Сергей Соболев - Время «Ч» Страница 21

– Не было такого приказа – «думать», – съязвила Измайлова. – Когда прикажут, тогда я этим и займусь.

Мокрушин легонько поцокал языком:

– Умная девочка, далеко, наверное, пойдешь. Хорошо усвоила нашу первейшую заповедь: «Не болтай, кругом одни враги!» Ну?! Что уставилась? Влюбилась, что ли? Вторые сутки глаз с меня не спускаешь…

Пожав плечиками, медноволосая Измайлова вновь уставилась в лобовое стекло.

– Не понимаю, что это на вас нашло? – произнесла она после довольно продолжительной паузы. – Вы какой-то, Владимир Алексеевич…

– Какой?

– Ну… как будто не в себе.

«Наверное, так оно и есть, – подумал про себя Рейндж. – Укатали, видать, Мокрушина кавказские горки. Надо же, что учудил: вытошнило прямо на генеральскую свору. Может, я и в самом деле уже никуда не гожусь? Выработал, так сказать, свой рабочий ресурс? Интересно, а кто-нибудь из этих полковников и генералов – Шувалов не в счет, потому что свой брат – ликвидировал на практике хоть одного супостата? Не так, чтобы в бинокль их видеть с безопасного расстояния или «валить» в оперативных сводках – штабелями и целыми бандгруппами, а делать реальную военную работу? Любопытно также, кто-нибудь из них смог бы, к примеру, высидеть почти десять суток в забытом самими же чеченами подземном блиндаже с двумя небольшими отсеками, в одном из которых на третьи сутки был прикопан труп? Какие там запахи были, особенно ближе к концу, когда вдобавок ко всем их проблемам у Ахмеда конкретно началась гангрена – кто-нибудь из них себе вообще может представить? А конечность без наркоза кто-нибудь из этих заслуженных – судя по их чинам и высоким должностям – людей… нет, об этом вообще лучше на вспоминать, а то опять вывернет наружу…»

Черт знает почему, но Мокрушин вдруг вспомнил то, о чем ему как-то сказал Ахмед, которому они, когда позволяла обстановка, иногда давали несколько минут просуществовать без кляпа во рту.

«Вот закончится великий Рамадан, и тогда вы и ваша Москва будете гореть в аду…»

– Возвращаются, – сказала Измайлова. – Приказ всем нашим: возвращаться обратно в пункты дислокации.

Мокрушин смог перехватить начальника уже только в холле здания, где находится СЦСБР (у самого лифта, когда тот и еще несколько сотрудников, у которых, в отличие от Рейнджа, не отобрали «допуск», уже готовы были смайнаться в бункер).

– Разрешите вас на одну минуту, Сергей Юрьевич?

– Ну? – недовольно спросил Шувалов. – Что там у вас еще, Мокрушин?

Сказав это, он все же дал знак остальным – кроме Измайловой – спускаться, а сам вопросительно посмотрел на Мокрушина.

– Я не хочу касаться этой темы, раз «милицейские» покатили «баллоны», это их дело, – перейдя почему-то на полушепот, сказал Рейндж. – Я о своем, наболевшем…

– Изъясняйтесь короче, – сухо сказал Шувалов. – Что еще вас беспокоит, Мокрушин? Кроме желудка, естественно?

– Юрьич, я хочу дернуть за кое-какие ниточки! – отчаянно выпалил Мокрушин. – Надо же разобраться в той истории. Вы понимаете, о чем я?!

– Вы что, хотите, чтобы я отправил вас… сами знаете куда? – приподняв правую бровь, поинтересовался Шувалов. – Туда, откуда вы не так давно вернулись? Разве не вам, Мокрушин, было сказано, какого именно рода мероприятие ждет лично вас в пятницу во второй половине дня?!

– Не надо меня так далеко посылать, – свистящим шепотом произнес Мокрушин. – Я здесь дерну, в Москве, аккуратно так, не сомневайся, Юрьич. Ведь как выходит? Один что-то недоделает, другой, третий… да еще и наврут, а потом, вот как сегодня, начинают «баллоны» катиться и взрываться.

– Вот что… – Какое-то время на скулах Шувалова круглились желваки, но потом он вдруг махнул рукой. – Идите пока к себе и ждите меня наверху.

…В тот же день, вернее, уже вечером, после нелегкого разговора, Шувалов дал «добро» на то, чтобы Мокрушин аккуратно дернул за некоторые кончики, вылезшие наружу после курчалоевского дела, – работа другими оперативными службами в этом направлении либо совсем не велась, либо имела формальный характер.

– Мне не нужны помощники, Юрьич, – сказал Мокрушин. – Во всяком случае, не сейчас, не сегодня и не завтра, если понадобится – дам знать. Нужен срочнейший перевод пленок, о которых мы говорили! Информация и время! Как насчет трех суток? Ты же знаешь, Юрьич… от меня толку в кабинетной работе – голимый ноль!

– Двое суток! И то много даю.

– Спасибо и на том, товарищ начальник, – усмехнулся, одеваясь в предбаннике, Рейндж. – А ты, Измайлова, куда это ты собралась?

– Измайлова поедет с вами, Владимир Алексеич, – почти по-отечески хлопнув его по плечу, сказал Шувалов. – И не спорьте: это даже не обсуждается!..

Глава 9

В ночь со вторника на среду, как и в другие подобные ночи, бригада пацанов в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет занималась уборкой вагонов электропоездов, выведенных для этой цели на запасные пути Казанского вокзала.

В принципе за эту работу отвечал небольшой женский коллектив, где старшей была некая Антонина. Но за относительно короткое время, за пять или шесть ночных часов, следовало почистить и подвергнуть первичной санобработке от десяти до двенадцати одних только электропоездов, так что рабочие руки здесь всегда были в дефиците. Мужиков на столь непрестижную работу и калачом не заманишь: на стройке можно больше заработать; бухать или там перекуры устраивать бабы не дают, ну и вообще, не царское это дело, мусор в мешки складывать и швабрить полы…

А дети – вот они, всегда под рукой: казалось бы, милиция постоянно отлавливает маловозрастных бродяжек, среди которых есть не только сироты или те, у кого родня мотает срок на зоне, но и дети из полных семей, по какой-то причине решившие сбежать из дому или просто надумавшие поглазеть на Москву, потому что у себя дома, кроме вечно пьяных родителей и соседей, они более ничего не видели – но их, этих брошенных обществом на произвол судьбы детей, почему-то не убавлялось, а только прибывало.

Антонина, надо сказать, была не только женщина с русской душой, сердобольная, но и себе на уме. Выбрала из всех, кто кормится возле вокзала, одного сметливого парня – о том, что он разворотливый, свидетельствует хотя бы то, что этот парень в свои неполные семнадцать как-то исхитрился оформить бумаги и получить гражданский паспорт, в котором незамедлительно появилась отметка о временной регистрации в Москве, – которому поручила собрать бригаду из тех ребят, кто хочет подработать. А что, кому от этого плохо? За ночь пацаны получают каждый до трехсот рублей (бригадир Серый от пятисот и выше). Плюс доход с пивных бутылок, при том, что с каждого вагона набирается до двух мешков стеклотары. Антонина и другие женщины выдают ребят из бригады Серого за своих деток, в крайнем случае, племяшей. Местные «линейные» менты, понятно, в курсе, но им немножко тоже отстегивают, и если эти «мамкины» дети особо не светятся и не нарушают правопорядок, на всю эту нехитрую комбинацию, в общем-то, закрываются глаза…

Бригада Серого уже была близка к тому, чтобы пошабашить. Старший, пройдя от головы все вагоны электропоезда, лично проверил, не закосил ли кто из его пацанов, не попытался ли кто из его подопечных слинять.

Более или менее удовлетворенный увиденным, он вышел из тамбура хвостового вагона, возле которого было выставлено мешков двадцать пивной стеклотары и всего мешка четыре прочего мусора и отходов (что-то нынче народ стал зверски пиво бухать). Не спеша, уворачиваясь от свежего ветерка, прикурил сигарету, затем жестом подозвал одного из своих пацанов:

– Ништяк сработали. Но скажи челам, чтобы перенесли мешки на площадку! Прикинь сам! Как сюда, на рельсы-шпалы, «кара» проедет? Понял, чё я сказал? Ну давайте, шевелите батонами!

Бригадир Серый – энергичный, разбитной парень средней комплекции, родом из Тверской области; когда ему еще не было пятнадцати, избил до полусмерти сожителя своей матери, пьяницу и полного дебила, после чего слинял в Москву; прошел здесь через милицейские облавы и приюты, но сейчас, кажется, зацепился за жизнь. Переступая через рельсы, он направился в тупичок, где стояла еще одна электричка, которую ему следовало проинспектировать, как вдруг из темноты послышался резкий и короткий свист.

– Ну?! – Парень остановился и стал вглядываться в приближающийся к нему человеческий силуэт. – Чё свистим?! Ты мент, что ли?!

– Здорово, Серый, – сказал подошедший к нему вплотную пацан. – Это я, Рома Жердев, признал?

– О-о-о… Чижик! Привет, братела! – Бригадир, опознав знакомого пацана, который когда-то был ему чем-то вроде младшего брата, приобнял его и похлопал по спине. – Ты меня, наверное, уже не раз про себя матом покрыл? Я тут собирался к тебе съездить, наведать, но дела, блин, все никак не вырваться! Ну, как тебе интернатская житуха?

Ромчик шмыгнул носом… казалось, что он с трудом сдерживает слезы, хотя по жизни он никогда не был плаксой. Лицо у него было очень бледное, как будто обсыпанное мелом, глаза глубоко запали, а сам он трясся мелкой-мелкой дрожью, и порой даже было слышно, как у него стучали зубы.