Александр Тамоников - Сирийский эшафот Страница 24

— Командир, компанию поддержишь? — толкнул его в плечо прапорщик, когда во сне привиделась последняя любовь по имени Маша.

— Что? — с трудом разомкнул он веки.

— Коньячку, говорю, не желаешь? — потряс тот в воздухе плоской фляжкой. — Отменный коньячок — целую «штуку» отвалил за бутыль.

Отказываться было неприлично. И главное — бесполезно.

— Наливай, — вздохнул капитан.

Развернувшись в кресле лицом к друзьям, он принял наполненную походную рюмку, подцепил одноразовой пластиковой вилкой пласт ветчины и произнес традиционный первый тост:

— За удачу!

— За удачу, — вторили товарищи.

Все три снайпера одновременно опрокинули в себя коньяк и, крякнув, закусили…

В Министерстве обороны Российской Федерации имелось несколько подобных небольших самолетов бизнес-класса. Чаще всего на них летали генералы и большие чиновники, реже их предоставляли для оперативной переброски небольших спецгрупп из России в горячие точки планеты.

Внутри был комфортабельный салон с десятью-пятнадцатью посадочными местами, включая удобный диванчик, две телевизионные панели, туалет, душ и кухню. Кроме этого, данные самолеты отличались хорошим освещением, кондиционированием и качественной шумоизоляцией салона. Экипаж состоял из трех человек: командира, второго пилота и стюардессы. Правда, толку от последней было немного. Или же снайперы, не являясь VIP-персонами, не заслуживали ее внимания. На коротких перелетах девушка в строгой форменной одежде предлагала прохладительные напитки или кофе, в длительных — скудную и слегка разогретую провизию в виде куриной ножки с ложкой гарнира и сладких булочек на десерт. Поэтому ребята из группы Андреева перед каждым подобным путешествием предпочитали затариваться самостоятельно, в том числе и алкоголем. Экипаж на употребление горячительных напитков смотрел сквозь пальцы. Не разрешалось на борту только курить — с этим было строго.

— Да, коньячок знатный, — оценил Евгений.

— Согласен, — кивнул капитан, возвращая пустую рюмку.

— Еще по одной?

— Давайте, лететь долго…

Приняв на грудь вторую порцию коньяка и закусив сырокопченой колбаской, Павел все же решил вздремнуть. Но… меж закадычных товарищей опять потекла беседа «за жизнь». Так происходило всегда после принятия ста пятидесяти граммов расслабляющей жидкости. А иногда затяжные беседы происходили и без «допинга».

— …Не люблю фотографии. Дома их много, но смотрю их крайне редко, — глядя в матовый потолок самолетного салона, рассуждал Валера.

— Почему? — удивлялся Женька.

— Понимаешь, любой снимок — всего лишь одно мгновение из жизни человека. Твоей, моей или кого-то еще — не важно. Мгновение. Меньше секунды. И это мгновение больше никогда не повторится. Оно ушло навсегда. Умерло. Смотришь на такой снимок и понимаешь: запечатленный человек уже постарел, а то и вовсе покинул бренный мир, облака на небе давно растаяли, цветы завяли, а деревья выросли. В общем, сплошное расстройство от этих фотографий.

— Валера, — хихикнул Суров, — кто-то из умных людей сказал: «Чтобы стать философом, надо совсем немного — либо мало зарабатывать, либо неудачно жениться».

— Балбес он, а не умный. Женился я очень даже удачно, а зарабатываю — дай бог каждому…

Уголки губ Андреева дрогнули. Задушевные беседы его подчиненных порой раздражали, но чаще забавляли. Иной раз они спорили и даже ссорились. Тем не менее, дружили давно и крепко.

Прапорщик Грид был необидчивым, уравновешенным и обстоятельным человеком с широкой доброй душой. За все эти качества в управлении его уважали, и даже высокое начальство называло исключительно по имени-отчеству.

Старший лейтенант Суров был помоложе. За неимением большого жизненного опыта, совершал ошибки, куролесил, но к мнению своего возрастного товарища всегда прислушивался. Голова у него работала хорошо, а уж языком он чесал — будь здоров. Переговорить мог любого воспитателя или депутата. Ну и в силу молодости здорового организма каждые полгода менял знакомых девчонок.

Повозившись в кресле, Павел сделал вывод о том, что спать ему все-таки не хочется — на рыбалке хорошо отдохнули и выспались на неделю вперед. А потому он сидел с закрытыми глазами и размышлял о предстоящей работе в Сирии.

«Пленников сирийская разведка, конечно, отыщет — агентура у нее развита хорошо. Скорее всего, окажется, что держат их в небольшом селении под приличной охраной. Стало быть, незаметно подойти к такому селению крупному формированию в виде батальона или усиленной роты — не получится. Атака с воздуха также исключена — толку от нее не будет. Остается одно, — вздохнул капитан, — высадка моей группы на безопасном расстоянии, скрытный марш-бросок до селения и… точечная работа по целям для дальнейших действий парней из спецназа».

Небольшой самолет следовал на российскую авиабазу Хмеймим с одной промежуточной посадкой для дозаправки на военном аэродроме Ростовской области.

Приземлились на этом аэродроме в районе обеда.

Во время заправки снайперы покинули борт, отошли на положенное расстояние и спокойно выкурили по парочке сигарет. Затем снова поднялись по трапу и заняли свои места. Экипаж запустил двигатели, самолет вырулил на ВПП, взлетел и, набрав эшелон, продолжил полет.

Появившаяся в салоне стюардесса без привычной улыбки поинтересовалась:

— Ну что, мальчики, кушать хотите?

— Это смотря что предложишь, красавица, — пробасил Грид.

— Сегодня куриные котлеты с картофелем фри. А на десерт — кофе и вкусный кекс.

— Раз вкусный, то не откажемся, — ответил за всех капитан.

Девушка исчезла в служебном отсеке и вскоре принесла три прямоугольных подноса с тарелочками и чашками.

— Приятного аппетита, — пожелала она, покидая салон.

— И тебе не хворать, — буркнул прапорщик, принюхиваясь к поданной пище.

Котлеты оказались вполне съедобными, а кексы свежими. И парни с удовольствием перекусили, запив обед сносным кофе.

— Вот теперь можно и поспать, — объявил Грид, когда стюардесса забрала подносы и опустевшую посуду.

Максимально откинув назад спинки кресел, друзья примолкли.

Пытался заснуть и Павел, но опять не получалось — вместо сна в голову лезли воспоминания…

Его родители родились и выросли в областном городе на великой русской реке. Отец работал ведущим конструктором в бюро большого оборонного завода. Человеком он был разносторонне образованным, веселым, с прекрасным чувством юмора, в любой компании всегда становился душой и заводилой. Мама служила актрисой в театре драмы и одновременно преподавала на театральном факультете консерватории. Она была очень талантлива: прекрасно пела, танцевала, обладала невероятной пластичностью и феноменальной памятью. В неполные тридцать пять получила звание «заслуженной артистки».

Жила семья в хорошей квартире старого, но крепкого и красивого дома сталинской постройки. Дом отгораживал от тихой улицы уютный двор с фонтаном, деревьями, цветочными клумбами и скамейками. Мама с папой ладили, сына любили и вообще строили жизнь мудро и правильно. Вечерами в будни собирались за столом, ужинали и обсуждали прошедший день, в выходные всем семейством отправлялись за город или гуляли по набережной.

Но все хорошее рано или поздно кончается. Завершилась идиллия и в семье Андреевых.

Мама умерла неожиданно и скоропостижно, немного не дожив до сорока пяти. Павел тогда был курсантом и, получив скорбную телеграмму, тут же примчался на похороны.

Смерть мамы пришлась на те годы, когда об уходе артистов не трубили с экранов телевизоров, когда журналисты-стервятники еще не научились превращать похороны известных людей в шоу, пытаясь забраться с камерой чуть ли не под крышку гроба. Поэтому попрощаться с актрисой в театр пришли лишь те, кто ее знал и любил.

Павел понимал, что его родители не вечны, но не был готов так рано потерять маму и, стоя у гроба, едва сдерживал слезы. А на его отца вообще было страшно смотреть — он осунулся, лицо почернело, руки дрожали…

После похорон Павел вернулся в училище. Отец продолжал работать на заводе, но начал прикладываться к рюмке, перестал за собой следить. Наведываясь домой в очередной отпуск, молодой человек обнаруживал в квартире ужасающий бардак, горы нестираного белья и немытой посуды.

Психологический кризис у отца миновал лишь спустя пять лет, однако прежним весельчаком и оптимистом он уже не стал. Пить продолжал, но в меньших количествах. Должность главного конструктора завода получить он так и не успел — произошедшие перемены в стране постепенно развалили гигантское предприятие, выгнав на улицу тысячи людей. Специалистом он был отменным, потому без работы не остался — устроился инженером в компанию, производящую газовое оборудование.