Илья Рясной - Ночь длинных ножей Страница 2

Теперь убрать трупы и двигать дальше…

На цель вышли в третьем часу ночи. Просторный, богатый трехэтажный кирпичный дом со сводчатыми окнами и нелепой башенкой был рассчитан на большую семью.

— Он, — кивнул агент-чеченец севшим голосом.

— Теперь главное — не суетиться под клиентом, — произнес Алейников.

Пришло время любимой работы. Группа прикрытия. Группа захвата. Расчет по номерам. Все продумано, просчитано, забито в сознание и подсознание каждого из бойцов. Остается ворваться в дом, положить всех на пол, выбрать тех, кто нужен, загрузить в машину людей и искомые предметы и двигать по разработанному маршруту отхода.

Алейников набрал в легкие побольше воздуха, задержал дыхание, потом нажал на клавишу, привычно бросая:

— Захват!

И все, как по колдовскому заклинанию, пришло в движение. Собровцы ловко рванули через забор. Крики. Звон разбиваемого стекла. Отчаянный женский визг. Хлопок — предсмертно заскулила сторожевая собака, и Алейникова кольнула мимолетная жалость. Ничего не поделаешь, у сторожевых псов такая судьба — отвечать за грехи своих хозяев.

На все про все — десять минут. Троих насмерть перепуганных, с безумными глазами чеченцев загрузили в «Урал». Туда же упаковали и то, что можно увезти с собой — компьютеры, здоровенный, безумно дорогой лазерный принтер, расходные материалы, несколько коробок с бумагой и целлофановый пакет с уже готовыми к употреблению бумажками с изображением американских президентов.

Напоследок — связка гранат в подвал, где располагалась подпольная типография, чтобы расколотить все, что нельзя взять с собой.

Село просыпалось. Слышались возбужденные крики, лай собак. Но работа уже сделана…

— Домой, — махнул рукой Алейников, запрыгивая в «уазик», который качнулся под тяжестью его стокилограммового тела…

Ни с чем не сравнимое чувство — кажется, рвешь финишную ленточку и в душе все взрывается ликованием, когда колеса машины пересекают условную линию границы. Линию, делящую мир на «наше» и «их».

Группу ждали на перекрестке дорог, рядом с усиленным, постом ГИБДД. На обочине застыли белый широкий «Форд» с хищной мордой-бампером, серая, как мышь, «Газель» и «рафик» с праздничными мигалками на крыше. Моложавый подтянутый начальник криминальной милиции области крепко обнял Алейникова и с облегчением выдохнул:

— Живые!

— Товарищ полковник, приказ выполнен, — доложил Алейников.

— Возвращение из ада каннибалов, — криво усмехнулся гуэповец, озвучив название голливудской страшилки, показанной вчера по НТВ.

Прямо на капоте «Форда» «раздавили» бутылку водки. Это святое. Напряжение нехотя отпускало и тех, кого ждали, и тех, кто ждал. Оно разряжалось шутками, нервным смехом. Подполковник из ГУЭПа пытался попасть в общий ритм, тоже балагурил — в этом он был признанный мастер, но взгляд его был очумелый, а щека дергалась. Наконец, он отошел в сторону, и его чуть не вырвало… Алейников понимал его состояние. Сейчас перед глазами оперативника будто наяву стоит заваливающаяся фигура убитого выстрелом в лоб чеченца и бьет по ушам ставящий точку в человеческой жизни хлопок бесшумного пистолета. Эта сцена будет не раз настигать его в ночных кошмарах и терзать душу. На войну сегодня очень легко попасть. И очень трудно вырваться из ее объятий…

У Алейникова был отличный рецепт от этих невзгод. После операции он обязан хлопнуть стакан водки. Не больше, и не меньше.

— Ну, ребята, по коням. — Начальник криминальной милиции смял в руке пластмассовый стаканчик. — Вы сделали большое дело.

С ним трудно было не согласиться. И дело даже не в том, что разгромлена подпольная типография по производству фальшивых долларов и захвачены фигуранты — одна из этих дрожащих тварей сейчас меньше всего походила на того Бовсади Хакимова, который собственноручно расстреливал контрактников и сносил им головы старинной, с серебряной рукоятью фамильной саблей. Дело в том, что, пожалуй, впервые за последнее время уверовавшим в свою несокрушимость и, как им казалось, ухватившим самого Аллаха за бороду чеченам показали зубы — и зубы эти были ох какие острые.

— А ведь могли взять и самого Хромого. Это под его крышей работала типография, — с сожалением произнес Алейников.

— И столкнулись бы с его охраной. Тогда был бы карнавал. Нам достаточно и этих, — начальник криминальной милиции кивнул в сторону «Газели» и «рафика», по которым рассадили пленных.

Конечно, хотелось бы взять и полевого командира Даудова по кличке Хромой, с которым у Алейникова были давние счеты. Но не судьба. Хотя, может быть, она, злодейка, и сведет их когда-нибудь. Ведь карусель, которая их сближает и раскидывает, продолжает крутиться и, вероятно, скоро закрутится куда быстрее. Заместитель командира Спецотдела быстрого реагирования чувствовал дыхание надвигающихся событий.

— Мы еще вернемся туда, — Алейников махнул в сторону скованной ночью свободной Ичкерии. — Вернемся победителями.

А через месяц Басаев вторгся в Дагестан. И началась вторая чеченская война…

Глава 2

КРОВНИКИ

Мужчины не имеют права плакать — эту Истину внушали Руслану Джамбулатову с детства. И все равно он ничего не мог с собой поделать. Слезы против воли наворачивались на глаза.

Он стоял на коленях. Рядом мягко журчал ручей, в котором отражался нездоровый свет низко зависшего желтого диска луны.

Плечо почти не болело. Ничего страшного. Кровь уже не течет теплой струей, а слабо сочится. Ее еще осталось немало — горячей крови. А раны затянутся. Раны на нем затягиваются быстро. Джамбулатовы живучие. Их не так просто убить.

Джамбулатов сжал покрепче армейский штык-нож, и свет луны блекло отразился от его лезвия. Прикусил губу. Ему хотелось взвыть волком, но он только застонал. И еще крепче сжал пластмассовую рукоятку штык-ножа. Того самого оружия, с которым он рассчитывал не расстаться до смерти. Хвала Аллаху, смерти ждать теперь недолго. Слишком долго он оставлял ее с носом… Пришла пора встретиться и рассмеяться горько в ее лицо…

Они пришли к нему ночью. Они осквернили его дом в холодную прозрачную ночь, когда луна посылает свои бледные отраженные лучи на землю. Именно в такую ночь ценишь теплоту и обороняющее колдовство родного очага. Джамбулатов спал крепко, и его не томили предчувствия, он не мог представить, что сегодня к нему придут.

Он проснулся за миг до того, как ему в бок впился тяжелый омоновский ботинок и хриплый голос осквернил тишину:

— Вставай, пес!

Их было пятеро — увешанных оружием, которое своей внушающей уважение тяжестью прибавляло им уверенности. Еще несколько лет назад они были никто. Их не уважали даже их собственные бараны, которых они пасли в горах. Сегодня все изменилось. Сегодня они были свято уверены в своей силе и праве распоряжаться чужими жизнями…

— Что вы хотите? — спросил Джамбулатов, жмуря глаза от бьющего в лицо луча фонаря и ощущая жесткую, болезненную хватку наручников на сведенных сзади запястьях.

— Мы? От тебя, пес? — Низкорослый, с нечистым, изъеденным оспинами лицом бородач в комбезе, играющий штык-ножом, захохотал. — Что можно от тебя хотеть? Ты уже мертв.

Он взял его за волосы и поднес к шее лезвие ножа, надавил посильнее.

— Твоя голова будет кататься, как мяч, и думать, где же ее тело, — бородач снова хохотнул — принужденно, с некоторым напряжением, и Руслан понял, что они, пятеро негодяев, увешанных оружием, боятся его — безоружного, беспомощного. Дворняги всегда ощущают волка и, даже лая, поджимают непроизвольно хвосты. — Ты умрешь как пес. И попадешь в ад. Потому что не узнал в этой жизни ничего. Даже как правильно верить в Аллаха.

— Не всем дано познать в жизни все, как тебе, — засмеялся ему в лицо Джамбулатов.

И его распластали ударами на дощатом полу, еще недавно идеально чистом, а теперь заляпанном комьями грязи, отваливающейся от тяжелых ботинок.

Он готов был встретить смерть. Но не был готов к тому, что произошло дальше…

Отец в проеме двери стоял, покачиваясь и держась за грудь, — в последнее время он кашлял все чаще, давали о себе знать застарелые болезни. Пусть он сдал в последнее время, сильно болел, но Руслан отлично помнил его, веселого, работящего, в пиджаке с орденом Ленина на груди, полученным за то, что всю жизнь вставать ни свет ни заря и вкалывал как проклятый, выращивая хлеб.

— Кто такие? — Старик обвел глазами пришельцев.

— Отец пса тоже пес! — хмыкнул бородач, глядя на старика.

— Если вы гости, садитесь за стол, — сдвинул брови Джамбулатов-старший. — Если враги, дождитесь дня, и встретьтесь с нами как мужчины — лицом к лицу…

Он вырос в те времена, когда слово старших что-то значило. Когда дом и очаг были святы. Когда любой гость был желанный. Он родился в другие времена. Тогда не прикрывались именем Аллаха, чтобы уничтожать своих соплеменников.