Максим Шахов - Игрушка из Хиросимы Страница 23

А террористы намеревались отправить в Россию двести тысяч штук этих замаскированных бомб. Сколько сотен тысяч людей будет убито? Сколько искалечено? Сколько будет просто несчастных, потерявших своих любимых и близких? И эта чудовищная катастрофа должна была разразиться под Новый год. Одна гигантская новогодняя бойня, после которой столь почитаемый в России праздник навсегда превратится в день национального траура.

— С-суки, — процедил Бондарев, слепо уставившись в одну точку.

Из ступора его вывел встревоженный голос Мизуки:

— Константин, кто-то подъехал к воротам! Я вижу свет автомобильных фар!

— Да-да, — пробормотал он, поднеся таймер к глазам. Пот градом лился с его лица, оставляя мокрые капельки на столе и пакете со взрывчаткой.

— Константин! — не унималась Мизуки. — Охранники!

— Что они делают? — сдавленно спросил Бондарев.

— Все столпились у ворот.

— Отлично. У нас появилась дополнительная минута. Но нужна еще одна. Придумай что-нибудь.

— Что, Константин?

— Что хочешь.

Таймер был установлен на 0 часов 00 минут 31 декабря этого года. Приспособление не тикало, как механические часы, оно было электронным, с двумя маленькими пальчиковыми батарейками внутри. Если одна разряжалась, питание поступало от второй.

Он нашел нужный рычажок и приготовился переставить время на завтра или послезавтра. Почему бы нет? «Потому что, — ответил внутренний голос, — на воздух взлетит не только фабрика со всеми ее дедами-морозами. Тысяча тонн взрывчатки сотрет с лица земли треть Хиросимы. Бомба, сброшенная американцами, была, конечно, помощней, но и этого хватит. И если погибнут невинные японцы, то их соотечественники навеки станут лютыми врагами всех русских».

Пока Бондарев ломал голову над этой моральной дилеммой, Мизуки отпрянула от окна и подбежала к нему с пистолетом в руке.

— Они идут сюда! — прокричала она звенящим голосом. — И с ними Хато Харакумо. Я не знаю, как их задержать, не знаю!

Собирать игрушечного робота было некогда. Бондарев сгреб детали в коробку, запихнул туда взрывчатого деда-мороза, коробку взял под мышку, а японке велел выключить свет.

— Тут есть другой выход? — спросил он. — Не через кабинет.

— Пойдем, — взяла она его за руку.

Они добрались до двери, выходящей к складу, когда услышали шум за спиной. В кабинет уже ворвались Харакумо и его сообщники, разъяренные, как осы, вернувшиеся к своему разоренному гнезду.

Бондарев и Мизуки метнулись к складу, обогнули его и нашли место, где перебирались через ограду. К счастью, Хато Харакумо забрал всех охранников с собой, они все еще обыскивали цех, покинутый беглецами.

В считаные секунды Бондарев подсадил спутницу, а затем и сам перемахнул через забор. «Тойота» не подвела, завелась с пол-оборота. Прижимая педаль газа, Бондарев повел машину на север и не сбрасывал скорость, пока не пересек несколько мостов, не заметив за собой слежки.

— Мы чуть не попались, — проговорила потрясенная Мизуки, когда дар речи вернулся к ней. — Господи, они были так близко! Мне казалось, я уже чувствую запах одеколона Харакумо. Он такой вонючий.

— Харакумо? — спросил Бондарев.

— Одеколон. Ну и Харакумо заодно.

Они расхохотались и долго не могли остановиться, как это часто случается с людьми, чудом избегнувшими смертельной опасности.

— Ну, хватит, хватит, — приговаривала Мизуки, смеясь и махая рукой на Бондарева, который сыпал шутками и прибаутками. — Господи, да перестань же! Я сейчас лопну от смеха!

Внезапно Бондарев успокоился и пару секунд спустя уже не сумел бы объяснить, над чем это он хохотал, с трудом удерживая руль в ослабевших руках.

— Слушай, — сказал он, — ты часто поминаешь Господа. Почему не Будду?

— Я христианка, — ответила Мизуки, пряча пистолет в сумочку и извлекая оттуда косметичку. — В нашем роду все христиане.

— Жаль, — посетовал Бондарев. — Я думал, ты обучишь меня медитации и прочим премудростям.

— Медитировать я умею. Можем попробовать, когда вернемся домой.

— Нет, нельзя, — покачал он головой.

— Медитировать? — удивилась она.

— К тебе домой нельзя.

— Почему?

— Харакумо догадается, кто побывал на фабрике. Охранник слышал женский голос. Твой голос.

— Ну и что? Мало ли женщин в Хиросиме?

— Да, но не у всех имеются ключи от дверей фабрики.

— И правда, — пробормотала Мизуки. — Куда же мы едем?

— Пока никуда. Подумай, где можно спрятаться на время?

— У моей секретарши.

— Кйоко сама нуждается в укрытии, — сказал Бондарев. — Вместе со своими родственниками. Твоего отца и брата тоже придется прихватить с собой. — Он помолчал. — Не то чтобы я всерьез опасался за их жизни, но их могут взять в заложники, чтобы шантажировать тебя, Кйоко.

— Может быть, все не так плохо? — неуверенно произнесла Мизуки. — Откуда Хозяевам знать, что мы узнали их тайну?

— Во-первых, они увидят отвертку и парочку завалявшихся шурупов на столе. Во-вторых, не досчитаются одного деда-мороза. Так что думай, Мизуки, думай. У тебя есть загородный дом?

— Нет, — покачала она головой. — Никогда не думала, что мне придется спасаться бегством из города. Хотя… есть одно место.

— Куда ехать? — нетерпеливо спросил Бондарев.

— Ко мне.

— Не понял? — вопросительно посмотрел он на нее.

— Все просто. — Мизуки улыбнулась с тем чувством превосходства, которое часто испытывают женщины по отношению к мужчинам. — Мы не станем никуда бежать. Наоборот. Соберемся все вместе под одной крышей. И пусть только попробуют сунуться!

Она погрозила кулаком. Получилось достаточно воинственно.

Идея была неожиданная, а потому стоящая, Бондарев оценил ее. Озадачивай и побеждай, как говаривали его инструкторы, а они знали толк в своем деле.

31

Бондарев с радостью отверг бы приглашение испробовать настоящий японский завтрак, если бы не боялся обидеть хозяйку дома. После ночного рейда Мизуки нравилась ему еще сильнее, чем прежде. Она проявила себя верным и надежным товарищем, была изобретательна и великодушна. А список ее многочисленных достоинств венчала природная красота, не перестававшая его восхищать.

— О, настоящий японский завтрак? — воскликнул он. — Это здорово!

Теперь он цедил зеленый китайский чай, а старый господин Такахито объяснял ему, что каждая трапеза должна быть священным ритуалом.

— Потому что, — переводила Мизуки, — завтрак, обед и ужин призваны заряжать человека энергией, достаточной для его трудового дня.

Бондарев кивал. Отец японки, седой старик с редкой бородой и невероятно прямой спиной, вряд ли мог отыскать более внимательного слушателя.

— Вы, европейцы, поступаете глупо, начиная утро чашечкой кофе с круассаном, — вещал он устами своей дочери. — Конечно, современная японская молодежь тоже привыкает перекусывать на ходу, но все же нация старается соблюдать раз и навсегда установленный порядок.

Бондарев помалкивал, кивая с умным лицом. Он уже съел несколько котлеток из недоваренного риса с маринованными овощами и рыбой, и немного жалел жителей Страны восходящего солнца, страдающих отсутствием вкуса, а потому вынужденных питаться всякой ерундой. Перед этим было сырое утиное яйцо, а после яйца подали пресный грибной суп, в котором, если верить мистеру Такахито, содержались не только клочки водорослей вперемешку с кунжутом, но также многочисленные питательные вещества и витамины.

— Все должно быть простым и натуральным, — переводила Мизуки, с удовольствием проглощавшая суп, рис и рыбу. — Еду лучше употреблять свежую…

— Сырую, — вставил Бондарев.

— …свежую, потому что в ней сохраняются полезные свойства. Все, что не нуждается в дополнительном приготовлении, лучше потреблять в естественном виде. У нас в стране почти не увидишь толстяков. Это и есть результат правильного питания.

— Я прямо чувствую, как поздоровел после завтрака, — сказал Бондарев, шутливо сгибая и разгибая руки.

— Вот видите, — наставительно произнес мистер Такахито, напрочь лишенный чувства юмора. — Рекомендую и впредь придерживаться нашей диеты.

Долгий завтрак, к облегчению Бондарева, наконец завершился, и он смог уединиться в гостиной в обществе Мизуки и Кйоко. Это не был военный совет в полном смысле слова, но они немного посовещались, потому что Бондареву больше не с кем было поделиться своими соображениями.

— До отправки судна два дня, — начал он.

Обычно болтливая Кйоко молча кивнула. Очевидно, она чувствовала себя неуютно в доме своей хозяйки, особенно после того, как перехватила пару красноречивых взглядов Бондарева, обращенных на Мизуки.

Он подождал, давая женщинам возможность возразить, что, мол, осталось не два дня, а три или даже четыре. Но они ничего не сказали, потому что он не ошибся в своих нехитрых подсчетах.