Юлия Латынина - Разбор полетов Страница 22

Того, что произошло в следующее мгновение, Сазан никак не ожидал. Громадные джиповы гляделки выхватили из темноты деревянный треугольник со светоотражающим покрытием, надпись:

«Проезд закрыт», и за ней — провал в чреве шоссе. Полутораметровая канава для теплотрассы, в которой только что искупался Сазан, пересекала дорогу, и края отбитого асфальта торчали по обе стороны щели гнилыми черными зубами.

Джип ударился о край провала, подпрыгнул, отчаянно громыхнул и перевалился на другую сторону. Бок его высек искры об обрезок трубы, высунувший удивленное рыло у самого края щели.

— Тормози! — отчаянно закричал Сазан.

Но водитель «БМВ» не слышал его — или не захотел прислушаться. Шикарная тачка взмыла над трещиной, как прыгун с шестом, идущий на мировой рекорд. «Проскочит», — решил Сазан. Спустя мгновение бампер машины ударился о рваные зубья асфальта, передние колеса соскользнули в траншею, и «БМВ» с громким плеском начал уходить под воду. Через две секунды из грязной расщелины торчал, как корма «Титаника», вишневый лаковый зад.

На вспененной грязной, воде показалась голова Мухи.

Сазан протянул ему руку, и Муха кое-как выкарабкался на дорогу.

— … твою мать! — констатировал Муха, обозревая кормовую часть своей новой игрушки. Сазан вынул «мобильник», но тот нахлебался воды в канаве и молчал.

На дорогу, завывая, выскочила милицейская «канарейка» и с визгом развернулась поперек осевой, заметив затопленную в фарватере машину. Из «канарейки» выпрыгнул тощий лейтенант с рацией в руке.

— «Дискавери», темно-зеленый, номер забрызган грязью, — закричал Сазан, — внутри трое или четверо!

Через десять минут все выезды из Рыкова были перекрыты, но темно-зеленый «дискавери» не стал дожидаться расторопных милиционеров. Его не нашли ни в эту ночь, ни на следующий день.

Спустя час Сазан сидел в кабинете Ивкина за длинным столом для совещаний. В кабинете было душно и накурено; на столе громоздились целая батарея чашек с кофейной гущей, две пустые бутылки из-под водки и мезозойские залежи окурков.

Рядом с Сазаном сидел Миша Ивкин, и заботливый Муха поил мальчонку прозрачной водкой, налитой из четырехгранной заграничной бутылки. Руки у мальчика дрожали.

Заслышав о происшествии, в аэропорт явилось, несмотря на поздний час, все силовое начальство, включая районного уполномоченного ФСБ и городского прокурора. Сазан, к ментовке особых симпатий не питавший, вынужден был пригласить их в директорский кабинет.

Осмотр места происшествия никаких примечательных результатов не дал, если не считать отпечатков ботинок сорок шестого и сорок четвертого размера: отпечатки были оставлены на влажной глине, простиравшейся вокруг траншеи в лесу.

Джип с места происшествия скрылся бесследно, что же до автоматов, то их бросили тут же, в лесополосе, с пустыми рожками и самодельными тубусами глушителей. Пока менты заливали отпечатки, Сазан, улучив минуту, отвел Муху в сторону и стал его расспрашивать. Картина происшедшего была довольно ясной.

Воронков, по свидетельству Мухи и Лешика, прибежал в аэропорт, волнуясь, как студент перед экзаменами, около десяти двадцати пяти. Был он без портфеля и пиджака, и Муха, видевший чиновника при полном параде, его поначалу даже не признал. После телефонного разговора с Сазаном Воронков некоторое время слонялся по терминалу и наконец вышел на балкон, откуда и разглядел свет в директорском кабинете.

Тогда он направился в административное крыло: вероятно, он хотел поговорить с Ивкиным, но вместо того застал в кабинете и.о. Глузу. Глуза спросил Воронкова, что стряслось, и чиновник ответил, что у него очень важное дело к директору. Тогда Глуза, видимо, боясь, что директорский кабинет прослушивают, предложил ему пройти прогуляться: оба они проследовали через служебный выход на поле, и больше их живыми никто не видел.

Прокурор города хмурился и кусал губы. Он был не очень счастлив, и основной причиной его печали был незарегистрированный «макар», лежавший на столе. «Макар», как только что было наглядно продемонстрировано, был в прекрасном рабочем состоянии, и прокурору явно не хотелось слишком подробно выяснять у начальника службы безопасности аэропорта родословную оружия. Правда, Валерий Нестеренко тут же достал заявление о том, что «макар» этот он нашел сегодня утром за завтраком в ресторане, и хотя на заявлении не было даты, для прокурора оно звучало весьма убедительно. Особую убедительность заявлению придавал белый конверт, который помощник Сазана тут же без разговоров сунул прокурору в карман. Прокурор вышел и посмотрел: в конверте была тысяча баксов. Тем не менее прокурор не хотел, чтобы про него говорили, будто он проявляет пристрастие к новому важному обитателю Рыкова.

— Вы уехали из Рыкова в одиннадцать ноль-ноль? — спросил прокурор Нестеренко.

— Да.

— А почему вернулись?

— Тачка сломалась.

— А?

— Отъехал двадцать минут, — сказал Сазан, — смотрю, она не тянет. Доехал до станции и вернулся обратно.

— У вас сотовый телефон с собой, Валерий Игоревич, был?

— Да.

— И почему вы им не воспользовались?

— Он не работал. Тут близ аэродрома всегда эфир не клеится.

— А почему вы не поймали попутку?

— А если бы вы ехали в Москву, вы бы взяли меня попутчиком? — с издевкой спросил Сазан.

Прокурор внимательно оглядел короткую стрижку Нестеренко и лежавший на столе «макар». Даже после купанья в болоте было видно, что костюм на бандите дорогой и модный, но что-то в осанке свернувшегося в кресле человека, в едва приметном развороте плеч было такое, отчего очень, не хотелось брать его попутчиком в машину.

— Где вы оставили машину?

— Станция Боярово.

— А какая машина?

— «Мерседес». Пятисотый.

— А я думал, «Запорожец», — сказал прокурор.

— Почему «Запорожец»? — искренне удивился Сазан.

— Потому что «мерсы» не ломаются.

— Этот сломался.

— Итак, вы вернулись электричкой обратно. Что вы делали дальше?

— Мне ребята сказали, что Глуза хотел со мной поговорить. Я пошел в кабинет Глузы. Глузы не было, он был на поле. Я пошел на поле.

— А дальше?

— Там на поле стоянка для служебных автомашин. Глуза, наверное, поговорил с этим гостем, а потом пошел к своей машине. Там его и поджидали.

— А кто был другой убитый, рядом с Глузой? — спросил прокурор.

Откуда я знаю? — удивился Сазан.

— Валерий Игоревич! — начал Миша Ивкин. Прокурор повернулся к нему. — Что такое?

Миша смотрел во все глаза на Нестеренко, и Нестеренко тоже смотрел на Мишу, невозмутимо, как египетский сфинкс.

— Я… это… я знаю, кто этот второй, — сказал Миша. — Это Петр Воронков, из Службы транспортного контроля. Он старый друг отца.

— И что Воронков делал в Рыкове в одиннадцать вечера?

— Это не к нам с Мишей вопрос, а? — сказал Нестеренко.

— А за что, по-вашему, Валерий Игоревич, могли убить Глузу? — спросил прокурор. Нестеренко развел руками.

— Без понятия. И встал.

— Господа, — сказал он, — полпервого ночи. Вам не кажется, что наш рабочий день уже кончен?

Прокурор со свитой вымелись из кабинета, и в нем остались Миша Ивкин да Муха.

— Почему вы не сказали им, что приехали из-за Воронкова? — спросил Миша.

— Нам менты не кенты.

— А откуда Воронков здесь взялся?

— С дачи. Точнее, с дачного товарищества «Авиастроитель». Пятнадцать километров по Снежинскому направлению.

— И зачем он приехал?

— Вот то-то и оно, — улыбнулся Сазан. — Что такого случилось с Петром Алексеевичем Воронковым в дачном поселке «Авиастроитель», где он живет через улицу с господином Васючицем, что Воронков испугался до состояния промокашки и бросился меня искать? Потому что это произошло на даче, а не на работе — он бы мне с работы иначе позвонил.

— Может, он о чем-то догадался? — предположил Муха.

— Интересное дело, о чем он догадался, а? — спросил Сазан. — Вот я тут, в вашем аэропорту, сижу три дня, и мне уже все до донышка известно:

И о том, что «Петра-АВИА» хочет загрести заправку, и о претензиях харьковских авиаремонтников, и о том, что Васючиц поругался с Ивкиным… О чем же таком этот Воронков догадался, что его стоило за это мочить с великой поспешностью, не разбирая, кто подвернется рядом?

— А может, это действительно Глузу мочили? — неуверенно спросил Муха.

Сазан не отвечал. Он потянулся к телефону на столе, потом передумал, вытащил из кармашка мобильник и набрал номер:

— Саш, ты еще не спишь?

— Нет, — послышался голос Шакурова из трубки, — я не сплю. Я дыры в своем балансе считаю. От благотворительных кредитов.

Судя по музыке и едва слышному звону тарелок, Шакуров считал дыры в балансе на ресторанной салфетке.

— Слышь, Саш, ты можешь мне откуда-нибудь достать частный самолет? Шакуров удивился.