Олег Игнатьев - Дойти до ада Страница 22

«Догадливая сволочь!» — стал подниматься Климов и, не распрямляясь, сгорбленно-сутуло, двинулся к двери. На полпути что-то припомнил и обернулся:

— Спички, если можно. Зажечь свечку.

— Это сколько хочешь.

Медик бросил ему в руки коробок и подмигнул:

— А ты мне свечечку взамен, одну хотя бы.

Отказать было нельзя.

— Зачем она тебе? — с укором спросил Климов. — Мне помолиться, поминать покойницу, а ты…

— А я, — ответил Медик, — зажгу ее тогда, когда ты принесешь мне «Магию и медицину».

Климов сник. Позволил себя подхватить под мышки и поволочь к двери.

23

Климова столкнули в лифт, протащили по вестибюлю, выволокли на улицу. Дождь со снегом сразу остудил лицо. Босые ступни стали зябнуть. Ранние сумерки осени со всех сторон зажали двор шахтоуправления, в глубине которого располагались гаражи, подсобки, мастерские. Ветер, такой же сильный, как и утром, уже не разметал сырую хмарь.

Запихнув Климова в милицейский «УАЗ», Слакогуз с подручными довез его до мрачного строения «дробильни» — небольшой рудничной фабрички по выработке щебня и бетона.

Фонарь, висевший под навесом центрального входа в «дробильню», освещал высокие металлические двери, выкрашенные в зеленый цвет, на фоне которых застыл часовой. Злобная ухмылочка садиста, казалось, навсегда застыла на его губах. Климов представил, как такой в потемках просит закурить, и содрогнулся: есть типы, чья внешность внушает ужас.

— В жмурню? — спросил часовой Слакогуза и, услышав утвердительное «да», звякнул ключами, отомкнул замок и пропустил сначала Слакогуза, потом Климова, подталкиваемого телохранителями Медика.

Пройдя по длинному и плохо освещенному коридору, Слакогуз свернул налево, взялся за шаткие ржавые поручни и стал спускаться в узкий подвал, на бетонной стене которого Климов усмотрел подтеки крови. На одной из ступеней лестницы валялся сломанный женский каблук.

Очутившись в подвале, Климов увидел еще один боковой ход, куда его толкнули мимо Слакогуза, задержавшегося возле металлической решетки. Слева и справа от бокового хода находились глубокие ниши, в одну из которых Климова и запихнули.

Ударили так, что он упал на груду безжизненных, холодных тел расстрелянных заложников.

Климов инстинктивно вскочил на ноги. Он много видел трупов, может, даже больше, чем иной служитель городского кладбища, но лежать на них ему еще не доводилось.

Под потолком потрескивали и зудели две люминесцентные лампы, и свет их отбрасывал синюшно-матовые тени на расплывшуюся рожу Слакогуза и злобные лица охранников.

— Держи, — обратился один из них к Климову и бросил ему в ноги пистолет.

Климов недоумевающе пожал плечами, осторожно наклонился, кося глазом на охранника, взял свой «Макаров», сверил номер: правильно, и серия, и номер его личного оружия. Подкинул пистолет на ладони, выщелкнул обойму. Не глядя, понял, что она пустая. Вернул на место, загнал в рукоять. Передернул затвор, спустил курок. И на мгновение ослеп от вспышки, только еще выше вскинул пистолет.

Слакогуз захохотал:

— Еще разочек!

Климов услышал характерный звук сработавшей фотовспышки и вновь зажмурился от яркого света.

— Гад!

Что было силы Климов метнул «Макаров» в Слакогуза. Метил в объектив, но попал в руку. Еле уклонился от удара в пах, отбил ногу охранника.

— Штэмп сытый!

Слакогуз потер ушибленную руку, передал фотоаппарат со вспышкой ближнему мордовороту и ехидно произнес:

— Не стоит прыгать с крыши, чтобы напугать кошку.

По-видимому, эта фраза служила сигналом к избиению, поскольку Климов тотчас получил удар в плечо. Отлетел в угол. Поднимаясь, вынужден был опереться о чье-то бедро. И это подогрело жажду мести, бросило в контратаку. Когда человек ничего не боится, это всегда пугает неизвестностью: какая сила придает ему уверенность в своей живучести и неприкасаемости?

— Отбей ему бубны, — посторонился Слакогуз и спрятался за спину ринувшегося в бой охранника.

Один за другим парировал Климов удары, мгновенно перейдя в стойку «змеи», пропустил бьющую ногу выше себя, ударил охранника в пах кулаком, подсек и увернулся. Ниша была узкая, зато до потолка не сразу и допрыгнешь. И пол был гладкий, залитый бетоном. Климов почувствовал, что сила прилила к ногам, как жестко-прочно пятки ощутили твердь. Им овладело то состояние опустошенности, за которым нет ни страха боли, ни страха смерти.

Тело стало легким, словно ветер.

Уловив запредельность во взгляде Климова, охранник чертыхнулся, откатился к решетке у входа, вскочил на ноги. Его свиные глазки заюлили.

— Скажи спасибо, что я знаю дисциплину. Кабы не Медик, я б тебя… — Он не договорил и взялся за решетку. — Запираем?

Вопрос адресовался Слакогузу.

— Погоди, — ответил тот. — Дай с другом юности потолковать.

— Пошел ты, — сказал ему Климов и заметил в углу ниши банку из-под пива. «Это они зря оставили, — подумал он и понял, что его затейка отравить резервуар с водой, который должен где-то быть у террористов, не дала бы результата. Всех их сразу не опоишь, да и заложников могли поить этой водой. Опять же у них Юля…»

— Послушай, Климов, — обратился Слакогуз, стоя у входа, — что ты веник мочишь? Теперь ты наш и ни-ку-да, — он повел пальцем, — никуда теперь не денешься. Снимки, гарантирую, будут отличные, негативы профессиональные: всю жизнь люблю и занимаюсь фотографией, если ты помнишь. Даже в горах тебя снимал, печатал фотографии, а ты… по дорогому аппарату, который стоит три тысячи гринов, металлическими штучками швыряешься, разбить стремишься и увечье нанести… не совсем умно. Несерьезно. Глупо как-то…

— Что ты хочешь? — подошел к нему поближе Климов, чтобы меньше щуриться от света ламп. — Сработал «компру» и вали. Проваливай к едрене фене. Мусор драный.

Слакогуз рассмеялся. Дружески-беззлобно. Словно показывал всем своим видом: да, я — мент, и ты — мент, я — мусор, и ты — мусор, только я здесь — хозяин, а ты — говно на палочке!

Отсмеявшись, он достал платок и промокнул лицо. Посмотрел мирно:

— Скажешь, где Шило, засвечу пленку.

Для пущей убедительности отшвырнул пистолет Климова к его ногам и забрал у охранника фотоаппарат. «Пентакон», — прочитал Климов. — Вещь солидная».

— Я это у тебя хотел спросить, — так же спокойно сказал Климов. — Утром его дома не было.

— Да, мои парни видели тебя, но не догнали.

— Тяжело в бронежилетах, — съязвил Климов. — Это мы уж босиком, — он посмотрел на свои ноги, — голодранцы…

— Так не хочешь говорить или не знаешь? — Слакогуз посуровел лицом, взялся рукой за решетку. — Снимки — твои, если скажешь, где Шило.

Климов хотел сказать «у тебя в заднице», но передумал. Времени на трепотню у него не было.

— Говорю, не знаю!

— И попугай говорит, — окрысился Слакогуз и с лязгом задвинул решетку, запер вход. — Когда мы придем к власти, я посажу тебя в зверинец, точно в такую клетку, если гэбэшники тебя не вольтанут.

Когда шаги на лестнице и в коридоре стихли, Климов поднял пистолет, снова его проверил, клацнул пару раз впустую, сунул в правый карман пиджака. Затем повернулся к решетке спиной, сел на пол, достал оставшиеся у него две свечки и коробок спичек, открыл его… Пусто. Спичек в нем не было.

«Хитрый мерзавец», — помянул Климов Медика и подумал, что такое сочетание встречается не часто. Если мерзавец, то не хитрый, а если хитрый, то не мерзавец.

Климов посмотрел в тот угол, где лежали трупы. Отца Юли он узнал сразу. Все та же складка губ, напоминающая смех и плач одновременно.

Климов осторожно тронул его лоб, уже холодный, и закрыл ему глаза. Скрипнул зубами. Гады. Высвободил тело Ивана Максимовича из-под трупа неизвестной женщины, увидел на груди кровавое пятно, перекрестился. Иван Максимович не курил, поэтому искать у него спички или зажигалку он не стал. Нашел их в пиджаке шахтера, пожилого мужчины, которого видел у гроба бабы Фроси. Грубые черты лица смягчились, под глазами легли фиолетовые круги. Изрешетили его здорово. Стреляли в спину, добивали в лоб… Из-под его локтя выглядывало мертвое лицо Жанны Георгиевны, а рядом вытянулась Алевтина Павловна — учительница химии. Суровый налет мученичества оттенял тонкие губы, впалые виски покойной. Вот и не пришлось ей принимать от страха перед смертью сильный яд: судьба распорядилась по-другому.

Климов скорбно уронил голову на грудь, мысленно попросил прощения у всех погибших, мстительно порадовался, что хоть как-то расквитался за их жизни, одного даже отправил на тот свет тем же сильным ядом, жалко, что не Медика, но тут уже распорядилась судьба…

Снова усевшись на пол, он зажег свечку, укрепил ее перед собой и почувствовал слабый аромат знакомых трав…

Свеча горела медленно, спокойно, тихоструйно, влияя на течение его тревожных мыслей, на его сознание и душу.