Андрей Воронин - Разведка боем Страница 2

Его передали фээсбэшникам. Те обещали помочь и в самом деле помогли – быстро продать двухкомнатную квартиру в Курске, купить на вырученные деньги однокомнатную в Подмосковье.

Устроили на работу начальником службы охраны в местном, отделении коммерческого банка.

– Поменяйте мне документы, – просил Воскобойников. – У меня не Иванов и не Петров фамилия. По такой разыщут и здесь.

– Что вы уж так паникуете? – поморщился собеседник в штатском. – Военный человек, мужчина в конце концов. У нас здесь ЦРУ не может достать тех, кого мы в свое время завербовали и кто потом к нам перебежал. А в ЦРУ не абреки работают.

– Вы лично бывали в Чечне?

– Два раза ездил в командировку. В обшей сложности месяц оттрубил.

– А я два года. И не только с воздуха видел этих людей. Они за смерть взрослого сто лет мстят. Если убийцу достать не смогли, достают наследника. Про детей я вообще не говорю, за детей они такую казнь придумают, что чертям тошно станет. И не надо вспоминать американцев. Много здесь америкосов по улицам ходит? А чечены везде есть. Что у нас в Курске, что здесь, в этих долбанных Электроуглях.

Новое место жительства быстро разочаровало Воскобойникова и его семью. Курск был город как город, а здесь натуральная дыра, бомжатник.

До Москвы все равно далековато – сперва на маршрутке, потом на электричке пилить.

– Извините, что не на Кутузовском проспекте поселили.

– Ничего, обойдусь. Вы мне смените фамилию.

И жене с дочкой заодно. Только чтобы не вся Лубянка знала, чтобы не все секретарши за кофе посудачили по этому поводу.

Ничто не делается так медленно, как бумажные дела. Воскобойникову пришлось собирать справки, ждать в очередях. В конце концов он сдал в ФСБ два паспорта и метрику дочери. Но к этому времени они с женой уже измотали друг другу нервы до предела.

Каждый смуглый темноволосый человек, встреченный Воскобойниковой на улице или увиденный из окна, вызывал приступ страха, депрессии.

На все попытки мужа успокоить ее Светлана отвечала истерикой, обвинениями. Обвиняла его во всем: в выборе военной карьеры, в неумении дать взятку кому надо и откупиться от отправки на войну, в том, что из сотен летчиков, побывавших на Кавказе, именно его ракета угодила в басаевский дом.

– На тебя вечно будут все шишки сыпаться – так тебе на роду написано. А я не хочу получать рядом с тобой свою долю.

Воскобойников не мог излечить жену от страха.

Хотя бы потому, что сам боялся всерьез. Но не сдавался, не раскисал. Он-то отлично знал, что чеченцы на самом деле бывают разные – в том числе рыжеволосые, голубоглазые, говорящие на русском без малейшего акцента.

Он вглядывался во всех людей подряд, пытаясь отличить посланных с Кавказа убийц по более мелким и тонким признакам – форме ноздрей, разрезу глаз. Потом понимал, что это глупо – что им стоит нанять киллера славянской внешности?

Супруги мучились бессонницей. Долго ворочались, потом начинали есть друг друга поедом.

Первое время не повышали голоса, чтобы не будить ребенка. Потом однажды нервы у жены не выдержали – закатила такую истерику, что соседи стали в стенку стучать.

Одним словом, в день получения новых паспортов они сразу подали на развод. К этому времени летчик убедился: даже если изменить внешность, ни жена, ни дочка не будут знать покоя рядом с ним.

Глава 2

Очнувшись, Воскобойников почувствовал, что руки связаны за спиной. Рядом валялся Алексей Самойленко – судя по всему его тоже оглушили.

Из палатки вышел незнакомец в потертых белесых джинсах и легкой, видавшей виды куртке из плащевой ткани. В руках три «калаша», конфискованные пистолеты рассованы по карманам.

«Неужели все, конец? – подумал Воскобойников. – Нет, только начало. Никто здесь легкой смертью не помрет».

Он сам не ожидал от себя такого спокойствия – спокойствия обреченности. Может, в самом деле лучше страшный конец, чем бесконечный страх?

Бросив оружие на землю, незнакомец оставил себе один автомат. Свободной рукой взял миску, еще не отмытую после вчерашней трапезы, и громко постучал ею о закопченный бак с остатками ухи.

– Подъем!

Алексей приоткрыл глаза и дернулся, – но связан он был так же надежно, как и Воскобойников.

– Эй, народ! – крикнул незнакомец еще громче.

Серо-стальные глаза смотрели спокойно, почти равнодушно. На первый взгляд, ничего угрожающего, но сразу ясно, что незнакомец умеет когда нужно быть беспощадным.

«Продался, Иуда. А где остальные? Если уж нас выследили, то вряд ли отправили кого-то одного», – летчик с трудом огляделся, но никого больше не заметил.

Утро цвело всеми красками, птицы радостно распевали, равнодушные к беде людей, застигнутых врасплох.

В палатке зашевелились, впрочем, особой активности не наблюдалось. Воскобойников услышал ворчание Жоры Бубнова, у которого явно раскалывалась голова после вчерашнего. Выдержав паузу, незнакомец снова постучал миской по закопченному баку.

– Приехали. Выходи по одному.

Тут из палатки высунулось припухшее лицо с узкими щелками вместо глаз. При виде чужака глаза сразу раскрылись во всю ширь – сна и похмелья как не бывало.

Незнакомец помахал стволом, приглашая Бубна двигаться вперед. А тот оцепенел, таращился на него как на привидение. Тяжелой после пьянки головой пытался понять, наяву это все или привиделось во сне.

Алексей Самойленко тем временем напрягал все мышцы, пытаясь ослабить веревки. Стиснул зубы и тихо хрипел от нечеловеческого усилия.

На лбу и виске надулись жилы – казалось, голова, налившаяся кровью, лопнет сейчас, как воздушный шар.

Как он мог так опозориться, прошляпить этого подонка с тонкими губами и гнусно-насмешливым выражением лица? Майору простительно, его стихия небо. Только он, Алексей Самойленко, до сих пор считающий себя спецназовцем, только он один будет виновен в гибели своей и остальных ребят. Ни серебряный нательный крест, ни последняя в жизни молитва не помогут на том свете искупить вину.

…За чеченские дела Алексей вины не чувствовал. Штурмовали село, в котором окопались гелаевцы. Сперва его обрабатывала авиация, потом утюжила артиллерия. Потом на дымящиеся развалины пошел спецназ, и почти сразу же лучшего друга Алексея сбила пуля.

Он шел в атаку в бронежилете, но удар в живот был слишком силен. Друг корчился в грязи, как человек, получивший удар чугунной лапой в солнечное сплетение. Самойленко притормозил, нагнулся, чтобы оказать первую помощь.

– Спокуха, я в порядке.

– Точно? Ну я тогда пошел.

По негласному правилу, принятому среди бойцов спецназа, человек, получивший такую вот весточку от смерти, уже не должен был в этом бою лезть на рожон, вставать в первый ряд. А друг полез. Во второй раз снайпер учел свою ошибку – пуля пробила сонную артерию.

Алексей осатанел, вряд ли он в эту секунду беспрекословно подчинился бы команде отступать.

Такой команды не последовало, и село было взято штурмом.

В отдельных домах продолжали отстреливаться. Самойленко лично накрыл одного такого стрелка. Заполз в дом убедиться, что враг мертв, и услышал в погребе шорох. Кто-то из ублюдков решил схорониться, чтобы потом выстрелить ребятам в спину. Алексей швырнул в темноту гранату, потом оказалось, что в погребе пряталась от войны семья…

Теперь он мечтал оказаться на месте Бубна.

Пусть без оружия, зато со свободными руками. Он бы не таращился как идиот, он бы бросился на врага. Даже если поблизости свора чеченцев. Лучше погибнуть в неравном бою, чем попасть на заклание к этим зверям – распорют тебе живот, найдут сухую веточку и станут медленно, с улыбкой наматывать на нее кишки.

Или начнут стругать на мелкие ломти. Начнут с пальцев, потом обчистят руки до костей, потом примутся за спину. У них на этот случай свой метод разработан. Такой, что крови выливается немного и ты достаточно долго остаешься живым.

В тебя вливают какой-то настой, который не дает вырубиться от болевого шока. Один парень, переживший плен, рассказывал, как кромсали омоновца у него на глазах. Уже кости руки и ног белели, а мужик еще оставался в сознании, чувствовал боль. Неужели Бубен и все другие пропили вчера все мозги? Или страхом можно загипнотизировать даже таких людей?

Тем временем в палатке уже сообразили, что к чему. В отличие от Бубна, загораживающего выход, остальные четверо протрезвели мгновенно и лихорадочно искали оружие.

Их не просто вычислили, не просто сняли караул, у них еще забрали оружие. Одну «пушку» из-за пояса, ее ствол вжимался в поясницу. Другую с живота, от ее ребристой рукоятки еще остался на коже след. Вроде не так много оприходовали вчера, чтобы ничего не почувствовать.

Молча обменявшись взглядами, они уже решили дорого продать свои покалеченные войной жизни, как вдруг незнакомец произнес: