Андрей Дышев - Темная лошадка Страница 20

Где-то писали, что с психами надо разговаривать очень вежливо и спокойно. Я попытался улыбнуться.

– Дружище! Я просто страшно рад, что ты жив. Тебе не надо волноваться, сейчас мы обработаем твои раны и тихонько пойдем вниз.

– Стоять! – выкрикнул Глушков и поднял «калашников», нацеливая его на меня. – Знаешь, что я сейчас сделаю? Пристрелю тебя к едрене фене, а труп сброшу вниз.

Не похоже, чтобы этот придурок был склонен к шуткам. Я замер, не сводя глаз с автомата.

– Но зачем? – тихо и беспомощно спросил я. – Я не делал тебе зла.

– А просто так, – ответил Глушков. – Ты мне не нужен. К тому же, это очень приятно – убивать. Вот сейчас ты есть, мыслишки какие-то свои глупые в голове прокручиваешь, а стоит мне только чуть-чуть пошевелить пальчиком – и тебя не станет. И будешь потихоньку вмерзать в лед, пока тебя случайно не найдут какие-нибудь альпинисты. Представляешь – одно движение пальцем… Мы очень часто боимся вот так пошевелить пальчиком. А бояться ничего не надо, вот что я тебе скажу, погань.

Он слишком круто начал, но первый испуг у меня прошел, и я стал злеть.

– Чего тебе надо? Что ты меня автоматом пугаешь, чмошник ты занюханный! Ты, наверное, силь-но головой ударился…

Зря я так. Глушков оказался придурком в слишком большой степени, чтобы разговаривать с ним таким тоном. Признаюсь, я не ожидал от него такой верности своим словам. Он молча поднял автомат и выстрелил в меня. За мгновение до этого, когда первобытные инстинкты вместо ума взяли бразды управления моей плотью, я мешком рухнул на снег и почувствовал, как пуховик на плече за что-то зацепился.

– Ну что, подыхать будешь? – спросил Глушков.

– Не стреляй, – едва выдавил я из себя. Язык во рту онемел, словно я хлебнул крутого кипятка. Скосил глаза, глядя на свое плечо. Из пуховика торчал клок перьев, словно какая-то маленькая птичка, спрятавшись на плече, высунула через дырку свой хвост.

– Кажется, я промахнулся, – с огорчением произнес Глушков. – Первый блин комом. Ничего, сейчас исправим. Тебя как пристрелить: чтобы помучился или одномоментно, в черепушку?

– Не надо! – к своему стыду я заметил, что начинаю унижаться перед Глушковым и просить его о пощаде, но намерения его были куда более, чем серьезные. – Ты не сможешь спуститься сам. Ты пропадешь здесь без меня.

– Сразу договоримся, падаль, – перебил меня Глушков. – Ты должен обращаться ко мне только на «вы» и называть меня господином. Ты понял?

– Хорошо, – ответил я и скрипнул зубами.

– Ты забываешь добавлять «господин»!

– Хорошо, господин, – едва смог произнести я, так как мне свело челюсть.

– Имей в виду, – насладившись своей властью, сказал Глушков. – Если ты еще хоть раз посмеешь обратиться ко мне иначе, я выстрелю тебе в живот. Это очень забавное ранение – в живот. Если встать на рану ногами, то из тебя, как паста из тюбика, будет вылезать дерьмо. Смешно, правда?

В магазине тридцать патронов, думал я, чувствуя, как спина полыхает огнем и покрывается потом. Скорострельность – десять выстрелов в секунду. Он выпустил две очереди – одну длинную, секунды на две, другую короткую, в полсекунды. Значит, растратил патронов двадцать – двадцать пять… Бедная Мэд! Тенгиз и Бэл, даже когда очень старались казаться страшными, были детьми в сравнении с этим чудовищем.

– Веди их сюда, – сказал Глушков, кивая в сторону немцев.

Я встал с колен, повернулся и побрел к Мэд и Гельмуту. Мне стыдно было поднять глаза. Роль, которую я до недавнего времени всего лишь играл, в реальности оказалась омерзительной. Никому не желаю быть заложником.

– Господи, – прошептала Мэд, глядя на меня потухшими глазами. – Когда же это кончится? Кто мог ожидать от жалкого пса такой агрессивности? Он сошел с ума!

Я отрицательно покачал головой и оглянулся – не услышал ли Глушков этих слов. «Господин» игрался затвором автомата, исподлобья поглядывая на нас.

– Он не сошел с ума, – ответил я. – Просто этого человека слишком много унижали в жизни. Теперь он отыграется на нас.

– Как вы думаешь, Стас, в рюкзаке этот Клюшкофф лежит доллары? – спросил Гельмут. Старик был напуган. Он понял, что чувство собственного достоинства, которое он без особого труда сохранял до сих пор, становится чрезвычайно опасной роскошью.

– А вы полагаете, что там тушенка?

– Но как он смог этот рюкзак найти?

– Это как раз меня сейчас волнует меньше всего, – раздраженно ответил я. – Берите вещи и пошли. Не надо испытывать его терпение. Запомните, Глушков непредсказуем и будет стрелять без предупреждения.

Глава 24

ЕГО ЖЕСТОКОСТЬ НЕ ЗНАЛА ГРАНИЦ. Чем слабее становился Глушков, чем глубже разъедали струпья его раны и ожоги, тем изощреннее проявлял он свою власть над нами.

– Кидайте вещи на снег! – приказал Глушков немцам, затем повернул изуродованное лицо в мою сторону: – А ты вытряхни все их барахло.

Торопясь, я быстро развязал стягивающие шнурки, перевернул рюкзак Мэд и высыпал ее вещи себе под ноги. Затем я то же проделал и с рюкзаком Гельмута.

Глушков к вещам не прикасался. Некоторое время он внимательно рассматривал свертки, мыльницы, косметические принадлежности, после чего приказал мне:

– Открой мыльницу!.. Ломай мыло! Раздави его ногой.

Мэд и Гельмут смотрели на Глушкова с брезгливым страхом. Нами командовал сумасшедший.

– Это что? – спросил он, кивая на тугой полиэтиленовый пакет.

Мэд подняла его раньше меня.

– Это нательное белье, – сказала она.

– Руки опусти, с-с-сука!! – заорал Глушков. – Отдай спасателю, не то пристрелю.

– Это ее шмотки, – пояснил я Глушкову, принимая пакет из рук Мэд.

– Разворачивай и вытряхивай все на снег.

На снег полетели разноцветные трусики и лифчики. Мэд поджала губы и сдержанно усмехнулась.

Глушков продолжал шарить глазами по раскиданным вещам. И тут до меня дошло: нет, он не сумасшедший, он каким-то образом узнал про альфа-сульфамистезал и выискивал его среди вещей немцев.

– Скажи этой проститутке, – прохрипел Глушков, – пусть раздевается.

Я с недоумением посмотрел на Глушкова.

– Что тебе не понятно?! – визгливо закричал он.

– Илона, он требует, чтобы ты разделась, – произнес я.

– Шнель!! Пошевеливайся!! – Глушков нацелил в грудь девушки автоматный ствол.

Мэд растегнула пуховик, сняла его и кинула к ногам Глушкова.

– Дальше! – поторопил Глушков, обыскав пуховик. – Догола!

Я уставился себе под ноги и краем глаза видел, как на снег падает одежда. Последними, в лицо Глушкова, полетели скомканные колготки.

– Теперь старик! Шнель!!

Я несколько раз незаметно обернулся, глядя на край обрыва. Может быть, Бэл видит все это безобразие и уже спешит нам на помощь?

Мэд дрожала, надевая на себя остывшие вещи. Наверное, мучительнее всего было стоять на снегу босиком, потому что она, натянув до колен колготки и шерстяное трико, сразу же обула вибрамы и защелкнула на них замки.

Гельмут, белый, худой и жалкий, переминался с ноги на ногу в одном исподнем, пока Глушков прощупывал все швы и обыскивал карманы его одежды.

Меня обыскивать Глушков не стал, и я уловил и легко расшифровал недвусмысленный взгляд Мэд: она словно хотела спросить у меня, откуда Глушкову стало известно про контрабандный товар. Для меня это тоже была загадка загадок.

После обыска Глушков связал нам руки и приказал идти по тропе впереди себя, причем ствол автомата вплотную прижимал к пояснице Мэд, и несчастная девушка каждое мгновение находилась на волоске от смерти. Понимая, что на ледовой стене он окажется в беззащитном положении, Глушков погнал нас по кругу, через обширное плато, где под снегом таились сотни трещин. Мы шли как по минному полю в постоянном ожидании срыва в пропасть.

С периодичностью в каждый час с ним вдруг начинало происходить что-то странное. Он кричал мне, чтобы я остановился, падал коленями на снег и с приглушенным стоном начинал раскачиваться маятником вперед-назад, касаясь лбом наста и оставляя на нем грязно-бурые отпечатки. Наверное, его мучили страшные головные боли, и в такие мгновения он был особенно страшен, потому что сознание его затуманивалось и поступками начинало править безумие.

Ближе к полудню, после очередного приступа, Глушков не встал. Он стащил с себя рюкзак с долларами и сел на него.

– Привал! – едва смог произнести он.

Мы с Гельмутом хотели подойти к Мэд, но Глушков дернул рукой, которой сжимал автомат:

– Стоять!! – Отдышался и тише добавил: – С тропы не сходить. Друг с другом не разговаривать… Переубиваю всех к чертям собачьим…

Я не стал испытывать судьбу и пытаться заговорить с Мэд. Хотя поговорить было о чем. Глушков, в самом деле, доходил. Думаю, что помимо сильного сотрясения мозга у него стала стремительно развиваться пневмония. Может быть, уже начался отек легких. Теперь ухо надо было держать востро. Этот безумец, почувствовав свой конец, мог, в самом деле, перестрелять нас как куропаток.