Андрей Воронин - Спасатель. Серые волки Страница 23

Повторять приглашение не пришлось: благородный Атос давно вырос, повзрослел и уже не горел желанием красиво умереть в неравном бою. К тому же верной шпаги при нем не было, как и шансов одолеть противника в кулачной драке. Посему, перепрыгнув через хлипкие перила веранды, бывший граф де ля Фер, едва поспевая за бывшим бароном дю Валлоном, бросился к коновязи – то бишь к своей «девятке», припаркованной рядом со спешно покинутым шалманом вероломного трактирщика-армянина. Заведомо многократно превосходя приятелей в боевой мощи, по части спринтерского бега противник оказался слабоват, и понесенный отставными мушкетерами урон ограничился вмятиной, оставленной на багажнике «девятки» бейсбольной битой. Нанесенный вдогонку удар был нацелен в стекло, но в последнее мгновение качок споткнулся, бита грохнула по железу, а сам он распластался на асфальте, вызвав взрыв нервного веселья в салоне стремительно удаляющейся машины.

4

Так, неожиданной встречей старых друзей, закончилась присказка. Дальнейшее если и напоминало сказку, так разве что одно из наполненных мрачным живодерством произведений братьев Гримм. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», – пелось в популярной некогда советской песне, и спустя годы Мажору пришло в голову, что в те времена вся огромная страна жила и действовала в полном соответствии с этим лозунгом, взяв за образец мироустройства и конечную цель своей созидательной деятельности одну из этих жутковатых средневековых побасенок.

Но в ту пору он о таких вещах не задумывался, потому что был молод, полон жизненных сил и воспринимал окружающую действительность как данность: что есть, то есть, не мы нагадили – не нам и убирать.

Его организм – молодой, полный жизненных сил и все такое прочее – регулярно требовал пищи и иных, не столь грубых и приземленных удовольствий. Зарождающаяся на глазах рыночная экономика бралась все это ему предоставить, но, разумеется, не бесплатно. Короче говоря, ему по-прежнему были нужны деньги, и оказалось, что в этом вопросе помочь ему может, а главное, хочет Монах – последний на всем белом свете человек, от которого Мажор мог этого ожидать.

Оказалось также, что Монах каким-то образом снова собрал вместе их старую дворовую компанию. Самым успешным из приятелей оказался Законник. Больших капиталов он, конечно, не нажил, да и достойных упоминания карьерных высот по молодости лет еще не достиг, но получил специальность и имел с нее какой-никакой кусок хлеба – окончил юридический и работал адвокатом в районном суде. Солдат тоже получил высшее образование – военное, и не просто военное, а военно-политическое, поскольку армией бредил с пеленок, а чуточку повзрослев, сообразил, что служба службе рознь и что с указкой в руке проводить политзанятия в Ленинской комнате, как ни крути, безопаснее, чем подставлять башку под пули в какой-нибудь горячей точке. Увы, при ближайшем рассмотрении столь горячо обожаемая издалека армия сильно его разочаровала, и, не прослужив и года, он подал командованию рапорт об увольнении. К рапорту прилагалось купленное по случаю медицинское заключение, из коего явствовало, что лейтенант имярек страдает внезапно открывшимся тяжелым заболеванием, каковое заболевание делает его решительно непригодным к дальнейшему прохождению службы. Командование покосилось на эту откровенно липовую бумажку с явным недоверием, но рапорт удовлетворило, поскольку за недолгое время пребывания в должности ротного замполита поименованный лейтенант успел доказать, что не представляет для доблестной Советской армии ни малейшей ценности.

Свой университет прошел и Монах, отмотавший неполную пятерку в колонии общего режима и на этом основании мнивший себя крутым уголовным авторитетом. Недоучкой без определенных занятий и средств к существованию, таким образом, остался один Мажор. Много позже он сообразил, что так, видимо, и должно было случиться: все, чего бы он ни пожелал, с детства давалось ему легко, без усилий и, как следствие, нисколько им не ценилось. Жизненными благами, ради получения которых люди вкалывают, как проклятые, он швырялся, как сигаретными окурками – и, как и следовало ожидать, в конце концов окончательно прошвырялся.

Зато он, как и прежде, обладал тем, чего не было у остальных. Только раньше это была бесполезная фехтовальная рапира, купленная отцом в магазине «Спорттовары» в канун новогоднего школьного утренника, на котором его горячо любимый отпрыск намеревался появиться в костюме королевского мушкетера, а теперь машина – вещь, мало того, что сама по себе весьма полезная и ценная, так еще и престижной по тем временам модели и наимоднейшего цвета «мокрый асфальт».

Кроме того, из всех четверых он по-прежнему оставался самым умным. Слегка повзрослев, он научился не козырять своим интеллектуальным превосходством, вмешиваясь лишь тогда, когда это представлялось по-настоящему необходимым. Впервые это случилось, когда они вчетвером вернулись в шалман носатого армянина и хорошенько там потрудились, внося изменения в интерьер при помощи арматурных прутьев и других подручных средств. Монах, не блиставший умом, но являвшийся большим апологетом блатной романтики, упорно именовал их компанию «бригадой Серых Волков». Мажору это название казалось донельзя дурацким – как, впрочем, и сама идея давать подобным коллективам какие-либо названия, – но он помалкивал: хоть горшком назови, только в печку не ставь. Но, когда Монах попытался нарисовать на стене разгромленной забегаловки «фирменный знак» – колченогое чудище, имеющее отдаленное сходство с рахитичной дворнягой, – Мажор дал дураку по рукам и заставил стереть пиктограмму к чертовой бабушке. Явно обрадованный его вмешательством Законник авторитетно подтвердил, что подобная наскальная живопись – настоящий подарок для ментов и что позволить себе подобную роскошь в наше время могут очень немногие. Фирменный почерк – привилегия самых сильных и авторитетных группировок, заявил он, и за посягательство на эту привилегию Монаху, а заодно и всем остальным запросто могут поменять местами какой-нибудь один произвольно выбранный глаз и анальное отверстие.

Ссылка на мощные группировки, которые в ту пору стремительно, район за районом, прибирали Москву к рукам, возымела действие: Монах пришипился, перестал корчить из себя современный вариант профессора Мориарти и больше никогда… Что, простите? Ах, ну да, конечно же, рэкет! Рэкет, вымогательство, кражи из превращенных в складские помещения кооперативов гаражей, спекуляция видеомагнитофонами, тряпками и вообще чем придется – словом, широкий спектр предоставляемых населению криминальных услуг, вплоть до выбивания долгов.

Тот погром в кафе был одним из немногих дел, в которых Мажор принимал непосредственное силовое участие. По части размахивания кулаками он был не мастак, да и желанием сделать карьеру на криминальном поприще, мягко говоря, не горел. Он всегда, с самого начала, знал, что это всего лишь временное занятие, годное лишь на то, чтобы обеспечить его деньгами до тех пор, пока не подвернется что-нибудь стоящее. Его участие в том, что Монах напыщенно именовал операциями, сводилось в основном к роли критика и советчика на стадии планирования, а потом, когда доходило до дела, к функциям водителя и кладовщика. Кулаками махали Монах и Солдат – особенно Солдат, который в своем военно-политическом училище всерьез увлекся боксом и, не достигнув в спорте значимых высот, мог тем не менее красиво начистить физиономию почти что кому угодно. Законник обеспечивал связь и взаимовыгодное сотрудничество с милицией да изредка выцарапывал упомянутую парочку громил из-за решетки, куда они попадали либо по пьяному делу, либо, что случалось гораздо реже, когда не успевали своевременно унести ноги с места очередной разборки.

Где-то в начале описываемого периода – уже после исторического погрома в кафе, но до того, как Мажор привык разъезжать по Москве с фальшивыми номерами и непринужденно утрясать вопросы с гаишниками, сидя за рулем набитой крадеными аппаратами факсимильной связи машины, – его разыскала мать. В ту пору мобильные телефоны еще не получили нынешнего широкого распространения. Приобретя, в отличие от первых образцов, приемлемые размеры и вес, они все еще оставались редкостной и баснословно дорогой диковинкой – предметом чванливой гордости одних и жгучей зависти других, не столь успешных. Словом, имелись они далеко не у каждого, ввиду чего отыскать человека, который не стремится быть найденным, в те доисторические времена было далеко не так просто, как теперь. Но маман с этой задачей справилась, поскольку обладала завидным упорством и была свободна двадцать четыре часа в сутки триста шестьдесят пять дней в году.

Пользуясь этими преимуществами, она начала методично обзванивать всех знакомых сына, номера которых смогла раздобыть. В их числе оказался Законник, номерок которого был нацарапан карандашом на внутренней стороне обложки старого телефонного справочника, обнаруженного маман на антресолях. Законник, который, как и все, был более или менее в курсе семейных неприятностей Мажора, отвечал на ее расспросы уклончиво; со свойственной всем без исключения матерям проницательностью почуяв фальшь, маман надавила на него изо всех сил, умоляя не разбивать ей сердце. В итоге Законник в очередной раз проявил себя слабаком, сдав приятеля со всеми потрохами, и в одно прекрасное утро мутный с похмелья Мажор, отперев на звонок дверь своей съемной однокомнатной берлоги, обнаружил за ней заплаканную родительницу.