Александр Ольбик - Промах киллера Страница 2

Строго говоря, я не должен интересоваться тем, кого и за что приговорили к моей пуле. И кто, собственно, приговорил.

Обычно бывает первый и единственный контакт. В один прекрасный день на горизонте возникает мистер Икс и предлагает непыльную, но денежную работу. В моем случае это был вкрадчивый, незаметный тип, все время держащий руку к боковом кармане пиджака. Он ни разу во время разговора не расслабил мышцы лица, ни разу не повысил голос и лишь к концу разговора на его лысом черепе появились капельки пота.

Когда он спросил, какое оружие для меня самое подходящее, я все понял. Я был в ту пору без денег, без работы и без малейшей надежды найти ее. Страна без шума и пыли распадалась. В моем паспорте «не того» цвета стоял «не тот» штамп. Он был круглый, как нуль, как петля, в которую можно просунуть голову любого Негражданина… Но я этому типу не сказал ни «да», ни «нет». Я даже не пожал плечами и вообще не выразил никакой определенности. Он вперил в меня свой птичий взгляд, но не настаивал на каких-то заверениях. Он тоже четко знал правила этой игры.

«Вам позвонят», — сказал этот тип и выложил из кармана толстую пачку долларов. А я, придурок, посчитал, что, засунув руку в карман, он держит там наготове ствол.

Однажды мне позвонили и назвали код ячейки в автоматической камере хранения центрального вокзала. Я хотел звонившего послать в одно сырое место, но почему-то не послал. Меня томила преснота жизни, руки просто дрожали при воспоминаниях о той же Анголе.

С тех пор так и повелось: мне звонят, называют букву с четырьмя цифрами, после чего я отправляюсь на вокзал, в камеру хранения. Там меня ждут фотография, адрес и телефон того, кого следует убрать. И аванс — треть от общей суммы.

Предполагаю, что моя фамилия находится в каком-то банке данных киллеров-профессионалов. Кто его владелец или хозяин, мне невдомек. Все в тумане, ничего и никого не видно. Наверное, мне уже дали псевдоним. В спецназе меня называли Стрелком. Возможно, кто-то из старых приятелей по войне в Анголе или Никарагуа дал мне «лестную» характеристику и меня взяли на заметку.

Конечно, провал возможен в любом деле, но я по опыту знаю, что чаще всего проваливаются те, кто хочет застраховать себя на все случаи жизни. Я этого никогда не делал, хотя к работе готовился основательно.

Винчестер я ношу в брезентовом чехле для спиннингов и удочек. Из него действительно торчит телескопическое удилище, и никому в голову не приходит, что идет не рыбак, а киллер. Мои коллеги, наверное, делают то же самое, и тут сказывается человеческая глупость — всеобщая тяга к стереотипу. Наиболее наглые засовывают оружие в скрипичные футляры и разгуливают с ними, как завзятые маэстро. В принципе, это дохлый номер. Любой внимательный сыщик, увидев наши уголовные хари и музыкальный инструмент в руках, враз заметит туфту.

Когда надо пронести свое оружие через таможню, я это делаю через знакомую стюардессу: отдаю ей свои «удочки» и прошу спрятать их в самолете, на котором полечу и сам.

Обычно это рейс на Москву, оттуда проще добраться до любого города России. Стюардесса получает двадцать пять долларов, и все обходится без лишней нервотрепки и разговоров…

Я смотрю на экран: показывают автобус с заложниками. Видно, съемка велась с довольно приличного расстояния. К нему направляется электрокар — возможно, везут жратву и то, что требуют террористы. Я знаю, что они никуда не уйдут, потому что слабы в коленках и страха у них за свои кишки не меньше, чем у тех, кого они захватили. И не умны. Будь не так, ни за какие коврижки в эту авантюру не полезли бы.

С ними будут говорить опытные психологи, съевшие зубы на подобного рода уговорах. Их не раз и не два направляли в тюрьмы и в колонии, в которых поднимались дикие бунты, и поэтому они прекрасно разбираются в психологии и наклонностях зэковской братии. А в том, что террористы — бывшие зэки, у меня не было ни малейших сомнений.

Они меня раздражали, и я выключил телевизор. Спать не хотелось, и потому, улегшись на диван, я взял в руки книгу. Я никогда не читаю детективов — пустое и скучное занятие. Там все неправда, поэтому ничего нового из них не узнаешь. Мне нравятся биографические книги и мемуары. В книге об Экзюпери меня поразило то место, где рассказывается о катастрофе, которую его самолет потерпел в Андах. Снег, мороз, ледяной холод скал и полное одиночество. Как у меня. Но Экзюпери не потерял надежды. Он полз, ломал об лед пальцы, глядел в звездное небо и чего-то от него ждал. Я порой тоже — смотрю в небо и чего-то жду. Прислушиваюсь, как будто что-то должно в груди переключиться — и я снова стану нормальным человеком.

Мое горе в том, что я все о себе знаю. Я — недочеловек, убийца, какими бы мотивами это ни оправдывать. Тешу себя маленькой надеждой стать другим. Ищу ответа в дневниках Толстого. Не могу поверить, что этот великий человек так боялся своей Софьи Андреевны, что даже вел тайный дневник. Он все время кается — тому-то, мол, сказал грубое слово, с тем-то был высокомерен…

В школе нам говорили, что Толстой — «зеркало русской революции». Интересно, а что отражает мое «я»?

Но вот нашел интересное место. «Есть ли Бог? Не знаю. Знаю, что есть Закон моего духовного существа…» — говорит этот старик. На каждой странице все о Боге, а тут вдруг засомневался. Почему? Может, ему что-то открылось?

Я-то ни во что не верю… Нет, не так. Однажды я тоже поверил: мне не хотелось убивать одного пацаненка. Он был таким еще молокососом, что когда я глядел сквозь оптический прицел на его юное лицо, сердце у меня екнуло. Губы — как у девочки — полные, свежие, вместо усов — детский пушок. Я не знал, что он сделал, какой грех совершил… Я целую неделю откладывал его убийство и все время искал для себя новые причины. И, наверное, Бог услышал меня. Буквально за минуту до того, как отправиться в него стрелять, мне позвонили и дали отбой. Что там у них стряслось, что не сложилось, мне не дано знать. А может, все произошло по закону духовного существа? Того пацана, видно, сильно берег Бог. А может, он оберегал покой матери паренька? Наступит ли такой момент, когда закон моего духовного существа придет мне на выручку?

Однажды в Анголе наша БМП, в которой находился и я, угодила в трясину. Почему не меня взял Бог, а тех пятерых пареньков, которые больше меня боялись смерти и больше меня любили жизнь? Я помню зеленовато-торфяную гадость на их губах, в которой шевелились белые червяки.

Звонок раздался уже ночью. И что самое гнусное — я ему был рад. В последние дни я буквально маялся, мне не хватало допинга — чувства опасности. Я, словно наркоман, и дня не мог прожить без достаточной его дозы.

Звонили наверняка из телефонной будки. Голос был глухой, без заметных модуляций. Мне сказали, что есть работа и что завтра меня найдут. Всего одна, с короткими паузами, фраза.

Телевизор уже давно не работал. Я открыл окно и несколько минут смотрел на мерцающий огнями город. С момента звонка мною начат отсчет времени, что-то внутри меня подобралось. Какая-то тревожно-сладостная мелодия пела внутри.

Внизу лежал город, хоть и спящий, но опасный, полный смертельных схваток и темных страстей. В эту ночь, как, впрочем, и любую другую, кто-то не дождется утра и будет убит.

Я представляю, как некто в темном переулке подходит к водосточной трубе и начинает подниматься. Дотягивается до перил балкона, перекидывает сначала одну ногу, затем другую и — оказывается на балконе. А что там, за дверью? За тюлевой занавеской? Спящие мужчина и женщина, в соседней комнате посапывает пацаненок со своими долгими снами. Он не услышит, как тот, что на балконе, тихо откроет задвижку, тенью проскользнет в комнату, застынет столбом, пока глаза не привыкнут к темноте.

Еще я вижу, как по улице перебежками продвигается тень, длинные волосы полощутся по узеньким плечам и подгоняют к бегу. Но стук каблуков предательски ее выдает. Кто-то на этот стук, как рыба на наживку, откликается сразу же. Натянув на мускулистую грудь нечистую рубашку, он выходит из своей конуры и начинает коварную погоню.

Ничего в этом городе хорошего нет. Он лицемерен, и никогда не узнаешь, что у него на уме.

В центре лба, ближе к переносице, что-то захолодило. Возможно, этот холод исходит из соседней девятиэтажки? Из того темного окна, в котором уже которые сутки не зажигают свет? Ну конечно же, из того окна исходит этот ледяной луч. Я непроизвольно потираю рукой лоб и чувствую, как страх мечется по позвоночнику. Но я продолжаю стоять и смотреть на изрытый огнями город. Мелодия вдруг смолкла, и я почувствовал себя абсолютно никчемным в этой точке земного пространства.

Я лег на диван в своих спортивных штанах и скрестил на груди руки. Закрыл глаза и полетел над джунглями. Внизу, озаренная солнцем, желто-зеленая густота леса, светлеющие закорючки высыхающих русел и белая, как мел, дорога, по которой катится стадо какого-то зверья. Этот движущийся клубок оставляет после себя синюю борозду. Мне хорошо, потому что легок мой воздушный путь.