Евгений Сухов - Бриллиантовый крест медвежатника Страница 24

Конечно, дела у Якова Филипповича лихо пошли в гору, и скоро стал он арендатором самой большой в городе, аж в пять этажей, мельницы. Вскоре деятельный и удачливый купец Шамов стал одним из крупнейших хлеботорговцев Казани, да и всего Поволжья, а еще через время мильонщиком, ибо мельница сия имела более чем полумиллионный годовой оборот.

Имела сия мельница и еще одну функцию. Во времена особенно недоброжелательного отношения властей к старообрядцам устраивал Яков Филиппович в ней тайную молельню, куда приходили раскольники со всего города, ибо был он самым главным лидером старообрядческой общины беспоповцев. Сия должность и помогла ему впоследствии сделаться председателем правления Казанского Купеческого банка, ибо, как было уже говорено, купцов-старообрядцев в Казани было весьма предостаточно и вес в городе они имели наисильнейший.

Время от времени захаживал Шамов к своему тестю, которого давно обошел и по капиталам, и по купеческому весу в городе, — отдать дань уважения и поблагодарить лишний раз за науку. Он даже поселился совсем близко от Фоминых — через улицу, на Фуксовской, куда и направил свои стопы подполковник Прогнаевский.

Дом Шамихи, как его звали после смерти Якова Филипповича год назад, стоял в самом начале Фуксовской улицы. Похоже, жила вдова только в левом его крыле, потому как все правое крыло дома занимали склады. За воротами усадьбы сразу начинался мощеный двор с одним только деревцем посередине, потому как и двор, и дом были для Якова Филипповича, а теперь и для Аграфены Хрисанфовны едино торговым предприятием. По всему периметру двора стояли сложенные из красного кирпича внушительные кладовые за железными дверьми под тяжелыми запорами.

Двор был полон до такой степени, что Прогнаевскому с полицейским ротмистром и Зудову, во все глаза (в коих читались восхищение и явная зависть) смотрящему на сие обширное и богатое хозяйство, пришлось протискиваться к жилой половине дома бочком. Двор сплошь был заставлен обозами телег с кулями, мешками и бочками, ожидающими, когда до них дойдет очередь разгружаться. Время от времени к телегам подходил востроглазый приказчик с усиками и в начищенных до зеркального блеска сапогах и, послюнявив карандаш, записывал что-то в тетрадь, после чего давал команду на выгрузку. И скатывались в бездонные, верно, подвалы кладовых бочки, грохоча по деревянным настилам, пропадали в разверстых пастях ангаров и складов кули с мукой и мешки с зерном. Тут же, по выгрузке-загрузке, приказчик тотчас рассчитывал возчиков и рабочих, и стороны расходились, весьма довольные друг другом. За всем этим действом, подперев голову кулаком, наблюдала из раскрытого окна левой половины дома дородная женщина, Аграфена Хрисанфовна Шамова. Встретившись с ней взглядом, Михаил Васильевич слегка поклонился и крикнул:

— Мы к вам, госпожа Шамова. Не возражаете?

Аграфена Хрисанфовна в ответ недовольно поджала губы и скрылась из виду.

В передней их встретила молоденькая горничная и молча проводила в гостиную. Михаил Васильевич, редко бывающий в купеческих домах, быстро осмотрелся. Собственно, обстановка гостиной Шамихи могла украсить любую дворянскую гостиную и даже дать таковой сто очков вперед.

У входа и в дальнем углу гостиной стояли два больших зеркала с вызолоченными рамами. На самом видном месте, верно, дабы гости не слишком задерживались, каждые четверть часа били английские напольные часы в футляре из красного дерева. Рядом с ними высился внушительных размеров шкаф зеленой окраски с позолоченными каемками, в коем покоились два образа Божией Матери в серебряных с позолотой окладах и венцах и жемчужными ризами, стоимость коих исчислялась, верно, несколькими тысячами рублей серебром.

В другом шкафу, голубой окраски с позолоченными каемками, стояла серебряная, фарфоровая и хрустальная посуда, из коей не стыдно было накормить и генерал-губернатора вместе с иным губернским генералитетом.

Обстановку дополняли дубовый стол с мощными ножками-лапами, кресла с кожаными подушками и два кожаных же канапе с пуховыми тюфяками, на одном из коих восседала дородная дама более чем средних лет и пристально посматривала на непрошеных гостей.

— Честь имею представиться, — обратился к ней Михаил Васильевич, — подполковник Прогнаевский, Михаил Васильевич. Прибыл к вам по предписанию господина губернатора, как лицо официальное, для инспекторской проверки.

При последних словах Шамиха вскинула брови и ожгла взглядом подполковника так, что, не будь у него мундира, в его теле, верно, образовались бы две аккуратные дырочки.

— А это, разрешите вам представить, — сделав жест рукой в сторону своего помощника, продолжал как ни в чем не бывало Прогнаевский, — ротмистр Викентьев и господин Зудов, крестьянин села Большие Кабаны, коего вы, верно, помните, потому как он не так давно…

— Да, я его знаю, — резко перебила Михаила Васильевича Шамиха, недобро глянув на Зудова. — Он мне печь перекладывал, шельмец. Так ведь дымит печь-то!

Шамиха снова зыркнула глазами на Зудова, и он, собравшийся было возразить насчет печи, что, дескать, быть того не может, «и до вас-де, барыня, никто и никогда доселе на поклажу мною печи не жалился», только булькнул горлом и затих.

— Разрешите присесть? — спросил Прогнаевский и, не дожидаясь запоздалого кивка хозяйки, сел в кожаное кресло.

— Чем обязана? — сухо спросила Шамиха, нарочно не замечая, что двое других гостей остались стоять.

— Мы, собственно, вот по какому вопросу, — начал было Михаил Васильевич, но его перебила Шамиха.

— Известно, по какому вы вопросу, — зло сказала она, глядя на его серебряные эполеты. — Опять небось какие-нибудь гонения на нас хотите учинить? Так не надейтесь, не выйдет. Государь император строго-настрого приказал никаких поползновений на раскольничью веру не допускать, на то и указ у него имеется специальный. Не думайте, мы все знаем…

— Помилуйте, сударыня, — приятно улыбнулся Прогнаевский Аграфене Хрисанфовне. — Никаких гонений на веру вашу мы учинять, как вы изволили выразиться, не собираемся. Да и указы государя императора мы, несомненно, блюдем и беспрекословно выполняем. У нас к вам другое дело.

— Какое? — быстро спросила Шамиха, вперив свои круглые глазенки в лицо Михаила Васильевича.

— Мы бы хотели осмотреть ваш дом на предмет… противупожарной безопасности, — сделал серьезное лицо Прогнаевский. — Хозяйство у вас большое, лето стоит весьма жаркое, так что, сами понимаете, всякое может случиться. И предупредительные меры на случай пожара будут весьма не лишними.

— А что, теперь вместо пожарных поручиков жандармские подполковники печи да дымоходы досматривают? — с большой язвой в голосе спросила Аграфена Хрисанфовна, выказав большое знание военных чинов.

— Нет, вовсе нет, — с улыбкой заверил ее Михаил Васильевич. — К какой-нибудь даме крестьянского или мещанского звания, возможно, прислали бы и поручика или даже кого из нижних чинов. Но из уважения к вам, — Прогнаевский учтиво привстал с кресла и наклонил голову, — и вашему покойному мужу, царствие ему небесное, сделавшему так много благих дел для нашего города, господин губернатор просил проинспектировать ваш дом на предмет противупожарной безопасности именно меня.

— Что ж, — немного потеплел взгляд Шамихи, — с чего вы хотите начать?

— С печи, — ответил Михаил Васильевич. — Вы знакомы с предписанием господина губернатора не топить в этом месяце бани и домовые печи?

— Читала в газетах, — буркнула Аграфена Хрисанфовна.

— А вы намерены следовать сему предписанию? — строго спросил Прогнаевский.

— А куда деваться? — вопросом на вопрос ответила купчиха и поднялась с канапе. — Пойдемте, что ли?

Богато жила Шамиха. Паркеты орехового и сандалового дерева, хрустальная люстра на двести свечей в большой зале, мебеля из черного и красного дерева, штофные обои, персидские ковры ручной работы, каковых не было и в губернаторском дворце. Прогнаевский с ротмистром ходили с деловым видом, проверяли дымоходы, заглянули даже в печь, которая действительно давно не топилась, а Ефим Зудов плелся в самом конце процессии, и его настроение портилось и делалось сквернее с каждым шагом. Ему, похоже, страсть как хотелось жить вот так же: ходить щеголем по начищенным паркетам, кушать на серебре, пить из хрусталя и не дуть в ус. Он, конечно, понимал, что подобного ему никогда не иметь, посему и чувствовал себя обделенным и ущербным.

Поднялись на второй этаж.

— А это у вас что за дверь? — спросил Прогнаевский, указав на тайную дверь в прихожей, о которой говорил Зудов. — Куда она ведет?

— Ну, эта дверь… просто так дверь, — замялась Шамиха.

— Что значит просто так? — удивленно спросил Михаил Васильевич. — Откройте, пожалуйста.