Анатолий Гончар - Афганский компромат Страница 24

Все это Руслан бормотал себе под нос. Ефимов слышал злые слова, но вмешиваться в монолог не считал нужным. Пусть выговорится, тем более что определенные резоны в его высказываниях присутствовали.

Сергею и самому начинало надоедать это монотонное карабканье с попеременным стоянием с опорой то на одну, то на другую ногу. По его мнению, было бы лучше побыстрее дойти до цели, немного передохнуть и начать спуск, чтобы поскорее оказаться в своем номере, принять душ и с книгой в руке завалиться в кровать или уставиться в экран телевизора. Но они шли так, как уж могли. У них вряд ли была возможность что-либо изменить.

Чтобы как-то немного, хоть на чуть-чуть, уменьшить нагрузку на Федора, Ефимов часто специально подходил к нему поближе и подбирал страховочную веревку, волочившуюся по земле.

Очередная остановка закончилась, они вновь поползли вверх. Подъем стал еще круче.

Боровиков сделал с десяток шагов, остановился, вытер пот, бегущий по лбу. Сердце бухало, пытаясь вырваться из груди, стесняющей его. В висках шумело от переливающейся крови.

«Я дойду!» — Федор выпятил челюсть, скрежетнул зубами и сделал очередной шаг.

Сердце тут же отдало болью.

«Не выдержу. — Еще шаг вперед. — Нет, дойду. Не дождетесь!» — Новый шаг, тяжелый вздох.

Пот течет по лицу, попадает в глаза.

«Сделаю двадцать шагов и передохну. Еще пять, нет, шесть… три, два шага — и остановлюсь. Этот еще застыл!..»

— Константиныч, чего стоишь? — проговорил Федор, тяжело отдуваясь. — Пошли.

— Сейчас. — Трясогузкин оперся на ледоруб, с трудом подтянул ногу, выставленную назад, разогнул опорную в колене и двинулся дальше.

Страховочная веревка потянулась следом за ним.

Федор смахнул с лица пот, уперся палками в наст, сделал шаг, другой, третий.

«Вершина еще так далеко, а сил нет. В висках давящая боль. Я не слабану!.. Мне бы пару минут передохнуть. Сердце не справляется с нагрузкой, бьет по ребрам болью, легкие хрипят, разрываясь. Двадцать шагов, еще десять. Мне бы постоять, набираясь сил, давая легким выдавить из себя весь углекислый газ, напитаться кислородом. Но веревка натянулась, командир группы рвется вверх. Сейчас-сейчас, еще пять секунд, иду».

Вновь на пределе сил, метр за метром, с хрипом слипающихся легких. На губах привкус железа, глаза ослепли от пота, очки запотели, ничего не видно.

«Что он опять стоит? Не мог пройти еще пару шагов?» — Вдох-выдох, вдох-выдох, потом требовательное:

— Что, идем?

Наст хрустит, проминается, ветер метет в лицо мелкую снежную пыль. Хорошо!

— Задолбали плестись! — заявил Агушев.

Федор его едва слышал, стоял перед особо крутым участком, пытаясь отдышаться. Веревка со стороны Трясогузкина вдруг натянулась. Михаил, не ожидавший этого, завалился назад, в последний момент извернулся и упал на бок. До ушей старшего прапорщика долетел хриплый мат.

— Чего встал? — зло прохрипел Михаил, с силой дергая натянутую веревку. — Сдох?

— Замучался за тобой ползти! — Федор сдвинулся с места.

Михаил что-то неразборчиво буркнул и тоже пошел вперед.

Через полсотни шагов инструктор остановился, обернулся, показал палкой на черный скальный карниз, нависающий над тропой, и громко оповестил спецназовцев:

— Вон там передохнем, сделаем промежуточный привал.

«Хорошо», — подумал Федор.

— Хоть что-то, — выдохнул Трясогузкин.

— Привал этот еще! — Руслан наступил на камень, хрустнувший под острым краем шипа. — Шли бы уже без остановок. Замерз я. Белье мокрое на фиг.

Ефимов обернулся и спросил:

— Запасная одежда есть?

— Все у меня есть.

— Что не переоделся?

— Я же не думал, что будем так плестись.

— Тогда терпи.

— Терплю.

Они замолчали, а восхождение продолжалось.

Наконец группа оказалась под каменным козырьком и сделала промежуточную остановку.

Тяжело пыхтя, Михаил повернулся к Боровикову и заявил:

— Не вывозишь!

— Я? — Федор аж задохнулся от возмущения.

— Ты. — Грудь старшего лейтенанта колыхалась от частого дыхания.

— Я-то просто заболел, — парировал Федор. — А один вон еще в первый раз сдох.

— Кто сдох? — Теперь пришла очередь обижаться Михаилу.

— Да ты и сдох! — Старший сержант тяжело опустился на небольшие камни, не прикрытые снегом, зашуршавшие под ногами.

— Сам ты сдох! — обиделся Михаил.

— Кончай собачиться. Может, помолчите немного? — то ли попросил, то ли потребовал Ефимов, и спорщики умолкли.

— Перекусить успеем?

— Думаю, пятнадцать минут у вас есть, — с улыбкой ответил Олег Анатольевич.

— Серега, давай чайку забодяжим.

— Руслан, тащи галеты.

— Сашка, у тебя кофе остался?

— Сахар давайте.

— Товарищ старший прапорщик, я покурю?..

— Кури.

— Серега, сфоткай меня.

— Фотоаппарат достану.

— И меня.

— Да задолбал ты дымить!

— Да он тоже курит, а ты ему ничего не говоришь!

— От него ветер не на меня.

Ефимов слушал все эти привычные разговоры и улыбался.

Затем снова был подъем. Гора стала еще круче. Потом случился срыв, и тяжелый Михаил едва не утянул вниз Федора, все же успевшего вовремя зарубиться.

Вскоре снег начал проваливаться под ногами бойцов. Вначале шли по колено, потом по грудь. Лишь в пятидесяти метрах от вершины вновь появился твердый наст.

Вот она, цель восхождения! Но никакой радости, все спокойны. Работа есть работа. Хотя некое приятное чувство все же присутствовало. Как-никак после короткого отдыха начнется спуск. Там покой, теплый душ, мягкая, уютная, родная постель.

Спецназовцы достали горелки, выложили снедь, Михаил вытащил из рюкзака полуторакилограммовый шмат сала.

— И куда ты столько пер? — искренне удивился Ефимов.

— Да вот пацанам, если что. — Михаил развел руки в стороны, как бы извиняясь.

— Думаешь, они ничего с собой не взяли? Погляди на них. — Старший прапорщик улыбнулся и кивнул на тех самых пацанов, севших в кружок, в центре которого возвышалась куча всякой вкуснятины. — Они еще побольше тебя затарились. Давай инструктора позовем, — предложил он.

— Олег Анатольевич! — окликнул того Трясогузкин. — Присоединяйтесь к нам. — Михаил показал на кружку, исходившую паром, рядом с которой были разложены разнообразные припасы. — Кофейку, сальца. Паштет есть, тушенка.

— Я пожалуй, сальца и паштетика принять не откажусь.

— Олег Анатольевич, не знаю, как зовут инструктора первой группы. Вы его тоже позовите. Что он один-то сидит?!

— Иван Григорьевич, давай к нам! — Олег Анатольевич призывно махнул рукой.

— Что тут у вас? — Инструктор первой учебной группы подошел к троице, притулившейся на камнях, глянул на их богатства и широко улыбнулся. — О, сало! Отлично! Нам, хохлам, самое то!

Не успел он сесть, как Михаил протянул ему большой кусок хлеба с криво нарезанными, но здоровенными шматами сала.

— Большому куску рот радуется! — Улыбка Ивана Григорьевича стала еще шире.

Михаил продолжал выполнять роль радушного хозяина.

— Вы зачем веревку все время в руку собирали? — наклонившись к Ефимову, тихонько поинтересовался Олег Анатольевич. — Слабина усилит рывок, так делать нельзя.

— Я знаю, Олег Анатольевич. Крутизна тут почти везде не такая большая. Если веревка у меня в руке, то Федору идти чуть полегче, чем когда она по снегу тащится. На спуске не буду. Вниз они и так нормально пойдут.

— Я почему-то так и подумал. — Инструктор удовлетворенно улыбнулся, принял от Михаила ломтик белого хлеба, обильно намазанный паштетом, отхлебнул горячего кофе и полностью переключился на поглощение пищи.

Глава 21

Перекусив, слегка отдохнув и обязательно сфотографировавшись на память, отряд покорителей вершин отправился в обратный путь.

Спуск дался спецназовцам значительно легче подъема. Тем более что поднялись они, как оказалось, быстрее запланированного и теперь могли не спешить.

Когда вторая учебная группа вышла на относительно пологий участок горного склона, Ефимова, прямо как малого ребенка, начало разбирать острое желание сесть на пятую точку и словно на санках скатиться вниз. Но, увы, подобные вольности заранее были строго-настрого запрещены Олегом Анатольевичем. Старшему прапорщику оставалось только смотреть по сторонам и с сожалением вздыхать об упущенных возможностях в деле скоростных спусков.

К гостинице отряд подошел в сумерках, едва-едва начавших сгущаться.

«Сейчас приду, сразу влезу под душ и спать», — рассуждал Михаил.

«Времени еще сегодня море. Успею отдохнуть», — думал Федор.

«Хоть согреюсь», — мечтал Агушев, зябший всю дорогу.

«Все дошли. И Уткин нормально держался. Молодцы!» — констатировал Ефимов.