Андрей Воронин - Повелитель бурь Страница 2

Грабарь тоскливо выругался: меньше всего ему сейчас хотелось играть в следопыта, выясняя, куда поехала какая-то там машина и чем в данный момент заняты ее пассажиры. До кордона было шесть километров лесом — тоже, между прочим, конец немаленький, особенно с учетом погоды. Там, на кордоне, имелся прохладный бревенчатый дом с мягкой постелью, а главное — колодец с журавлем, почти доверху наполненный прозрачной ключевой водой, такой студеной, что ломило зубы и немел лоб. В конце концов, выслеживание автомобилей не входило в его прямые обязанности; он, Грабарь, мог просто не заметить этой колеи, а заметив, не придать никакого значения: мало ли, кто тут мог проехать!

Он еще раз матюкнулся сквозь зубы, поправил на вспотевшей голове форменную фуражку и двинулся по дороге, держа путь прочь от шоссе, которое пролегало километрах в восьми отсюда. Он рассуждал просто: если машина, следы которой ясно виднелись на песке, ехала в сторону шоссе, то есть из леса, то, как говорится, скатертью ей дорога. А вот если она, наоборот, ехала со стороны шоссе в глубь леса, то за ней не мешало бы присмотреть. Понятное дело, он, Грабарь, — не дорожный инспектор, и до каких-то там машин ему дела нет. Но если что, тушить лесной пожар и подсчитывать убытки придется не дорожному инспектору, а ему, Андрею Грабарю… Да, ему жарко, лень, ему, и как и всем, не нужны лишние проблемы, но лес… Лес не виноват, что Грабарю жарко и что некоторые люди, отправляясь на природу, ведут себя как безответственные дебилы.

Метрах в пятидесяти от того места, где он впервые увидел следы, дорога ныряла в глубокую яму, на дне которой виднелась покрытая затейливым узором корка высохшей грязи. На том краю ямы, что был ближе к Грабарю, остался след торможения — здесь водитель погасил скорость, не желая гробить подвеску. Грабарь вздохнул: увы, его догадка оказалась верна, машина ехала со стороны шоссе, оставленная заблокированными колесами борозда в песке указывала на это так же ясно, как старательно нарисованная на дороге стрелка. Что ж, если дерьмо может упасть тебе на голову, то оно непременно так и сделает, это закон природы…

Грабарь решил, что пройдет по следу машины до границы своего участка, и ни метром дальше. Это был разумный компромисс между усталостью и чувством долга. Вернувшись на кордон, можно будет связаться с соседом, сообщить ему о машине и попросить присмотреть за городскими, чтобы не натворили бед. Правда, сосед в такую жару вряд ли захочет оторвать свою задницу от скамейки, но это, черт побери, уже его проблемы.

Он обогнул яму слева, под ногами опять тихонько захрустел сухой мох. «Чертова сушь», — подумал Грабарь и вдруг увидел окурок.

Истлевший почти до самого фильтра бычок валялся на желтоватом песке в каком-нибудь сантиметре от пучка сухой, как порох, мертвой травы. Он еще дымился, на нем нарос длинный кривой столбик пепла — тот, кто выбросил из окна машины дымящуюся сигарету, не выкурил ее и до половины.

На секунду Грабарь прикрыл глаза, чтобы побороть вспышку неконтролируемой ярости. «Твари, — пронеслось в мозгу. — Отморозки, скоты… Закурил, сделал пару затяжек и вышвырнул сигарету в открытое окошко, как будто там, за окошком, — город с его сплошным асфальтом… Идиоты безмозглые! Все их рассуждения сводятся к одному: авось, пронесет. А если не пронесет и лес все-таки загорится, мне-то что до этого? К тому времени, когда пожар заметят, я буду уже далеко, а леса на мой век хватит.

С этого момента он перестал обращать внимание на жару и усталость. Грабарь шел по следу; возможно, со стороны все это выглядело примитивно и глупо, но отступать и поворачивать обратно он не собирался. В мире, где грань, отделяющая друзей от врагов, давно потеряла четкость очертаний, размылась и исчезла, было просто необходимо поддерживать хотя бы видимость порядка. Он, Андрей Грабарь, нуждался в этом, к этому привык и не хотел меняться. Там, в Чечне, отличить своих от чужих было просто; здесь, в лесу, это было не сложнее. Деревья — это были свои, а те, кто разбрасывал в сухом, как порох, лесу тлеющие окурки, находились по другую сторону баррикады. Задача Грабаря была проста: настигнуть, взять с поличным, повязать и доставить к участковому. А дальше… Что ж, дальше пусть решают те, кому доверено решать. Будь на то воля Грабаря, он убивал бы сволочей на месте, без суда и следствия. Почему? Да по кочану, блин! Деревья — они хоть кислород вырабатывают. А что, скажите на милость, вырабатывает человек, кроме дерьма и мусора? Пока он, человек, не приносит прямого вреда, его еще можно терпеть, но, когда он переступает грань дозволенного, вести с ним душеспасительные беседы бесполезно.

Машину он увидел сразу же за поворотом дороги. Это была пятидверная «нива» баклажанного цвета, казавшаяся непропорционально длинной, почти уродливой по сравнению со своим укороченным прототипом. Темно-лиловые крылья были сильно запылены, на них виднелся причудливый узор, оставленный царапавшими борта ветвями. На пыльном капоте сидела лимонно-желтая бабочка, еще одна беспорядочно трепыхалась в пустом салоне, ежесекундно ударяясь о ветровое стекло — видимо, бедолага залетела в машину через приоткрытое для вентиляции окно. Грабарь скользящим охотничьим шагом приблизился к машине и подергал переднюю дверцу. Как и следовало ожидать, та оказалась запертой. Номера на машине были московские, из щели приоткрытого окна тянуло жаром, как из разогретой духовки, и пахло ванилью пополам с табачным дымом. Весь передок машины — бампер, номерной знак, фары, решетка радиатора и массивная защитная дуга с укрепленными на ней дополнительными противотуманными прожекторами — был густо облеплен присохшей мошкарой.

Грабарь отступил на пару шагов, расстегнул клапан планшета, вынул блокнот, ручку и старательно списал номер машины. Лучше всего было бы, конечно, снять номерные знаки, но они были намертво прикручены саморезами, а отвертки Грабарь с собой не прихватил. Да и как ему могло прийти в голову, что в лесу не обойтись без отвертки?

Он огляделся. Поблизости никого не было. На песке отпечатались следы обутых в кроссовки ног, и уходили эти следы вовсе не в лес, что было бы логично, а, напротив, в непролазную чащобу разросшегося на торфянике подлеска, кишевшего мошкарой и свирепыми кровожадными слепнями. Грабарь даже слегка растерялся: какого дьявола? По нужде, что ли, приспичило? Так ведь вокруг — ни единой живой души, можешь оправляться хоть посреди дороги. Зачем же в кусты-то лезть, да еще в такие, сквозь которые не больно-то и продерешься? Да еще, мать твою, почти наверняка с сигаретой. У наших людей одно без другого не бывает: если уж сел орлом, так тут же непременно и сигарета — чтобы, значит, сделать свои дела обстоятельно и со вкусом. Да и комары, опять же, не так пристают…

Грабарь озадаченно почесал в затылке. Лезть в кусты ему не хотелось, но образ удобно расположившегося на корточках со спущенными штанами и дымящейся в зубах сигаретой наглого городского фраера неотступно маячил перед его внутренним взором. О том, куда полетит тлеющий окурок, гадать не приходилось: конечно же, в кусты! В густые, непролазные, перевитые прошлогодней травой, по колено засыпанные мертвой листвой, сухие, как порох, кусты, ждущие случайной искорки, чтобы вспыхнуть и запылать с веселым треском…

Тут ему вдруг вспомнилась ворона, которая без всякой видимой причины сорвалась с верхушки старой сосны. Что ее спугнуло? Вернее, кто? Конечно, невозможно угадать, что взбредет в ее птичьи мозги в тот или иной момент. Надоело торчать на ветке, вот она и улетела. Может быть, так. А может быть, и как-нибудь по-другому…

Пятясь, Грабарь отступил на несколько шагов, задрал голову и отыскал глазами торчавшую над морем чахлого осинника пополам с березняком верхушку сосны. Как он и предполагал, дерево теперь было гораздо ближе к нему, чем в тот момент, когда он увидел ворону. От него до баклажанной «нивы» было метров сто — напрямик, через кусты, — и замеченные Грабарем следы кроссовок уходили примерно в его направлении. Это заставило Грабаря задуматься: вряд ли кто-то взял бы себе за труд, ломясь через путаницу ветвей, продираться в самую гущу зарослей только для того, чтобы справить там нужду. Ну а для чего же тогда? Не грибы же он там собирает, в самом-то деле… Даже самому распоследнему городскому идиоту, уверенному, что картошка растет на деревьях, должно быть ясно, что в такую чертову засуху ни о каких грибах не может быть и речи…

Грабарь снова поднял голову, отыскал взглядом верхушку сосны и старательно зафиксировал в мозгу направление, ориентируясь по солнцу. Компас у него был — как же без компаса? — но возиться с определением азимута для того, чтобы пройти несчастную сотню метров, казалось смешным и глупым. Грабарь решительно передвинул за спину свою полевую сумку, снял с плеча ружье — не потому, что собрался в кого-то стрелять, а просто чтобы не цеплялось, — и, заранее пригибаясь, нырнул в кусты.