Сергей Зверев - Святой: русский йогурт Страница 23

Рогожин прервал его:

— Никакой силы воли у тебя, Никодимыч, не осталось. Легкие свистят, как пробитая камера, морда позеленела от никотина, а все туда же, соску подавай! — Одновременно он усадил гостя на стул:

— Плечо прошло?

— Покалывает немного, — признался молодой человек.

— Повращай рукой по кругу. Упражнение простое, но мышечную боль снимает, — порекомендовал Дмитрий.

Василенко, с исхудавшим лицом, обтянутым кожей, как у индийского йога, продолжал сыпать вопросами:

— Ранение предплечья? Осколок?.'. Пуля?.. Кость не задета?

— Да нет…

— Сквозное ранение? Везунчик! — позавидовал майор. — Пустяковая дырка. Слушай, а чего тебя в «Бурденко» уложили? — он подозрительно уставился на парня. — Может, ты блатной? Из какой части, где зацепило? — прокурорским тоном продолжил Василенко.

Смущенный напором строгого военного, распятого на растяжках, посетитель, слегка заикаясь, попробовал внести ясность:

— Я на секундочку зашел. Переговорить… — он стеснительно умолк, оглянувшись на Рогожина.

— Никодимыч, что ты налетел на парня? Он не из нашей конторы, — сказал Дмитрий, устраиваясь на своей кровати.

— Штатский! — разочарованно протянул Василенко, теряя интерес к гостю. — Родственник твой?

— Следователь, — ответил Рогожин, сбрасывая тапочки.

— Я стажер, — робко поправил парень, чувствуя себя не слишком уверенно среди офицеров.

— Так чем вызван столь поздний визит? — Рогожин внимательно взглянул на него.

Он пребывал в неведении, думая, что незнакомец — сотрудник военной прокуратуры.

— Вы Рогожин Дмитрий Иванович?

— Собственной персоной майор Рогожин, — кивнул Дмитрий.

— Арестовывать тебя пришел! — невпопад пошутил Василенко.

— Я Кириллов Вячеслав Владимирович, — представился молодой человек. — Можно просто Слава… — с неожиданной доверчивостью добавил он.

— Ты, Славик, — сразу взял парня в оборот комбат, — значит, из военной прокуратуры. Практикуют наши органы ночные допросы!

Следователь застенчиво улыбнулся:

— Вы ошиблись… Я в личном порядке к Дмитрию Ивановичу, по собственному желанию пришел, — от волнения он стал сильнее заикаться.

Пока Рогожин никак не мог объяснить для себя причину этого визита.

"Мальчишка-следователь.., ночью.., в госпитале…

Какого же хрена я ему понадобился?"

— Вот и я! — Голос дежурной медсестры мелодичным колокольчиком прозвенел в палате. — Что, товарищ майор, болит сердце? — спросила Александра, толкая перед собой тележку-столик с лекарствами.

— Лапонька! — с ворчливой нежностью старого ловеласа отозвался Василенко. — Твое прикосновение мертвого на ноги поставит!

— Будет вам заливать! — рассмеялась Александра, шурша манжетой тонометра. — Давление померяем, таблеток дадим… Товарищ… — она неприязненно посмотрела на наглеца, донимавшего ее несколько минут назад, — вы особо не засиживайтесь! — Шура сделала губы бантиком. — В порядке исключения побеседуйте с больным минут двадцать и уходите.

— Хорошо, хорошо… — веснушчатое лицо следователя выражало безропотную покорность. — Может, не будем мешать? — спросил он у Рогожина.

Дмитрий что-то нечленораздельно буркнул, давая понять: с постели вставать не собирается и беседовать будет в палате.

Молодой человек, положив руки на колени, понимающе вздохнул.

Рогожин изучал незнакомца.

«…Определенно пуганый парнишка. Сидит, словно аршин проглотил, не может расслабиться».

Наконец Александра, покачивая бедрами несколько круче обычного, ушла.

— Товарищ майор! — по-уставному обратился Кириллов. — Может, вы оставите нас наедине?! — В голове у парня, видимо, все перепуталось.

— Давай, валяй! Выкатывай койку в коридор! — беззлобно огрызнулся Василенко, громыхнув простреленной ногой, поднятой растяжками и блоками противовесов кверху. — Я, зема, и рад бы, но… — он развел руками.

— Говори, дружище. У меня от Никодимыча секретов нет, — твердеющим голосом произнес Рогожин.

— Я по поводу вашего брата, — тихо сказал Кириллов.

— Сергея? — Рогожин медленно поднялся, сунул ноги в разношенные больничные тапки.

— Сергея Ивановича Рогожина, — тягостно, как будто рот его был набит кашей, пробормотал следователь.

— Что ж ты, — Дмитрий, подойдя, тряхнул Кириллова за шиворот, — сидишь и не телишься. Что с Сергеем? Что с ним стряслось?

— Он обвиняется в убийстве! — быстро, на одном дыхании выпалил парень.

— Ни фига себе! — возглас принадлежал Василенко.

Мертвая тишина ватным комом заполнила палату.

Долю секунды Рогожин ничего не слышал.

— Парень, ты случаем не сбрендил? Сергей — убийца? — сдавленно произнес Дмитрий, опершись рукой на спинку кровати.

— Я принимал участие в работе следственной группы, — быстро, спеша выговориться, рассказывал Кириллов. — Подозрение сразу же пало на вашего брата.

У него не было алиби, дома нашли пистолет…

— Какой пистолет? — ловя ртом воздух, спросил Рогожин.

— «Макаров» под девятимиллиметровый калибр.

Баллистическая экспертиза подтвердила идентичность. Ваш брат хранил ствол в тайнике, но при обыске мы обнаружили пистолет. Ствол был вычищен…

Может, вы присядете? — Кириллов встал, уступая место Рогожину.

Дмитрия покачивало. Известие, принесенное этим нескладным парнем, подействовало на него оглушающе. Он был готов принять удар с любой стороны, но брат!..

— Продолжай! — Дмитрий положил руку на плечо следователю, и тот ощутил ее свинцовую тяжесть.

— Ваш брат не похож на преступника, — сникшим голосом, в котором не хватало уверенности, сказал Кириллов, ерзая на стуле.

Рогожин тыльной стороной ладони вытер пот, проступивший на лбу крупными ледяными горошинами.

— Извини, как тебя зовут? — он внезапно забыл имя вестника, доставившего черную новость.

— Вячеслав… Слава…

— Славка, давай-ка излагай все по порядку! — Рогожин сосредоточился, взял себя в руки. — Откуда у Сергея пистолет?

— Он утверждает — подбросили. — Следователь отвечал на вопросы с готовностью, точно он был не служителем правосудия, а кающимся преступником, облегчающим душу.

— Стоп! Я не с того начал, — поправился Рогожин. — Серега в драку влез? Превышение пределов самообороны? — вспомнил юридический термин Дмитрий.

— Преднамеренное убийство! — Кириллов глядел в глаза офицеру.

— Преднамеренное… — прошептал Рогожин и надолго замолчал.

Капли отбивали веселую чечетку за окном. Эти звуки были по-особенному отчетливо слышны в гробовой тишине палаты.

— Раскудрит твою качель! — ее нарушил хриплый голос майора Василенко. — Да кого же он замочил?

Скажешь или по куполу врезать? Сидишь, бляха, как клуша!

Следователь не обиделся, глазами показав на Рогожина. Тот окаменевшим истуканом стоял, не снимая руки с плеча Кириллова.

— Сережка, Сережка… — едва различимо нашептывал Дмитрий; выходя из оцепенения, он повторил вопрос друга-десантника:

— Кого?

— Хрунцалова Петра Васильевича…

— Фамилия мне ни о чем не говорит, — резко, словно досадуя на глупость следователя, произнес Рогожин.

— Ваш брат застрелил мэра города после его дня рождения.

Последняя подробность заставила Василенко присвистнуть от удивления:

— Брехня! Быть того не может! Димкин брат — совсем уж конченый отморозок?! Не верю…

— Сожалею, но это правда! Ему вменяется в вину убийство с особой жестокостью. И это еще не все…

Он… Он умертвил… — следователь выбрал какое-то обтекаемое слово, мало подходящее для сообщений уголовного характера, — свою жену.

— Марину?

— Именно, Марину Рогожину. Удавил стальной струной. Простите, можно я налью себе воды? — попросил Кириллов неподвижно лежащего майора-десантника.

Василенко приглушенным голосом пробормотал:

— У меня сок в тумбочке. Хлебни, землячок, и Диме налей…

Сколько длился шок, вызванный словами следователя, Рогожин не мог определить. В сознании, оглушенном и расколотом, проплывали образы из детства, меняющееся лицо младшего брата: вот он беззубый, новорожденный, барахтающийся в розовой ванночке, и сразу же голенастый мальчишка, встречающий Рогожина, прибывшего на побывку в первый офицерский отпуск…

«Надо сосредоточиться, собраться… Не раскисай, Рогожин, — произносил про себя Дмитрий бессвязные фразы. — Убил Марину.., бред… — он ощутил озноб. — Я так мало заботился о нем. Когда последний раз мы виделись? Год? Нет, полтора года назад. Я приезжал на майские праздники. О господи, но тебе не в чем себя винить. У Сергея была своя жизнь».

Рогожин машинально сдернул одеяло с постели, закутался в него, как в тогу.

— Дмитрий! — Голос Василенко дошел до сознания офицера не сразу. — Успокойся. Может, это недоразумение, следственная ошибка, — он сострадал так, как умеют сострадать люди, сами испытавшие боль. — У меня элениум есть…