Я это помнил совершенно точно. И даже слышал, как журчит вода, огибая валуны и коряги.

Во-вторых, я хотел в туалет. Очень хотел! И очень не хотел мочить свои вещи и спальник!

Делать нечего, надо было выбираться наружу. Я нащупал язычок «молнии» на спальном мешке, потянул за него, и он довольно легко сместился вниз. Нигде не застрял, нигде не притормозил. Хорошо. Хоть здесь не встретил проблем. Следующим и, пожалуй, самым сложным этапом всей операции было выбраться из ямы. «Из могилы, – безразлично подумал я, вылезая из спальника и вставая на четвереньки. – Когда напьюсь и схожу в туалет, я вернусь в эту яму и умирать буду в ней». Я скомкал палатку, сдвинул в сторону ее и еловые лапы, которыми был прикрыт, и в этот момент обнаружил, что опрокинул жестянку с водой, которая, оказывается, была заботливо оставлена рядом со мной. И еще какую-то цилиндрическую штуковину. Я взял ее в руку. Репеллент! Ах ты ж заботливый косоглазый гад! Бросил меня подыхать посреди тайги, но не забыл о том, что я могу захотеть пить и что меня будут кусать комары. И не пожадничал. Хоть на этом спасибо!